— Мальцев, заходите, — вывел меня из раздумий голос адьютанта в майорских погонах, исполнявшего роль секретаря.
Не без волнения я переступал порог кабинета председателя Комитета госбезопасности СССР. Сидела-таки во мне вбитая веками в предков боязнь перед царскими опричниками, с течением времени превратившимися в чекистов. Нынешние, 'оттепельные', конечно, не зверствовали, как 'соколы Берии', но страх так просто не вытравить.
Впрочем, Семичастный встретил меня с улыбкой, хотя и предупредил, что у него буквально пятнадцать минут, чтобы меня выслушать. И выразил надежду, что мой вопрос действительно государственной важности.
В общем, выложил я о звонке Морозову, о последующем визите к Ряшенцеву и фотографии Хелен Миррен, с которой если что и было, то до свадьбы с Ленкой. А затем… Ну, что скрывать, рассказал и о притязаниях на мою сексуальную свободу со стороны дочери Фурцевой. Подвел черту, что именно Екатерина Алексеевна затаила на меня личную обиду, и откуда-то нарыла факт моего прелюбодейства с молодой лондонской актрисой, после чего накапала Ряшенцеву с требованием вывести меня из состава сборной.
Семичастный слушал и глядел на меня с лукавым прищуром темных глаз, казалось, видевших тебя насквозь. Когда я, наконец, закончил свои излияния, он наклонился к столу и, его взгляд стал еще пронзительнее.
— Тебе бы, Егор Дмитрич, с такими дедуктивными способностями к нам в Комитет в аналитический отдел, — усмехнулся Семичастный. — Хотя, по большому счету, все это легко просчитывалось, неудивительно, что ты тут же Екатерину Алексеевну в главные свои недоброжелатели записал. Кстати, мы в курсе, что ее дочь к тебе неровно дышит, но вот о случае с попыткой вскрыть себе горло слышу впервые. А ведь просил же присматривать за Светланой…
Он откинулся в кресле, задумчиво глядя куда-то мимо меня. Впрочем, через несколько секунд снова сосредоточился.
— Думал я, что ты смиришься и не станешь дергаться, а тут вон и до меня добрался… Егор, могу я рассчитывать на понимание с твоей стороны?
— Н-н-ну… Наверное, да.
— Тогда давай поговорим откровенно, как взрослые люди. Фурцева в данном случае всего лишь исполнитель, фото Хелен Миррен и историю твоего, скажем так, грехопадения она выдала Ряшенцеву по нашей просьбе… Неужели ты думаешь, что жил в Англии без присмотра? Да-да, телефон тоже прослушивался, и в квартире стояли 'жучки'. Если ты думаешь, что не представлял интерес для вражеских спецслужб, то сильно заблуждаешься. Дальше я буду говорить — а ты слушать. И учти, покидая этот кабинет, ты оставишь расписку о неразглашении.
— Хорошо, — кивнул я.
— Так вот, пару месяцев назад к нам поступила оперативная информация, что в отношении тебя готовится серьезная провокация. Подробностей, к сожалению, мы не знаем, но, как заверил наш внедренный в их структуру человек, то скандальное интервью с английским журналистом — сущий пустяк на фоне того, что британские спецслужбы затеяли против тебя на время проведения чемпионата мира по футболу, куда ты обязательно должен отправиться в составе сборной СССР. Мы решили, что единственный вариант оградить тебя от возможной провокации — какое-то время не выпускать в Англию и в другие капстраны. Год, а лучше два или три. Поэтому, извини, твой контракт с 'Челси' продлен не будет, и на чемпионат мира ты не сможешь попасть… Понимаю, это серьезный удар, особенно отлучение от главного футбольного турнира четырехлетия. Уверен, ты бы помог команде. Но мы не можем тобой рисковать, это будет удар и по нашей стране, сам должен понимать.
— Так… Как же… Да Бог с ним, с 'Челси', но чемпионат мира!.. Ну приставьте ко мне человека на время моего пребывания в Англии, а лучше двух. Да я из расположения сборной никуда!
— Послушай, еще раз повторяю. Мы. Не имеем. Права. Рисковать! — с металлом в голосе отчеканил Семичастный, и я понял, что переубедить мне его не удастся.
Наверное, на моем лице тут же все мои чувства и отразились, так как взгляд главного советского чекиста смягчился.
— Да ты сильно-то не расстраивайся. В Союзе у тебя семья, будешь за 'Динамо' играть, песни сочинять, как и раньше. Поклонницы еще не достали? Пачками письма из ящика выгребаете? И в подъезде дежурят периодически? Что делать, такова оборотная сторона славы. Многим артистам, кстати, нравится, — подмигнул он мне и добродушно улыбнулся.
