- - - - - - - - -
* "Дядя Том" - нарицательное имя чернокожего, заигрывающего с белыми.
- - - - - - - - -
Все обдумал этот малый.
- В твоих устах это звучит резонно.
- Потому что так оно и есть. Кровь и железо делают нацию нацией, мистер Рэйни. Только так. Либералы - прекраснодушные, но слабенькие люди предпочитают думать по-иному. Как, по их мнению, можно разрядить то гигантское напряжение, которое сопровождает рождение нации? Сталин перебил миллионы, а теперь ваш еврей Киссинджер шутки шутит за обедами в Кремле. Сходная ситуация в Китае, а теперь миссис Форд берет уроки китайского балета в Пекине. Умтали - это всего лишь мелкий инцидент...
- Жаль, что тебя не будет, - перебил я его, - а то ты поработал бы в городе покрупнее.
- Ты все еще ничего не понял, совсем ничего. Так надо было. Белые родезийцы и "дяди Томы", отказывающиеся быть с нами, должны были получить урок и понять, что мы не шутим. Если этого не делать, то, наверное, мы проиграем нашу борьбу. Беспрерывный и всеобъемлющий террор является абсолютно необходимым для нашей будущей победы...
Кажется, он пытался слепить запоминающуюся фразу, которую потом чуть подшлифовать - и в сборник его цитат. Я не мешал ему. Зачем? Все равно нечего было делать. Я взглянул на свои светящиеся часы. Еще целый час до того, как я разбужу Тиббза и передам ему надзор за фельдмаршалом.
- В бутылке ничего не осталось? - поинтересовался Гванда.
Пока он нес свою политическую чушь, то ни о чем меня не спрашивал. А теперь попросил выпить. Может, это признак того, что он не такой дубоголовый, каким тут изображал себя? Такие болтуны часто и были только болтунами. Помню, во Вьетнаме, когда я выписался из госпиталя, куда угодил после ранения снайперской пулей в лучевую кость левой руки, от чего рука до сих пор немного деревянная, мне не разрешили возвращаться в боевую часть, но сказали, что я могу временно перевестись в военную полицию, если я такой идиот и хочу служить дальше. Ну, а мне настолько осточертело сидеть без дела, что, когда мне предложили послужить в военной полиции, я ухватился за это предложение. В общем, я нашел приключение на свою задницу - собирать на заброшенных сайгонских улочках пьяную, колотую и тому подобную солдатню. Служба была скучная, но надежная. И вот однажды утром майор говорит мне, что надо повесить одного малого. Господи! Я и не знал, что в армии США до сих пор вешают. Это бывало во время второй мировой войны. Существовала даже специальная команда с переносной виселицей. Эта команда располагалась в литчфилдской-тюрьме, в Англии, и путешествовала по округе - Северная Ирландия, Шотландия, Англия, Франция, вешая ребят за изнасилования и убийства. Но я не предполагал, что и во Вьетнаме это происходит. Да, было дело, только в газеты не попадало. Это ни разу не проходило по "Конгрешнл рекорд"*, ни один из наших патриотов-политиков об этом не позаботился. У того идиота, которого нам надо было повесить, не хватило мозгов изнасиловать и убить какую-нибудь вьетнамскую шлюху. Нет, это дерьмо собачье возомнило о себе, будто может влезть на дочку вьетнамского генерала, а тот был близким другом генерала Кима, его еще звали "капитан Полночь". Да, тот самый, в черном шелковом спортивном костюме и с усиками Кларка Гейбла.
- - - - - - - - -
* Стенографические отчеты о работе палаты представителей и сената США. По желанию выступающего в текст может включаться статья из прессы.
- - - - - - - - -
Когда тебе предстоит повесить человека, ты должен нанести ему визит и сказать ему об этом. Это давняя традиция профессии. Я приехал на джипе в американскую военную тюрьму (это за большим табачным складом на улице Сен-Сир) и сказал этому дерьму, что его ждет утром. Я ничего не говорил о его жертве, а он сначала отрицал, что поимел и убил ее. Потом признал первое, но уверял, что убил случайно. Все это, по его словам, было так быстро, что никакого удовольствия, так как она все время кричала, и он так сильно закрыл ей рот, что удушил ее. Да, он болтал и болтал. Он занимался философией в Иэле,* пока не вылетел оттуда, не знаю почему, а там его заграбастала армия. И вот он все говорил, говорил, будто я мог что-нибудь сделать для него. Жизнь - дешевая штука, говорил он мне, как будто я сам этого не знал. Умирать он не боится, говорил он, потому что жизнь бессмысленна. Его смерть, смерть девушки, смерть тех, кто погиб "в этой долгой и ненужной борьбе во Вьетнаме"...
