прочла. Это бабушкин кузен. Там написано: «С Полем, в Сен-Мандрье» или что-то в этом роде.
Жизель громко захлопывает ноутбук. Пушинка подпрыгивает и удирает так быстро, насколько ей позволяет толстый животик.
– Вот видите, Мадлена! Я же говорила, что эта женщина что-то скрывает!
Рукодельница, напевая, склонилась над помпоном. Она соглашается с Жизель. Джулия не понимает, что происходит.
– Люсьена сказала неправду, – бросает Жизель.
У Джулии перехватило дыхание. Она переводит взгляд с Жизель на Мадлену. «Мне не удалось получить образование», – сказала тогда вязальщица. И тут до нее дошло. Люсьене тоже не удалось – конечно же она не знает стенографии! У Джулии по спине пробегает холодок. Как Люсьена могла так уверенно лгать? Жизель протягивает Джулии бумажку. Под символами написано:
Моей любимой. Жан Колоретти
После высадки американцев жизнь забила ключом! Они были божественно красивы в своей форме песочного цвета с холщовыми патронташами. Ботинки на шнурках топают совсем не так, как немецкие сапоги, подбитые гвоздями. Сказочная армия словно свалилась с неба. Американцы смеются и раздают ириски, шоколадки, жевательную резинку, сигареты… Один солдат вынул из сумки бутылочку с черной жидкостью и протянул Люсьене. Она была немного разочарована – зато как же весело смеялась потом! Жидкость пенилась во рту и щекотала зубы. Так Люсьена впервые попробовала кока-колу!
Другой солдат подарил мне увесистую и хрупкую пластинку «Сестер Эндрюс»[38] на 78 оборотов. Какое чудо! С конверта улыбаются три женщины, и, слушая пластинку, я представляю себя одной из них. Подражая брюнетке из этого трио, я крашу губы красной помадой, рисую брови домиком и закручиваю прядь волос надо лбом. Привезенные американцами диски называются V-disсs – «пластинки победы», от слова victory. Это единственное английское слово, которое я знаю: Victory, Победа! Это они открыли нам свинг, а потом и джаз. Ах, моя дорогая! Песня «Сестер Эндрюс» Boogie Woogie Bugle Boy всегда будет звучать для меня как музыка вновь обретенной надежды. Лицо того солдата я совсем не помню, а вот его подарок… Мои старые ноги тотчас пускаются в пляс, как только из граммофона доносятся первые звуки трубы!
Мы с Люсьеной не понимаем ни слова, но отчаянно крутим тощими попками, вдавливая каблуки в пол и держа руки на бедрах, подпевая: «А-тут, а-тут, а-тут-дидл-йада-тут». То-то весело!
Когда я не танцую, то пою солдатам «Марсельезу» и декламирую басни Лафонтена. Они тоже не понимают ни слова, но это очень благодарные слушатели, они задаривают меня сладостями, и у меня набирается целая коллекция конфет, которые я продаю деревенским детям. Так я накопила денег на свою первую пару шелковых чулок и красные кожаные туфли на танкетке, купленные тайком.
Однажды в соседней деревне были танцы. Туда идти целых пять километров, но даже если бы надо было бежать до самого Парижа, я бы все равно туда отправилась. В своих красных туфлях – и в сопровождении родителей!
На площади развеваются разноцветные флажки и французские и американские флаги. Маленькие лампочки светятся как звездное небо. Деревенские музыканты достают свои инструменты. Я узнаю ребят, которые играли в ансамбле «Хэппи Бойз» еще до войны. Жена мэра, как и раньше, исполняет песни Эдит Пиаф и Шарля Трене. Мы с подружками распеваем во весь голос, кружимся, вальсируем, кричим: «Да здравствует Франция!» – в ответ на тосты, которые произносятся за Францию под звон бокалов. Даже дети пляшут допоздна, сверкая в темноте белыми носочками.
Мама краем глаза присматривает за мной, сидя за столом со своим вязаньем и беседуя с деревенскими мамашами, а отец разглагольствует у стола с напитками. На нем, как и на остальных мужчинах, берет и сине-бело-красная нарукавная повязка Французских внутренних сил. Его гордый вид говорит о том, что он участвовал в этой войне и что он в прекрасном расположении духа. Я им восхищаюсь.
