В конце концов соперники урегулировали свои разногласия: был заключен мир, сохранявший фактически сложившееся положение вещей, или, как заметил хронист Рауль Каэнский, соперники установили порядок согласно пословице: "Кто имеет - имеет, а кто потерял - тот уже потерял". Вслед за тем Танкред, та этот раз с помощью Гинимера Булонского и его флота, овладел портом Александреттой, где оставил отряд своих рыцарей. Приобретение Александретты имело большое значение для последующих действий крестоносцев. Да и в целом вторжение в Киликию не осталось без последствий для судеб крестоносного предприятия. Оставленные в армянских городах франкские гарнизоны помешали сельджукам в дальнейшем опереться на эту территорию как на базу для удержания в своих руках Антиохии. С другой стороны, соперничество двух крестоносных предводителей послужило наглядным уроком для местного населения - христиан и мусульман, усвоивших, что отношения франков между собою далеки от идиллических и это обстоятельство может быть в случае необходимости использовано.
Распря Танкреда и Бодуэна в Киликии явилась лишь одним из первых конфликтов "единодушных в вере ратников христовых", хотя апологетически настроенные латинские хронисты старались всячески подчеркнуть их единение и сплоченность в борьбе за высокие религиозные идеалы. Так, капеллан Бодуэна Булонского Фульхерий Шартрский писал: "Хотя мы говорили на разных языках, казалось, однако, что мы являемся братьями и близкими родичами, единодушными в любви к Богу". Некритически принимая подобного рода пассажи латинских хронистов, иные современные буржуазные историки превозносят Крестовый поход в качестве демонстрации "величия и единства Запада" в борьбе с мусульманским Востоком. Между тем факты, в изобилии приводимые самими хронистами, в корне подрывают попытки приписать крестоносцам некое исключительное единодушие, якобы возникшее на религиозной почве. Завоевательные устремления неоднократно нарушали зыбкую солидарность грабителей и захватчиков. Раздоры Танкреда и Бодуэна в Киликии - яркий пример такого столкновения реальных интересов крестоносцев: два главаря словно забыли не только о своих вассальных обязательствах по отношению к Византии, но и об общности религиозных побуждений. Пример этот далеко не единичный.
В полную силу конфликты между предводителями развернулись уже позднее, притом в главной армии крестоносцев.
Пройдя Кесарию, полностью опустошенную сельджуками, крестоносцы свернули к армянской Комане. Отсюда отряды Боэмунда пустились преследовать - правда, безуспешно - остатки разбитой армии Данишмендидов. Через три дня крестоносцы вступили в Коксон. Граф Тулузский, прослышав, будто турки ушли из Антиохии, поспешно выслал вперед отряд в 500 провансальцев под командованием Пьера де Кастильон, чтобы, опередив остальных, захватить этот город, пока Боэмунд занят военными операциями в другом месте. Сведения об уходе сельджуков из Антиохии не подтвердились. Тем не менее часть Раймундова отряда во главе с рыцарем Пьером де Руэ захватила несколько крепостей в долине Руджи. Когда же Боэмунд узнал о вероломстве Раймунда Тулузского, его ярости не было границ. Этот эпизод положил начало открытой вражде князя Тарентского и графа Сен-Жилля - двух наиболее выдающихся вождей крестоносцев, вражде, которая не затухала на протяжении всего дальнейшего похода.
В погоню за земельными владениями устремились и рыцари пониже рангом. Провансальский рыцарь Пьер Ольпский по выходе войска из Кесарии обратился к предводителям с просьбой предоставить ему власть над "прекрасным и богатейшим городом" Команой (Пластенцией), которую он брался защищать, "верно служа Господу Богу и Святому Гробу, а также сеньорам и императору".
По совету Татикия (знавшего, что Пьер Ольпский некогда служил василевсу) вожди крестоносцев охотно уважили просьбу рыцаря: они уступили ему Коману, хотя, конечно, его обещания верно защищать дело Святого Гроба были лишь благовидным прикрытием явно неблаговидных, чисто захватнических поползновений.
Миновав Коксон, главные силы крестоносцев двинулись к Марашу по высоким, "дьявольским", как выражается норманнский хронист, горам, где даже в лучшее время года условия для перехода были чрезвычайно трудными. Теперь же стоял октябрь. Полили дожди: вода размыла узенькие горные тропинки. Крестоносцы карабкались по ним, то поднимаясь круто вверх, то скользя по обрывам.
И люди и кони подчас срывались и падали в глубокие пропасти. Та же участь постигала вьючных животных. Их пробовали связывать вместе, но, увлекая друг друга, они то и дело сваливались в бездну. "Никто из наших, вспоминал Аноним об одном из таких восхождений и спусков, - не отважился пойти первым по тропинке, которая шла с краю горы... лошади срывались там, и одна упряжка тянула за собой другую". Утопавшие в грязи рыцари нередко бросали свою тяжелую амуницию, если не удавалось сбыть ее по дешевке пехотинцам.