- - - - - - - - -
* Йэльский университет
- - - - - - - - -
По его словам, он был готов к смерти. Всё бессмысленно, повторял он, и нечего бояться. Действительно, уверял он меня, смерть будет желанным избавлением. При этом не его лице появилась бледная интеллигентская улыбочка.
Но, когда мы повели его на виселицу, он обмочился, обделался, звал мамочку, пока симпатичный сержант военной полиции не поставил его на проваливающийся люк и не сказал ему, чтобы он был смелым мальчиком...
Я задумчиво смотрел на погасший костер, потом обратил внимание, что Гванда разглядывает меня.
- Ты сейчас размышлял о смерти, - сказал он. У меня не было потребности отвечать ему. - Много людей умрет, прежде чем Южная Африка будет свободной. Мы хотим стать свободными сейчас, а не в туманном будущем. Было время, когда мы были готовы принять какую-то разновидность многорасового общества. Но это было тогда, а сейчас всё иначе. Полная независимость для черныз безо всяких ограничений. Белые разбегаются, мистер Рэйни, бегут по всему свкту. Это было просто делом времени - и вот оно пришло. Вас выгнали из Индии, Бирмы, Китая, Алжира, Вьетнама... - Гванда пошел перечислять страны, где белого человека вымазали в дерьме.
К этому времени я уже порядком устал от него.
- Зачем ты мне всё это говоришь? - спросил я. - Плевать я хотел на политику или историю. Я смотрю на тебя, как на человека, которому нравится убивать людей. Ты обыкновенный гангстер, паршивый гангстер, вот и всё.
- И ты тоже, мой друг, но ты ограниченный человек. Ты рискуешь жизнью за две тысячи долларов в месяц. Тебе это может показаться большими деньгами, но ты знаешь, какова здесь ставка? Это богатейшая часть Африки, а потому и мира. Здесь золото, а к югу отсюда, в Южной Африке - больше алмазов, чем где-либо. Больше, чем мир когда-нибудь видел...
Вообще-то мне следовало бы восхищаться этим фанатиком, сукиным сыном. Бывший сержант с тюремным образованием. Я подумал о нем, а потом сразу о южноафриканских ВВС, третьих по величине и мощи во всей Африке. У них такая же материальная подпорка, как у французских или британских.
- Ты ненормальтный, - сказал я.
- О Гитлере тоже так говорили.
- Здесь рано или поздно появится Гитлер. Впрочем, тебе же нравится полковник Амин, угандийский Гитлер.
- Этот дурак? Слушай, мистер Рэйни, тебе будет очень неплохо здесь, на юге Африки.
- А почему не во всей Африке?
- Мне не нужна вся Африка.
Я спросил, не много ли будет с него, но Гванду мучило нетерпение.
- Придет время, и ты пожалеешь, что не принял моего предложения.
- Могу спорить, что ты говоришь об этом всем подряд. А теперь, я думаю, тебе лучше немного поспать. Тебе завтра предстоит длинный день, моя радость, и я хочу, чтобы ты поберег силы.
Гванда удивился.
- Ты назвал меня "моя радость"? Почему? Фу, ты что - гомосексуалист? Тебе это нужно? - "Полковник" подумал, что есть способ выйти из своего трудного положения. - Что ж, я человек светский.
- Это точно. А будешь еще более светским, когда я тебя довезу до Солсбери.
- Если довезешь.
Ну вот, опять сначала. Я был вовсе не расположен переигрывать всё по новой и ограничился тем, что сказал ему:
- Что бы ты мне ни предлагал, я все равно не отпущу тебя.
- Глупый вы человек, мистер Рэйни. Бросаться великим будущим, может, даже славным - за пару тысяч долларов в месяц! А может, и за честь.
- Именно так, не за честь Родезии, а за мою собственную. А теперь, "полковник", ложись спать, пока я тебя не усыпил.
И я достал свою увесистую дубинку, которая в свете луны утихомиривала одним своим видом. Он зло улыбнулся, вновь продемонстрировав мне свои красивые зубы.
- Спокойной ночи, мистер Рэйни. Ты, разумеется, волен изменить свое мнение в любой момент.
- Да, я в любой момент могу решить, что очень хлопотно тащить тебя до самого Солсбери. Конечно, я могу изменить свое мнение и пристрелить тебя. Солсбери, думаю, не сильно будет возражать.
Мне показалось, Гванда начал понимать всю тяжесть своего положения. Нелегко это было для такого самонадеянного человека, но даже Гитлеру пришлось примириться с поражением, когда русская артиллерия начала сокрушать то, что осталось от Берлина. Когда он в следующий раз взглянул на меня, улыбка сошла с его лица, а голова опустилась на грудь. Потом он, кажется, стал засыпать. Меня это уже не интересовало, поскольку разговор был закончен.
Я проснулся оттого, что в грузовике запищала радиостанция. Интересно было, что мне сейчас навешают на уши. Но по голосу майор был в прежнем добром расположении, словно к нему пришла долгожданная удача.