Ярмарочный торговец установил чудесную карусель, с большого гриба свисают разноцветные сиденья. Мало кому из нас доводилось видеть такую конструкцию. Я загораюсь желанием покататься, подружки не хотят со мной идти. Ну и ладно! Следом за отцом я поднимаюсь на карусель. Дрожащими руками хватаюсь за цепи, на которых висит сиденье. Сердце бьется со скоростью сто ударов в минуту, но обратной дороги нет. Хозяин аттракциона кричит гнусавым голосом: «Карусель свободы! Четыре франка билет!» Мужчины занимают места и с бравым видом машут женщинам, сидящим на площади. Я машу Люсьене, которая с беспокойством следит за мной.
Мои ноги висят над пыльной мостовой, и вдруг я замечаю, что одна туфля расстегнута. «Внимание, запускаю!» Мне страшно, сердце громко колотится. Дрожа, в панике я порываюсь слезть с проклятого сиденья. Вдруг позади раздается низкий голос. В словах мне слышится ласка. «Ради бога, не двигайтесь!» Голос взволнованный, но меня он успокаивает. Этот мужчина, говорящий с корсиканским акцентом, боится еще больше, чем я! Дергаясь, я раскачиваю его сиденье, настолько хлипкий этот гриб, кажется, он качается от ветра. Я не успеваю ответить, да и боюсь повернуться. Карусель начинает плавно вращаться.
Мелодия аккордеона аккомпанирует кружению карусели, сиденья кренятся, наши ноги парят на отлете. Мужчины перестали разговаривать, чувствуется, что всем страшно. Жена мэра громко запевает известный вальс Мориса Шевалье:
Старая церковь в закатных лучах,
Франция наша родная!
Цветы и пшеница на летних полях,
Франция наша родная!
Кружение ускоряется, ветер бьет в лицо, но прическа пока не растрепалась, а вот подол платья приходится держать – какая неприличная карусель. Загадочный голос позади меня кричит: «Ужасное изобретение! Какое ужасное изобретение!» Я разражаюсь нервным смехом, изо всех сил сжимая цепи. Поворачиваю голову, чтобы ветер донес мои слова, и кричу: «Пойте! Это придаст вам смелости!»
Незнакомые губы нетвердо выводят эти дорогие для участников Сопротивления слова:
Знакомые песни вдоль улиц летят,
Франция наша родная!
Аккордеон играет все веселее, сиденья кружатся все быстрее. Я свободна, я лечу! Меня переполняет счастье, хочется вопить от радости! Тут моя туфля окончательно расстегивается, пальцами ноги я пытаюсь ее удержать. Ее срывает порывом ветра, и она исчезает в толпе. Я кричу и машу ногами, а голос позади меня поет еще громче:
Огромные планы, большие мечты,
Могут они пару дней подождать.
Эта брюнетка так нежно глядит.
Франция наша родная!
Я не могу сдержать смех. Мы летим по темному небу. Я упиваюсь двумя последними строчками песни, представляю, что они обо мне, и мысленно рисую на луне лицо таинственного незнакомца.
Сиденья медленно опускаются. Как только адская машина останавливается, я оборачиваюсь – с раскрасневшимися щеками, растрепанными волосами и безумно колотящимся сердцем. Сзади никого нет.
С босой ногой я протискиваюсь сквозь толпу, умоляя святого Антония помочь мне найти туфлю. И вдруг вижу его – высокий, стройный, с темными волосами и веселыми глазами, он застенчиво улыбается, и в руке у него моя туфля.
Список того, что я надеюсь никогда не забыть
Мамино лицо.
Как танцевать танго.
Правила игры в крапетту[39].
Секретный ингредиент моего абрикосового пирога.
Смех моих малышей.
Имена тех, кого я люблю.
Басни Лафонтена.
Правила орфографии.
Куда я положила этот дневник.
32
Джулия откладывает дневник.
Растроганная чтением, она поднимает глаза на Феликса, тот неотрывно смотрит на нее. Жанина уже несколько часов спит в своей спальне рядом. Джулия рассказывает Феликсу о своих находках и неудачах. О прогулке по трюфельным местам, о бабушкиных откровениях и об открытии, сделанном Жизель. Она выложила ему все, а чтобы он лучше понял, прочла ему вслух отрывки из дневника. Повествование Жанины, прерываемое забавными списками, заставило его плакать,
