не только я. Тони охает и щурится от такой наглости, а я только сейчас, в полной мере осознаю, какой вытворил здец! Потому что она близко. Опасно близко. В груди болезненно тянет, а по вискам лупит пульс. Кровь вскипает в венах, и желание оно не просто появляется (какой там!) – оно становится невыносимым, вспыхивая, как по щелчку.
А Кулагина еще и смотрит снизу вверх, задрав свой нос, на котором по весне снова начали проявляться задорные, ненавистные ею веснушки. Глазами уничтожает. Сжигает в своем зеленом взгляде. Темном, глубоком, бархатном. Они всегда у нее такие, когда злится. Глаза ее… Совершенно всегда…
Дышит прерывисто и часто, а у меня, блть, каждый ее вздох в теле отдается приступом сердечным. Каждая клетка дребезжит и нерв натягивается. Глаза к губам ее приклеиваются и в горле все пересыхает. Свои губы поджимаю и тяжело сглатываю – аж дерет все внутри. Ведет не хило. Моментально выкашивает.
А как от нее пахнет? Все свои резервы собираю, чтобы не зажмурится.
Хочется.
Ладонь на затылок хочется…
Вперед податься, к себе грубо притянуть, в волосы ее уткнуться носом. В шею. Вдохнуть, и губами вверх, до ушка…
Кулагина – мое проклятье!
На доли секунды кажется, что все – теряю контроль. Да и не только я. Притихшая напротив Тони тоже стоит, как каменное изваяние: бледная, не знающая, как на всю это реагировать. Вот-вот и все – звездец нам. День. Ровно день и две встречи до падения на те же грабли! Вперед даже подаюсь… кажется.
Я или она? Без понятия.
Не замечаю, как носом своим ее касаюсь. Пульс шкалит. Мозг плывет. Пальцами ныряю в петли для ремня на ее джинсах. Вжимаю в себя. Переступает, в грудь мою ладонями врезается. Дыхание ее на своих губах ловлю. Сладко… Как же охеренно сладко!
Кажется вот-вот…
Но все рушится, когда Кулагина комкая кофту у меня на груди, тормозит меня и шипит:
– Пусти, – уже не так уверенно и дерзко, но раздраженно. – Убери руки, Волков!
Не хочу.
Вот не хочу и все тут!
Ты первая, Кулагина, – думаю про себя, но ей, разумеется, этого не говорю. Стискиваю челюсти, напрягаю отказывающиеся подчиняться мышцы и повинуюсь. Разжимаю руки, убираю ладони. Она отскакивает, напоследок засандалив кулаком мне в грудь, а у меня будто свет перед глазами на хер меркнет.
Давно меня так не клинило и не “вело”. Никогда после нее, если точнее. Забытое и потерянное чувство штормит и выкручивает. Вот только если меня аж до колик взбудоражило, то Кулагину до искр в глазах раздраконило. Сейчас точно начнет плеваться ядом. Поэтому рот я открываю первый:
– Успокоилась?
– И что это было, Волков?
– Шокотерапия.
– Никчемный из тебя терапевт и методы у тебя старомодные.
Ну-ну…
– Зато действенные. Любую истерику гасят на раз.
– Я не истерила и вполне была спокойна, если тебе интересно, – дергается. – Просто решала проблему всеми доступными мне методами. А что? Что мне было делать? У ворот ночевать? А завтра? У меня сел телефон, ни одну службу не вызвать, а эту железку явно заклинило…
– Не заклинило, – бросаю, наблюдая, как пальчики девушки по футболке под курткой скользят, опуская задравшийся край. Туда бы и моим рукам…
Нервничает. Не в своей тарелке себя ощущает. Кайф! Но никогда, ни за что, ни под какими пытками в этом не признается. Так было всегда. С ней только на ощущениях и инстинктах. Не девушка, а ребус! Сборник кроссвордов. Причем китайских, где ни тютельки не понятно, на кабздец, как интересно.
– То есть “не заклинило”? Ты прекрасно видел, что я открыла замок, но воротам хоть бы хны.
– Там затвор потайной, который ключом не открыть.
– Чего? Ты-то откуда знаешь? – морщит нос.
– Я его и устанавливал.
– Зачем?
– По просьбе Марты Александровны, не тормози, конфетка, – вылетает раздраженней, чем мне бы того хотелось.
– И зачем бабушке нужен был потайной затвор?
– От братца твоего. Я удовлетворил твое любопытство?!
– А раньше ты не мог мне об этом сказать?! Например… сразу!
Улыбаюсь, подмигивая:
– Тогда было бы скучно.
– Гренадер! – топает конфетка возмущенно.
Подхожу к калитке, рассматривая замок, кивая и протягивая руку:
– Иди сюда.
– Сейчас, бегу и спотыкаюсь, – отбивает мою ладонь. – Не пойду. И вообще, я тебе не собака, на команду “к ноге” не отзываюсь.
– Серьезно, Тони?!
– Вполне. Открывай и можешь быть свободен.
– Я-то открою, а тебе надо дальновидней быть! Затвор автоматический и срабатывает при каждом закрытии ключом. И это сегодня я дома, а завтра уеду на работу, делать что будешь? Плясать у калитки до моего приезда? Или снова полезешь через забор?
Кулагину перекосило от злости. Эту борьбу в ее глазах между “хочу” и “надо” – надо было видеть, как ангел и демон на плече. Благо, в итоге разум взял верх, а то с ней это случается редко. Тони подошла. Как к голодному шакалу, опасливо и без резких движений. Так и хотелось рыкнуть, чтобы вздрогнула, но без толку. Эта не из пугливых, а просто осторожничает.
– Показывай.
Замирает в шаге от меня. Расстояние вытянутой руки, с которого в темноте точно ничего не увидеть. Да и фишка в том, что тут его и не разглядеть. Его ощущать надо. Так что нет, конфетка, так не пойдет.
Тяну руку и бесцеремонно двигаю ее к себе. Хватаю сопротивляющиеся пальчики. Руки нежные, мягкие, кожа – чистый шелк…
Блть.
– Обязательно так близко, Волков?
– Не гунди, Кулагина.
– Ты-таки нашел способ меня облапать! Второй раз за вечер! – дергается, вырывая руку. Но куда там. Мои пальцы крепко фиксируют ее запястья.
– Слишком много чести. Смотри…
Возня с замком оказалась недолгой, а Кулагина ученицей способной. Даже общая тахикардия и невроз от близости друг друга не способствовали продлению момента. А жаль. Я уже как-то согрелся с ней в обнимку, а она разомлела. Это был почти идеальный момент.
Почти!
Потому что неожиданно для нас обоих
