Через год-два вы все будете улыбаться и радоваться - сказал директор гостиницы Хаим Попрыгунчик, обращаясь к новым репатриантам.
Флейткин - все, кто с ним общался, обязательно добавляли - профессор. Профессор Флейткинт держал мастерскую по ремонту и зарядке аккумуляторов. Работники - он сам, три сына и невестка. Личностью он был довольно известной. 20 лет в Израиле. Большие связи. На короткой ноге с мэрам и всевозможными чиновниками. ?Не дрейфь, - сказал профессор Флейткин, когда меня, тогда еще нового репатрианта, познакомили с ним. Похлопав меня по плечу, он уверенно добавил, - в течение недели пристрою?. Я был несказанно счастлив, что у меня все так удачно складывается. В приподнятом настроении отправился я на оговоренное деловое свидание. Блуждал целый день, но места встречи найти не мог. Ни улицы, ни предприятия, где мы должны были увидеться в городе не оказалось. Немедля разыскал я домашний номер телефона профессора Флейткина. ?Он температурит. С утра к постели прикован?, - ответил мне женский голос. Я почувствовал - лгут. ?Передайте ему мое почтение. Но мы должны были сегодня встретиться. Ладно бы не пришел. Мало чего бывает. Заболел человек. Внезапно. Например, как сейчас. Но он отправил меня искать несуществующую улицу и несуществующее предприятие?. ?Он вам ничем не обязан!? - ответили мне после непродолжительного молчания и чуть слышного похихикивания. ?Издал несколько работ в области порошковой металлургии. Читаю лекции в технионе. Помог нескольким олим в трудоустройстве?, - было отмечено им по ходу беседы, как бы невзначай. Квартира у него роскошная. Манеры интеллигентные. На столе хрустальная ваза цветами. Хлебников. Ахматова. Пастернак. Поэтические сборники, усыпанные опавшими лепестками. Слово за слово выяснилось, что в трудные послевоенные времена наши отцы были почти приятелями. ?Я обязан помочь тебе устроиться на работу, - сказал Мерхаг, надо поддерживать отцовские традиции?. Записал домашний адрес и телефон. Звонил каждый день. Спрашивал, ищу ли я работу. ?Иди в сантехники. Твоих знаний инженера механика для этого вполне достаточно. Главное - начать?, ободрял Мерхаг. Эти советы, ни к чему его не обязывающие - такие, будто обещания помочь мне в трудоустройстве и в помине не было - раздражали. Но я ни разу этого не высказал. ?А вдруг ты не прав? Ну, обещал человек. Но силы свои и возможности переоценил. Не получается у него. Не идет его протекция, как ему того хотелось особенно тебе?. Когда вышла моя книга, рассылая первые дарственные экземпляры друзьям и знакомым, отправил я бандероль и Мерхагу. По получении, он позвонил тут же. ?А я и не знал, что ты поэт. Теперь тебе, чтобы заработать международную славу, надо пару в разбить на улице Дизенгоф в Тель-Авиве, - в голосе Мерхага звучало ехидство в смеси с плохо скрываемым раздражением, - на 3ападе принято за все платить... Сколько стоит твоя книга?? Я хотел было сказать, что она дарственная, но передумал. ?Двадцать восемь шекелей?, - сказал я, вложив в интонацию все свои негативные эмоции. На этом наша беседа закончилась. Вскоре я получил чек. Мерхаг перестал звонить и этим избавил меня еще от одной иллюзии.Сионистский форум. Картотека, телефоны, столы. ?Благодаря нашей активной деятельности двадцать новых репатриантов уже трудоустроены! ?Товарищи щаранцы, лудельманцы и перуанцы, ваши успехи потрясающи, но в вопросе плясать от нуля не надо. Соблюдайте объективную пропорцию двадцать из ста тысяч новых репатриантов, слава Богу, уже трудоустроены!!!
?Здравствуйте, господин Авельблюм... Напомнить по какому вопросу?.. Трудоустройство!? Ах, да... Знаете, я очень устал. Час тому назад из Москвы прилетел. Нашу делегацию промышленников плохо приняли. Что там творится передать невозможно... Позвоните через месяц?. ?Спасибо, господин Авельблюм - шабат щалом леха!?* - выдавил я доброе пожелание сквозь злость, вскипевшую во мне на самого себя. В конце концов, кто он конкретный объект моей претензии - Щеранский?, Перуанский? Лудельманская?, Флейткин?, Мерхаг?, Авельблмм? - или все они вместе взятые... Грустно, смешно и глупо! Если честно, ничем они мне не обязаны. И не только они. Каждый приспосабливается, как может. Но тогда, уважаемые господа, заткните ваши красивые обнадеживающие слова себе в задницу и молчок... Молчок, уважаемые господа фарисеи! Но этого вы никогда не сможете, ибо сотрясение воздухов ваша опора, ваше благополучие и ваша лапша - лапша, которую вы вешаете на уши нам, новым репатриантам.
