— Ого! Прям золотая рыбка… Что, и в самом деле любую?
— Ну, в пределах моих возможностей, конечно…
— Саша, я хочу с вами пообедать сегодня.
— Как это — пообедать? И все? Я думал, вам насеет работы помочь надо…
— Ну вот и поговорим обо все за обедом! И о моем трудоустройстве тоже. Идет?
— Да, конечно же… А где вы хотите пообедать?
— Знаете кафе около цирка? Круглое такое?
— Знаю.
— Сегодня, в два часа. Вас устроит?
— Вполне. Спасибо вам, Надежда.
— Да за что?
— За этот звонок. Кстати, а откуда…
— А я как раз утром мимо заведения вашего друга шла. Дай, думаю, зайду, возьму ваш телефон на всякий случай…
— Ну да, ну да. Очень хорошо, Надежда. Очень рад. До встречи.
У-ф-ф…. Трудно же ей дался этот телефонный разговор, в самом деле! Сроду она ни к кому на обед не напрашивалась. Воспитана была мамой так. В тех еще традициях, когда порядочные девушки ни при каких условиях сами себя никому не навязывают. Как говаривала мама — не нужно нам этого современного нахальства, дочка, хорошую невесту и на печи найдут. Вот Витя же, мол, тебя нашел…
Домой идти уже не хотелось. Что она будет там делать? Ноги сами понесли ее в салон-парикмахерскую. И вовсе не для того, чтоб хорошо перед этим Сашей выглядеть, как она сама себя старательно убеждала по дороге, а для того только, чтоб время скоротать. Да и вообще, обязанности прилично выглядеть никто для нее еще не отменял. А с парнем этим ей деловой разговор предстоит. Она же сейчас не просто Надежда, она сейчас Даша Васильева практически. Она так от своих семейных проблем отвлекается. Имеет право, в конце концов!
В кафе она заявилась почти красавицей. И пусть у нее ноль шансов по сравнению с неизвестной ей Алисой, она тоже ничего себе девушка. Хотя если не брать в расчет наращенные белые локоны, косметику, зверское истязание-похудание… Все, лучше не думать об этом. На сегодня она объявляет себя красавицей, и все тут. А вон и кавалер ее, на обед приглашенный, уже сидит за столиком в углу, улыбается приветливо, рукой машет… И вскочил со стула так резво и с удовольствием, чтоб ее усадить по всем правилам этикета…
— Вы уже здесь бывали, Надежда? — задумчиво изучая меню, спросил Саша. — Посоветуйте, что заказать?
— Здесь свиные отбивные очень вкусные, — так же задумчиво ответила она ему, стараясь незаметно потрогать себя за талию. Черт, так и есть! Вылезшая складка на талии, та самая, совершенно нагло уперлась в ладонь, напоминая о том, что уж кому-кому, а ей про свиные отбивные даже и вспоминать не надо, а не то что в пищу употреблять. А ведь хочется! Внутри организма такое острое чувство голода разлилось, пока она его, свой этот вредный организм, в салоне снаружи ублажала! Все ему мало. Получив хорошее снаружи, он требовал такого же и вовнутрь. И немедленно. И слышать не хотел, что одно другому очень даже противоречит. Если внутри будет вкусно и хорошо, то снаружи опять же будет совсем нехорошо…
— Ну, отбивные так отбивные! — легко согласился Саша. — А пить что-нибудь будете? Мне-то нельзя, я за рулем.
— А я вообще не пью.
— Ой, простите, я ж забыл совсем…
Они сделали заказ подошедшей вежливой девушке-официантке. Надежда таки не смогла отказать себе и попросила принести ей проклятую отбивную, дав себе клятву просидеть потом на капусте три дня подряд. И не пожалела. Отбивные принесли — просто песня какая-то! Такие, какие она любит — чтоб с жирком чуть-чуть. Даже глаза прикрыла от удовольствия, пережевывая первый кусочек.
— А вы гурманка, наверное? — весело спросил Саша, глядя на нее.
— Ага. Она самая и есть. Нахожусь в вечном противоречии между потребностью в худобе-стройности и желанием хорошо покушать. Они у меня в состоянии постоянной войны находятся.
— И кто обычно побеждает?
— А с переменным успехом. То одно, то другое.
— А зачем?
— Что — зачем?
— Ну, война вам эта зачем? Так сильна потребность в худобе-стройности?
— Да нет, в общем… Я раньше вообще полной девушкой была, и меня это нисколько не напрягало… Жила и жила, себя не истязая, человеком себя чувствовала…
— А потом что случилось?
— А потом пора пришла в люди выходить! Замуж то есть. А вашему же глазу мужицкому только худобу-стройность подавай, на остальное он глядеть не желает, подлым образом отворачивается…
— Да ну, чушь какая!
