Меня не оставили наедине с отпечатками пальцев, которые хранились в запертом шкафу в комнате на тридцать пятом этаже. Женщина средних лет с крашеными каштановыми волосами и плоской грудью, от которой изрядно попахивало луком, не отходила от меня более чем на десять футов. Она испытала некоторое неудобство, когда я попросил принести мне сэндвичи и молоко, но тут же довольно мило вышла из положения, попросив подругу подменить ее на время ленча.
Дело я знал, но экспертом, безусловно, не был, поэтому мне приходилось работать медленно, чтобы не допустить какую-нибудь ошибку и не переделывать потом все сначала. То, что в моем распоряжении была обширная коллекция хороших образцов, сильно облегчало задачу. Но и в этих условиях мою работу можно было сравнить с восхождением на вершину горы. Пару раз в течение дня любительница лука предлагала мне свою помощь, но я вежливо отказывался, хотя глаза мои жутко болели, а шея начинала затекать.
На часах было начало пятого, когда наконец я нашел, что искал. Еще до изучения моей находки под увеличительным стеклом я уже знал, что это то, что мне нужно, а поработав минут пять с лупой и сравнив отпечаток с дюжиной лучших образцов на обложке папки и докладов, убедился, что добытые мной данные удовлетворили бы любых присяжных. Либо я издал восторженное восклицание, либо выдал себя чем-то еще, но любительница лука подошла к моему локтю и спросила:
— Вы нашли то, что искали, не так ли?
Не пускаясь в объяснения, я ответил утвердительно, тем более что имя на карточке я закрывал рукой. И когда она отвернулась, я вернул карточку в дело, закрыл ящик, упаковал результаты своих исследований в картонную папку и салфетки, сказал ей, что на сегодня хватит, поблагодарил за приятные часы, проведенные в ее компании, и с папкой под мышкой вернулся к себе на тридцать четвертый этаж. Я положил папку на пол между окном и письменным столом, который поставил на место, позвонил начальнику резервного отдела и попросил его:
— Как насчет мисс Гуинн Феррис? Могу ли я сейчас увидеть ее?
— Боюсь, что нет, — извиняющимся тоном сказал он. — Мне очень жаль, мистер Трут, но у нее еще много…
— Простите, — прервал я его, — мне тоже очень жаль, но больше ждать я не могу. Я уже три раза просил ее зайти, но, конечно, если мне нужно для этого сходить к мистеру Нейлору или мистеру Пайну…
— Ни в коем случае! Конечно, нет! Я не знал, что это так важно!
— Возможно, это важно.
— Тогда немедленно я посылаю ее! Она будет у вас сию же минуту!
Я поблагодарил его, повесил трубку, поднялся, чтобы подвинуть кресло для посетителей на более удобное место в конце стола, и снова уселся в свое кресло. Дверь была закрыта. Я уже подумывал о том, чтобы открыть ее, избавив девушку от беспокойства, когда дверь раскрылась настежь и она вошла, закрыла ее за собой и подошла к столу.
Мне далеко до Вульфа, который весит более трехсот фунтов, поэтому я не могу сослаться на свой вес, чтобы продолжать сидеть, когда ко мне приходит посетитель, и, кроме того, я же не какая-нибудь там деревенщина невоспитанная. Но на этот раз я прилип к креслу, просидев в нем по крайней мере на три секунды больше, чем допускали правила хорошего тона, — до тех пор, пока не услышал, как она произнесла сладким, мелодичным голосом:
— Вы хотели меня видеть? Я Гуинн Феррис.
Это была девушка, делавшая ошибки в письмах, та самая, которая положила свои милые пальчики мне на колено, когда я не пробыл и часа в ее компании.
Психологический момент для того, чтобы встать в присутствии леди, уже был упущен, так что я решил не делать этого и сказал ей:
— Вот стул. Сту-у-ул. Садитесь. Сади-и-и-тесь же.
Она сделала это очень элегантно, без намека на флирт, положила свои красивые ноги в нейлоновых чулках одна на другую, почти так, как этого требовала классическая поза двадцатого века, одернула подол своей зеленой шерстяной юбки и улыбнулась мне ярко накрашенными губами и чистыми голубыми глазами одновременно.
— Сегодня пятница, — заявил я. — Таким образом, сегодня пятый и последний день вашей работы, не правда ли?
— Ну, — она притворно смутилась.
— Я по природе очень великодушен, — продолжал я. — Как бы вы написали это слово? И я не прочь немного пошутить: я большой шутник, как и некоторые из моих лучших друзей. Кроме того, я, должно быть, нанес вам удар, когда случайно присел на угол вашего стола и задал вам вопрос про Уальдо Мура. Ведь вы были… ну, я бы не хотел говорить об этом напрямик, — скажем, вы и он были близки. Близ-ки…
— Не надо произносить слова по буквам, — сказала она голосом, который был уже менее мелодичным и совсем не сладким. — Просто скажите, что все это значит. Если вы имеете в виду то, что я думаю, то это ложь, и я знаю, кто это вам сказал.