?Она же настоящая русская красавица!? - сказала Хава о жене Лойфмана. Работала Хава руководителем Н-ского Общественного совета солидарности с евреями Советского Союза. В основном ее деятельность была связана с сионистской благотворительностью и агитацией. Сотни тысяч евреев Советского Союза получали при ее активном участии, бесплатные вещевые и продуктовые посылки - в том числе литературу по иудаике, всевозможные проспекты и справочники, пластинки, словари и учебники по самостоятельному изучению иврита. На стене Хавыного кабинета висел плакат по подобию общеизвестного, изображающего членов политбюро ЦК. Только на этом плакате вместо, выживших из ума, вершителей человеческих судеб, изображались узники Сиона. Инициаторы этого немудреного патриотического плаката не забыли упомянуть Евстрата Лойфмана - имя и фамилию без изображения. Вместо портрета пустой квадратик. Вообще-то, такое художественное решение вполне соответствует действительности, ибо своего лица у Евстрата Лойфмана нет. Но шутки в сторону. Как это Лойфман, втершийся в доверие к московским отказникам; Лойфман, получающий огромное количество посылок из Израиля и ведущий переписку с Хавой (она как-то показала мне письмо его с требованием прислать новый вызов), не нашел способа передать для полного монгажа этого плаката свою фотографию? Очевидно, московские активисты сообщили ему о возникшей проблеме. Но именно в этот период гебисты, по-видимому, разработали сценарий лойфмановского покаяния и передавать фотографию для подобной цели ему было запрещено строго-настрого. ?Хотите называть его узником Сиона, - размышляли гебисты, - называйте. Он то тут при чем? Фотографии cвоей он вам не передавал, значит узником Cиона себя не считает. Так что фигушки с маслом, проклятые сионисты - да здравствует наша родная коммунистическая партия и великий многонациональный советский народ!? И сценарий был разыгран - ?за шаг до пропасти, в которую его толкал сионизм? Евстрат остановился и сделал соответствующее заявление прессы. С подобным заявлением неоднократно звучал его голос и по радио. Даже на телевидение пробилась его мордашечка, прищуренно заискивающая. А потом вдруг на тебе - cнова одел кипу и отпустил пейсы!... Но в то самое время, когда дзержинцы-ленинцы, изменив свою крутую политику по отношению к евреям, подавшим на выезд, решили отправить своего агента Евстрата Лойфиана на Святую Землю, я день и ночь корпел над ивритом в хайфском общежитии для новых репатриантов и Евстрат, зная об этом и опасаясь неня свидетеля всех его мерзостных перевоплощений, посылал через всех моих днепропетровских знакомых яростные проклятия. ?Передайте ему, - говорил им Лойфман, - что у меня есть документальные доказательства, что он работал на КГБ?. Одно из этих писем я показал Хаве, сказав ей, что если Лойфман не привезет зтих улик, я расквашу ему физиономию. ?А если привезет? - она посмотрела на меня с нескрываемым подозрением и продолжала с настороженностью шпиономанки, - хочешь, я покажу это письма в Министерстве иностранных дел?? ?У-гу!? - выпалил я с непоколебимой настойчивостью. Хава тут же сняла копии письма и лицевой стороны конверта - с адресом отправителя. Оригиналы вернула. ?Лехитраот?** - попрощалась, мило улыбаясь мне и двум своим сотрудницам. ?Кретин, - подумал я о себе, когда она ушла? - зачем ты суешься в воду, не зная броду. Может статься, что чиновники МИД-а факты, указанные в письме, примут к сведению, но разбираться не станут. И ты, ищущий правду, будешь внесен в компьютер, как лицо неблагонадежное. Но хуже того, копии будут размножены и переданы в комитеты всевозможных безопасностей (небесной, поселенческой, сельскохозяйственной, оборонной - и.т.д.) и круг предприятий, куда ты мог бы на равных с другими израильтянами быть принятым на работу, будет в значительной степени ограничен?...
В характер Хавыной деятельности входила еще одна пикантная производственная нагрузка - сводничество. Цель такой деятельности, связать одиночек по рукам и ногам, чтобы не могли они, не найдя в Израиле работы по специальности и надежного заработка, легко и беззаботно устремляться в заморские страны.
?У меня есть для тебя на примете женщина, - сказала Хава, - молодая, красивая, с квартирой, с ?фиатом? и без детей. Это хозяйство ты сам настрочишь. А нет, так тебе помогут, - сыронизировала она, - вот только золотые зубы тебе поменять надо на белые, чтобы целоваться с тобой было приятнее... И на приличную работу тебя с такими зубами не возьмут, - сунув в мою руку клочок бумаги, добавила, - здесь ее номер телефона. Живет в Нетании. Зовут Асей?. По выходе из Хавыного кабинета, я с вполне понятным отвращением выбросил клочок бумажки с указанным номером телефона. Но через месяц Хава с обидой и укором в голосе сказала: ?Несерьезный ты человек. Меня подводишь. Как выгляжу я в лице этой женщины, которая дала для тебя, подчеркнула Хава, - свой номер телефона? Почему ты ей не позвонил?? ?Извини, но я потерял твою записочку?, - солгал я, невозмутимо глядя Хаве в глаза. Хава перелистала блокнот и, таким образом, этот номер телефона появился у меня снова. На следующий день, в основном, чтобы не портить с Хавой отношений (по моей просьбе она посылала бесплатные посылки моим днепропетровским друзьям и знакомым), я позвонил в Нетанию. ?Прежде, чем мы с вами познакомимся, - сказал несколько уставший женский голос, - я хочу предупредить вас на что конкретно вы можете рассчитывать. Полтора года тому назад умер мой муж и я абсолютно одинока. Ни детей, к сожалению, ни родственников у меня в Израиле нет. Человек я старомодный. Есть у меня несколько поклонников. Те из них, которые настроены на супружество, мне, по тем или иным причинам, не нравятся. Что касается остальных, - после многозначительной паузы, - такого я даже в мыслях не допускаю! Подходит?? - спросила выжидательно и настороженно. ?Думаю, что да, - ответил я и добавил, - я и в этом придерживаюсь такой же строгой морали, как и вы?. ?Что значит и в этом?? - спросила она, мгновенно и остро отреагировав. ?Это означает, что этичным необходимо быть и в остальном?. ?Тогда я согласна с вами встретиться, - сказала она и помолчав, добавила, - попробуем продолжить наше знакомство?.