— И ничего не чушь! Вы вот сами, положа руку на сердце, скажите — ведь никогда бы внимания не обратили на полноватую девушку?
— Не знаю, — пожал плечами Саша, — как-то не думал об этом…
— Да потому и не думали, что и впрямь внимания не обращали. Зачем? Глаз ведь только на красивом останавливается. На привлекательном, худом, стройном. Ваша Алиса наверняка такая?
— Да, она очень такая… привлекательная. Очень необычная. Не как все. Это вы правильно сказали. Такая привлекательная, что смотришь на нее и ни о чем другом уже и не думаешь. Топаешь за ней след в след, и все. И ни шагу в сторону. Потому что вроде как и причин нет особых в сторону прыгать. И красавица, и умница, и жена замечательная, и все для тебя, и все в дом, в дом…
— Ну так все правильно! Она гнездо свое вьет! Как все женщины! Потому что так надо, так природой положено. И я вот также пыталась… Тоже изо всех сил старалась быть и умницей, и красавицей, и чтоб все в дом. А от меня муж ушел. Почему? Чего вам еще надо-то?
— Да ничего! Провались оно, это ваше гнездо, знаете куда? — вдруг поднял Саша на нее сердитые потемневшие глаза. — Не надо мне такого семейного счастья! Если оно делает человека не любящим, а таким, таким…
— Каким?
— Изысканно-меркантильным, вот каким!
— Ой, боже мой, какие мы нежные! А что в том плохого, когда человек для семьи старается? Да пусть он при этом хоть каким будет! Семья — это вам не просто любовь-морковь, это все намного сложнее. Тут уже не про любовь, тут про терпимость говорить надо. А как вы хотели? Это ж работа, это тяжкий труд во благо…
— А не хочу тяжкого труда во благо. Какой в этом смысл? Зачем жить рядом с человеком, у которого вместо души — хитрая шкатулка для складирования накопленного? Конечно, вроде и ты ничем не обижен, и тебе выдается из этой шкатулки все, что полагается, по полному списку жизненных удовольствий. И сам ты в этой шкатулке вместе с потрохами сидишь. И снаружи тоже все красиво — и шкатулка, и ее хозяйка… А только нельзя прожить всю жизнь, будучи чужой собственностью. С поводком на шее. Нельзя, чтоб тобой просто пользовались. Хотя и можно, наверное… Только я не могу.
— Это вы сейчас о жене своей так говорите?
— Да. О жене. Теперь уже о бывшей. Ушел я. И давайте обойдемся дальше без комментариев. И так лишку разговорились. О бывших женах вообще нельзя говорить плохо. О них лучше или хорошо, или никак.
— Как о покойниках, что ли? Ну, вы даете… И вообще, что в такой шкатулке плохого? Просто в семье должен быть кто-то лидером… Наверное, по этому принципу нормальная семья и складывается? Кто-то из пары должен посадить себя добровольно в чью-то шкатулку? Я вот себя добровольно посадила. И не моя вина, что так все вышло.
— Нет, Надежда. Наверное, это не семья, это уже другое что-то. Я и сам еще не разобрался. Одно только понял: привлекательность сама по себе — штука очень опасная. В чем бы она ни выражалась. Хоть в красоте, хоть в другом каком качестве…
— … Или в мужской трезвости, например… А что? Тоже привлекательное качество… — задумчиво произнесла Надежда, тихо его перебив, отчего он посмотрел на нее удивленно и замолчал. Потом, будто спохватившись, заговорил снова:
— Ну да. Ну да. Может быть. Вполне может быть. Так вот, что я хотел сказать… За этой вот привлекательностью порой идешь и сам себя теряешь. Одному только глазу, который все падает и падает на что-то, доверять совсем нельзя. В любом случае надо самим собой оставаться. Только тогда имеет смысл мужчине и женщине вместе жить.
— А… Эта ваша Алиса… Она как вообще к вашему решению отнеслась? Ну, что вы уйти от нее решили?
— Да плохо отнеслась. Она вообще терять своего не любит. Вернее, не умеет. Для нее потеря чего-то ей одной принадлежащего — смерти подобна. Или хотя бы потенциально принадлежащего…
— Господи, как вы странно говорите — потенциально принадлежащего!
— Да ничего странного тут нет. Знаете, мы после свадьбы у деда ее поселились. У него квартира очень хорошая, а дед уже сильно старенький был. Но шустрый еще. Он вообще человеком необыкновенным был, хотя его все просто чокнутым маразматиком считали. А на самом деле он очень умный … Так вот, Алиса его квартиру как бы своей уже считала. Умрет, мол, дед, а наследство она как единственная внучка примет. А дед взял и выгнал нас. Вернее, он Алису выгнал, ко мне он хорошо относился. И обещал квартиру государству завещать.
— А за что он ее так?