— Тогда скажите кто?
— Эстер Ливси. И вы ей поверили! Разве вам было какое-нибудь дело до моей репутации, репутации девушки! О нет! Это не могло иметь для вас никакого значения! Ведь Эстер Ливси рассказала вам все, а ведь она здесь секретарь начальника секции и, конечно же, не могла солгать! О нет! Что она сказала? Какие в точности слова она произнесла? Как она меня назвала?
Я покачал головой.
— Нет. Не догадались. Мисс Ливси не упоминала вас. К тому же я вовсе не думаю, что секретарь начальника секции никогда не лжет.
Я посмотрел на нее, как мужчина на женщину.
— Давайте забудем, что кто-то что-то говорил мне, лучше помогите мне во всем разобраться. Вы знали Мура, верно?
— Конечно, его все знали, — ее голос стал прежним; он менялся так же часто и так же быстро, как погода. — У девушки, какой бы характер у нее ни был, было очень мало шансов избежать знакомства с ним!
— Да, понимаю, он был очень общителен. Вы с ним часто гуляли?
— Нет, не… — она оборвала фразу. На ее миленьком гладком лобике появилась морщинка. — Ну, пару раз мы ходили с ним в кино — вот, пожалуй, и все. Однажды он взял меня покататься на своей машине на Лонг-Айленд, и мы попали там в аварию, и я даже немного поранилась. Все об этом слышали, конечно.
— Наверняка. А были ли вы с ним в интимных отношениях?
— Интимных? Боже мой! Нет! Разумеется, нет!
— Тогда, вероятно, его смерть не была для вас особенно сильным ударом?
— Нет, я едва обратила на это внимание. То есть, — Гуинн взяла себя в руки, — я хочу сказать, что отметила это Но больше в силу моего характера, нежели из-за него Говоря о моем характере, я имела в виду, что не люблю смерть. Просто мне не нравится, когда люди умирают кто бы это ни был.
Я кивнул.
— Я с вами полностью согласен. Вы хотите сказать что для вас было бы более сильным ударом, если бы это был, например, Бен Френкель?
Она вскинула подбородок, ее юбка одновременно дернулась назад, открывая колено.
— Кто, черт возьми, приплел сюда Вена Френкеля? — голос ее дрожал от возмущения.
— Я. Только что. Он приходил вчера ко мне, мы беседовали. Разве он не ваш друг?
— У нас нет интимных отношений, — сказала она с вызовом. — Он что, сказал, что были?
— Нет, нет. Он не такой парень. Я упомянул его просто для иллюстрации того, насколько незаметно прошла для вас смерть Мура. Ходят слухи, что Мур был убит. Что вь об этом думаете?
— Думаю, что это ужасно, и я не стала бы их слушать Слухи — дешевая штука.
— Но вы их, конечно, слышали?
— Совсем чуть-чуть. Я просто не хочу это знать.
— Разве вам не интересно? Или не любопытно? Я думал, интеллигентные женщины интересуются всем, даже убийствами.
Она покачала своей ангельской головкой:
— Только не я. Думаю, мне это не свойственно.
— Любопытно. Меня это действительно удивляет, по скольку, когда я обнаружил, что именно вы тайком приходили сюда, рыскали по моему кабинету, заглядывали в мои папки и читали доклады о Муре, я сказал себе: разумеется, этого следовало ожидать; значит, Гуинн Феррис — эту красивую и интеллигентную молодую женщину — так интересует это дело, что она не может устоять перед искушением. А теперь вы говорите, что совсем не любопытны. Это смешно.
Я не Ниро Вульф и не умею читать мысли по выражению лица, но глазам своим я доверяю и готов поспорить, что в течение моей короткой речи она трижды хотела назвать меня лжецом и трижды меняла свое намерение, ухватившись за более приемлемую идею. Когда я умолк, нарочно не задавая вопросов в ожидании ее реакции, она сказала:
— Да, разумеется.
Я кивнул.
— Итак, раз вы не любопытны, полагаю, у вас была другая веская причина узнать, как далеко я продвинулся, расследуя убийство. Я предпочитаю разговаривать с вами с глазу на глаз, потому что, если бы я сообщил о том, что мне известно, с вами беседовала бы целая банда идиотов — вы ведь знаете, что полиция похожа на…
Я не стал развивать свою мысль, потому что она что-то придумала. Сделав чарующее движение, она поднялась со стула и, встав передо мной, наклонилась ко мне и взяла мои руки в свои. В маленькой тесной комнате при закрытой двери от нее исходил аромат каких-то новых духов, но было не время и не место вспоминать их название.
