— Это ведь вы, Борис Иваныч?
— Я.
— Расскажите об этих раскопках. Пожалуйста. — я уселась поудобнее и приготовилась слушать.
Борис Иванович покрутил снимок в руке и наконец заговорил.
— В 93-ем я был всего лишь обычным преподавателем в нашем Вузе. Кафедра антропологии была новой веткой, мне доверили ее устройство. Я окончил наш институт с красным дипломом. И остался на кафедре преподавать историю. Антропология всегда была для меня наукой номер один. Но и история меня занимала. Я защищал кандидатскую по Древнему Египту. Сами понимаете, что для такого труда информацию собирают по кускам. Вот в одном из таких кусков мне и попались сведения о найденных гробницах в 50-х годах двадцатого века, но не доведенных до раскопок. Французам не дали разрешения на эти раскопки в те годы, поэтому все и осталось на стадии предположений. Я же внимательно изучил все материалы, там упоминался Рамсес II и его семейство. Это было крайне удивительно. Не стану рассказывать, как мне удалось уговорить наше начальство дать добро на это дело, да еще и материальную помощь на мое исследование. Благо, у меня был друг в Англии, тоже антрополог, я поделился с ним своими предположениями относительно того, что в том месте могут быть ответы на многие вопросы о Древнем Египте и его фараонах. Только благодаря фонду помощи Британского музея и их участию смогла вообще состояться наша экспедиция. Какое это было время… — Борис Иванович мечтательно прикрыл глаза на мгновение, словно возвращаясь в прошлое. У него на лице было такое блаженство, что я даже в какой-то степени ему позавидовала. — Знаете, мы провели там больше трех месяцев, изучая, раскапывая, сверяя с материалами французов и строя собственные догадки. Но, когда стало ясно, что за мумию мы отыскали, начался переполох. Это было такое открытие. Векового масштаба. Потрясающее ощущение.
Я улыбнулась. Да, наверное, это действительно невероятно.
— Эта фотография сделана как раз после того, как мы раскопали вход в гробницу. Тут не видно, но прямо за моей спиной был грот, войдя в который открывался такой вид, что дух захватывало. Мы достали саркофаг, он был просто невероятно красивый, весь в драгоценностях, но, конечно, самая большая ценность, была внутри — мумия Хаемуаса.
— Скажите, очень он тяжелый этот саркофаг? — спросила я.
Борис Иванович усмехнулся.
— Вы вроде в историческом музее работаете…
— Да, но вот древние цивилизации никогда не были моей любимой темой. — честно ответила я.
— Зря. Вы многое потеряли. Это весьма занимательно.
— Охотно верю. И все же, тяжело было вытащить саркофаг из гробницы?
— Этим занимались специальные люди. Скажу только, что египтяне всегда славились тем, что все делали на совесть, а это был очень влиятельный человек. Да, его саркофаг был тяжелым. Вряд ли одному или даже двум мужчинам удалось бы с ним справиться.
— Понятно. А что было дальше?
— После разбирательств с представителями Египта мы отвезли мумию и статую, найденную здесь же, в Британский музей. Тогда мы только могли догадываться, кто лежит в саркофаге. Требовались подтверждения. Мне и моим английским коллегам пришлось изрядно потрудится, в итоге мы установили, что наша мумия-это четвертый сын Рамсеса II.
— А почему Хаемуаса не оставили в Британском институте?
— Вклад с нашей стороны был признан комиссией более существенным, нежели их собственный. Так что после почти года разбирательств, я вернулся домой, а следом за мной доставили и мумию. Она заняла почетное место в нашем музее на антропологическом этаже. И еще никогда в жизни нас не пытались лишить какой-либо ценности. Украденный Принц — это просто какой-то нонсенс. Я ночами не сплю, все думаю, кто мог совершить такое бесчинство. Это просто неслыханная наглость, вот что я вам скажу.