А мне вот было не до смеха. Все летело в тартарары, будущее окончательно окрасилось в черные цвета, и только мои Ленка и Лешка виделись двумя светлыми пятнами в этой беспросветной мгле. Японский городовой, а я так мечтал сыграть на главном футбольном турнире моей жизни! Можно, конечно утешать себя мыслью, что на чемпионате мира 1970 года мне будет всего двадцать четыре, а в Германии-74 — двадцать восемь. Но кто знает, что случится через год-другой. Тут и травма возможна, и то, что я по-прежнему буду находиться под колпаком у спецслужб… Хотя кому я буду к тому времени уже как четыре года как невыездной интересен. Опять же как там без меня будут ребята из моей группы? Звонить им и говорить, чтобы дальше двигались без меня?
— Ладно, Егор, мы уже с тобой уже больше, чем я рассчитывал, просидели, — вывел меня из ступора Семичастный. — дела не ждут, а тебе еще расписку нужно написать. Вот тебе перо, чернила и бумага, пиши. Я, Мальцев Егор Дмитриевич, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения…
Всю дорогу домой я придумывал отмазку для супруги. Не скажешь же Ленке про ее английскую тезку, а насчет провокации тем более, раз уж подписку дал о неразглашении. Единственным вариантом остается та самая лишняя песня на фестивале, за которую я якобы был отлучен от сборной и получил выговор по комсомольской линии. Хотя. Конечно, никакого выговора не было, но для усиления момента сгодится. Мол, чемпионат мира пролетает мимо, но он не последний в моей жизни. Зато буду с вами неотлучно, не считая выездных матчей за 'Динамо'. В конце концов, Москва — не самый худший город для проживания и работы.
Следующим утром я заставил себя встряхнуться, сделать зарядку, и после завтрака сел составлять план действий на сегодня. Я всерьез решил заняться изготовлением опытного образцы 'кубика Мальцева'. Для этого, как я уже упоминал, мне на первом этапе понадобится толковый столяр. Когда Ленка спросила, над чем это я так упорно размышляю, показал ей чертежи кубика и рассказал о первостепенной задаче.
— Погоди, у моего папы есть знакомый столяр, он такие вещи делает — закачаешься. Кстати, вот эта хлебница, которую папа нам подарил — его рук дело.
Я перевел взгляд на хлебницу. Действительно, вещь симпатичная, ладно сделана, покрыта вырезанными по дереву узорами и сверху коричневым лаком. Такая даже с рук потянула бы рублей на 50 по нынешнему курсу.
— Можешь узнать у отца телефон этого мастера?
— Конечно, сейчас же и позвоню папе.
Короче говоря, после обеда я уже сидел в столярной мастерской Виктора Васильевича Лапотникова и показывал ему чертежи загадочного изделия.
— Интересно, интересно, — бормотал столяр, разглядывая мои наброски сквозь линзы очков. — Я так понимаю, вся конструкция держится на центральной трехмерной крестовине, на которой свободно вращаются центральные кубики. А все остальные кубики держатся друг за друга благодаря выемкам. Хм, вроде ничего сложного на первый взгляд, но по ходу дела разберемся. Слушай, у меня тут срочный заказ, обещал человеку сегодня сделать. Давай завтра с утра займусь твоей игрушкой. Оставляй чертежи… А лучше и сам приходи, если есть возможность, если что — будешь подсказывать.
Так и получилось, что на следующее утро под моим чутким руководством Виктор Васильевич принялся за работу над 'кубиком Мальцева'. Подготовил заготовку их просушенного бука (по словам столяра, хранил года три, словно чувствовал, что пригодится), просверлил в каждом квадратике отверстия, вставил в них винты. Затем взялся соединять конструкцию, прикрепив на внутреннюю подвижную форму… Мне казалось, что все получается идеально, но Лапотников периодически качал головой, отбраковывая тут или иную деталь механизма. Как бы там ни было, но уже к обеду опытный образец был готов!
Я держал в руках 'кубик Мальцева 3Х3', разглядывая разноцветную, покрытую лаком поверхность. Мысленно перекрестившись, взялся за одну из граней, которая провернулась с легким сопротивлением. Затем вторая, третья… Столяр также с нескрываемым интересом наблюдал за моими манипуляциями.
— Спасибо, Виктор Васильевич, вы Мастер с большой буквы, — пожал я ему руку. — Вот две сотни, как договаривались. Кстати, на будущее, если я вдруг попрошу еще у вас сделать шаткие кубики, выручите?
— Да без вопросов, Егор, обращайся! Мне самому понравилось такое мастерить.
— Отлично, договорились. Только, напоминаю, про это изделие — никому. Мне еще нужно патент на него оформить.