"Рыцари, - сокрушенно писал тот же хронист, - стояли повсюду печальные, били себя от чрезмерной печали и горя, не ведая, что станется с ними самими и их оружием, продавали свои щиты и наилучшие кольчуги со шлемами за три или пять денариев [хронист-рыцарь не забывает уточнить цены! - М. З.] или сколько кто мог получить. Не сумевшие продать даром бросали их прочь и шли [дальше]".
2.7. Первое государство крестоносцев
В октябре 1097 г. рыцарские ополчения добрались до Мараша. Сюда же явился и Бодуэн Булонский с оставшейся у него сотней рыцарей. Распря с Танкредом подорвала престиж графа среди крестоносцев, и он предпочел уйти из Киликии, с тем чтобы поискать счастья где-то в других местах. Действительно, неуемный захватчик провел в Мараше лишь два дня, после чего по совету своего брата, герцога Бульонского, направил стопы дальше на юго-восток - к Евфрату. Им неотступно владела мысль об основании собственного княжества. Ни смерть жены, ни какие-либо посторонние соображения не могли остановить Бодуэна. Опираясь на поддержку некоторых армянских владетелей и встретив слабое сопротивление лишь со стороны Балдуха, эмира Самосатского, граф Булонский быстро овладел двумя важными крепостями между Эйнтабом и Евфратом - Равенданом и Телль-Баширом (латинские хронисты называют их на французский лад - Равендель и Турбессель), а 6 февраля следующего, 1098 года въехал в богатый армянский Город Эдессу, завоеванный сельджуками за 11 лет до того (в 1087 г.)
Этим крупным центром ремесла и караванной торговли, Эдессой, или Урхой, находившимся на пути из Месопотамии в Сирию, управлял (вначале от имени сельджукского правителя Сирии Тутуша, а затем самостоятельно) армянский князь Торос, которому еще ранее Византия пожаловала высокий титул куропалата. Хитростью войдя в доверие к князю, Бодуэн, прибывший в качестве освободителя армян от владычества иноверцев всего с 80 всадниками, сумел даже добиться усыновления своей особы Торосом и его женой. В знак этого усыновления была публично произведена особая церемония, описанная Альбертом Аахенским: князь Торос "прижал его [Бодуэна. - М. З.] к своей обнаженной груди и затем, обвязав лежавшей поблизости одеждой, обнял его, и так, повязавшись, оба поклялись друг другу в верности".
Утвердившись в Эдессе и сблизившись с частью армянской знати, враждебной Торосу, соправителем которого он стал, Бодуэн начал всячески притеснять горожан и окрестных землепашцев. Вскоре группа местной аристократии составила заговор против Тороса и восстановила против него горожан. Приемный сын и соправитель князя - Бодуэн - принял тайное участие в заговоре. В результате "коварные и злоумышленные люди", как называет их армянский хронист Матфей Эдесский, учинили расправу над Торосом. Князь, благодаря чьему "уму и мудрости, искусной изобретательности и мужеству Эдесса была избавлена от положения данника и слуги" сельджуков, пал жертвой заговорщиков. Когда он пытался бежать из крепости, "в мгновение ока его пронзили тысячи стрел, и он был убит".
Властителем Урхи сделался Бодуэн. По его зову туда прибыли и некоторые другие франкские сеньоры: близкая Эдесса прельщала их куда больше, чем пока еще далекий Иерусалим. По словам хрониста, Бодуэн "каждый день расточал много подарков золотыми безантами, талантами, серебряными сосудами". Он попросту грабил город. Его приспешники расхищали поместья, должности, казну.
Простой народ, притесняемый и унижаемый "освободителями"-крестоносцами, в декабре 1098 г. взбунтовался. Армяне даже обратились за помощью к сельджукам. Зачинщиков выступления по приказу Бодуэна схватили и казнили, а их имущество перешло к франкским рыцарям. Многие, принимавшие участие в мятеже, были брошены в темницы; кое-кому из зажиточных людей удалось освободиться, уплатив выкуп от 20 тыс. до 60 тыс. безантов. Власть Бодуэна в Эдессе отныне держалась исключительно на терроре против "освобожденных" армян. Матфей Эдесский писал об утверждении франков в Урхе: "И подобные неисчислимые и неслыханные дела они совершали ради грабежа сокровищ, предав страну опустошению, а людей - жестоким мучениям. Они помышляли лишь о зле и полюбили стезю злодеяний". Став господином города, граф Бодуэн постарался возможно шире раздвинуть границы своих владений. На юго-западе он занял г. Сарудж, который превратил в бастион новообретенных владений. Затем рыцари захватили районы западнее и восточнее верхнего Евфрата.