Борис Иванович замолчал. Молчала и я, да и что тут было говорить. Я узнала, что Ритин муж действительно участвовал в раскопках. Что он и был организатором всего этого великого события. Я видела, что Борис Иванович действительно переживает из-за пропажи такой ценности. Но я так же понимала, что его волнует не стоимость мумии, а то, что исчезло единственное, чем он мог гордиться в своей такой серой жизни. Это так явно читалось на его лице, что мне стало его ужасно жалко. Хаемуас был последней ниточкой, связывающей того активиста-антрополога, верящего в силу разумного, с нынешним стариком в очках и с хлипкой бородкой, сидящим напротив меня. Я поспешно поднялась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Что ж, спасибо вам за содержательную беседу.
— Вы уходите? — он словно выплыл из тумана.
— Да, мне уже пора. Скоро начнется экскурсия в музее.
Он вдруг улыбнулся. И стал даже вполне симпатичным. Я почему-то подумала, что в молодости он, наверное, был очень даже ничего. Да и сейчас он еще совсем не старый. Мне стало его жаль.
— Хотите оставить снимок себе? — предложила я, глядя, как его руки нерешительно теребят ксерокопию из газеты.
— Был бы вам очень признателен.
Я кивнула и пошла к выходу.
— До свидания.
— Всего вам доброго.
Выйдя на улицу, я едва не поскользнулась на первых же ступеньках. Гололед явно мечтал, чтобы госпожа Брусникина перестала водить экскурсии и загремела в травматологию. Я с этим была крайне не согласна, поэтому стала очень осторожно двигаться, направляясь к остановке. Нужно было проехать всего ничего, летом я вполне могла бы пройти это расстояние пешком. Но только не в такую погоду. Заскочив в автобус, я плюхнулась на сидение. И снова мысленно вернулась к рассказу Бориса Ивановича. Самый важный факт- саркофаг весит прилично и одному с ним не справится. Каким же образом удалось вывезти мумию из музея, практически не издавая шума? Я ведь была там. Все было более, чем тихо. Шаги, которые я слышала, не в счет, да и если честно, я сама уже начала сомневаться, слышала ли я их в действительности.
После обеда меня ждала еще одна экскурсия, провела я ее успешно и с чистой совестью пошла выпить чаю в подсобку. Тут меня и настиг звонок мобильного.
— Кира, что ты делаешь завтра вечером? — мама обычно мне таких вопросов не задает. И голос у нее чуть ли не лилейный.
Я насторожилась.
— Пока ничего, а в чем дело?
На миг мамуля замолчала, а потом скороговоркой произнесла:
— У моей хорошей подруги есть сын, замечательный мальчик, такой умный, образованный, симпатичный, на машине …
— Мама!
— Дорогуша, если тебе плевать на свое будущее, то мне нет. Тебе двадцать семь, ты не молодеешь, твои подружки уже все замуж повыходили, детьми обзавелись…
— И совсем даже не все. — попыталась я возражать. — Вот Ритка, например, она…
— Уже дважды была замужем твоя Ритка! Вот я и говорю. Тебе надо пойти на свидание с Андрюшей, он замечательный мальчик.
— Мам, ты так о нем говоришь, словно он в детский сад ходит. — буркнула я, пытаясь придумать хоть какую-то отмазку.
— Ничего не желаю слышать. — отрезала родительница. — Хотя бы ради нас с отцом, сходи разок погуляй с ним.
— Могу пригласить его на экскурсию в наш музей.
— Кира, не зли меня, пожалуйста. Я дала ему твой телефон и адрес.
— Ма, я живу у Риты пока что.
— До сих пор?! У тебя что нет собственного дома? — возмутилась снова мамочка. — А может эта твоя Рита решила сменить пол и тебя втягивает в свои развратные замыслы?
— Мама, что ты несешь! — я расхохоталась. — Ритка — лесбиянка. Ну ты как скажешь!
— А что, в наше время, да после двух неудачных браков, я уже ничему не удивлюсь. Она не может удержать мужчину возле себя, вот они ее и бросают. Значит, с ней что-то не так.
Дальше спорить было бесполезно. Я лишь покачала головой, держа трубку подальше от уха, чтобы мамины излияния не слишком били по барабанным перепонкам. Вот оно последствие Даниного визита! Ну спасибо тебе, братец! Я скрежетала зубами, но делала это напрасно. Мне стало совершенно очевидно, что отвертеться от дурацкого свидания с мальчиком Андрюшей у меня не было абсолютно никаких шансов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
