Если это была ложь, подумал Флинкс, то гладкая.
– Чем вы занимались?
– Духовным предназначением и философскими уравнениями в их отношении к демографической производной высшего порядка.
– Прошу прощения?
– Дипломатический корпус. Итак, – весело продолжала она, – чем я могу помочь вам?
Флинкс обнаружил, что снова глядит на незапертые стеклянные двери, трехмерную карту над головой, слова и изображения, высеченные на окружающих стенах. Он мысленно сопоставил их с простым экстерьером этого строения, сравнивая его со своими возвышенными воображаемыми картинами того, как ему следовало бы выглядеть.
Все встреченное им на этом острове, от скромности этого корпуса до речи шофера, было смесью простого и изощренного. Опасно ненадежная смесь. На мгновение он серьезно подумывал забыть обо всем этом деле, включая цель своего путешествия через половину Содружества, и, повернувшись, выйти из этих никем не охраняемых дверей. Он потратил немало времени из своей лихорадочной молодой жизни, пытаясь избежать внимания, и что бы он ни сказал сейчас этой девушке, это обещало доставить его к задающим вопросы.
Вместо того чтобы уйти, он сказал:
– Меня вырастила приемная мать, не имевшая никакого представления о том, кто мои родители. Я по-прежнему не знаю этого. Я не знаю наверняка ни кто я, ни откуда я взялся, и хотя это может не иметь большого значения для кого-нибудь другого, это имеет значение для меня.
– Для меня это тоже имело бы значение, – серьезно ответила девушка. – Но что заставляет вас думать, что мы можем помочь вам выяснить?
– Один мой знакомый указал, что он нашел некоторые намеки, что физически я могу совпадать с ребенком, родившимся здесь, на Земле, в городе Аллахабаде. Я знаю свое настоящее имя, каким оно стояло в… списках работорговца, но я не знаю, родовое ли это имя или данное мне уже после рождения.
– Филип Линкс. – Он произнес его старательно, отчетливо, но это все равно было не его имя. Оно принадлежало чужаку, это было имя постороннего человека. Он был просто Флинкс.
– Мне сказали, что это – Хранилище Церковных архивов, хотя, – он показал на маленькое помещение с тремя связующими коридорами, – эти здания едва ли выглядят достаточно большими, чтобы вместить даже малую долю этих архивов.
– Мы очень эффективно используем пространство, – сообщила она ему так, словно это должно было все объяснить. – Архивы по Аллахабаду хранятся здесь, так же как записи о каждом существе, зарегистрированном в Церкви. – Взгляд ее сместился, но не на Пипа.
Флинкс повернулся, думая, что она смотрит на что-то позади него. Когда он ничего не нашел и повернулся обратно, то увидел, что она улыбалась ему.
– Это ваши волосы, – легко сказала она. – Краска начинает сходить.
Его рука инстинктивно прошлась по волосам и ощутила там влажность. Когда он опустил ее, она была в черных пятнах.
– Вы слишком долго пробыли в городе. Кто бы ни продал вам эту краску, он обманул вас. Зачем вообще красить их, рыжие достаточно привлекательны.
– Один друг думал иначе. – Он не мог сказать по ее мыслям, поверила ли она ему, но она предпочла не развивать эту тему, коснувшись вместо этого кнопки на столе.
– Аллахабад, вы сказали? – Он кивнул. Она нагнулась над столом и обратилась в микрофон. – Проверьте сведения о Филипе Линксе, родившемся в Аллахабаде. – Она подняла на него взгляд: – Как пишется?
Флинкс развел руками:
– В списке работорговца стояло именно Ф-и-л-и-п Л-и-н-к-с, но правописание могло быть и ошибочным.
– Или искаженным, – добавила она, снова обращаясь к микрофону. – Проверьте также различные варианты написания. А также все запросы о названных сведениях за последние… пять лет. – А затем отключилась.
– Но зачем это последнее? – спросил он.
Выражение ее лица было мрачным.
– Вашему знакомому не полагалось иметь доступа к вашим данным. Они касаются только вас и Церкви. И все же кто-то, кажется, сумел добыть разрешение посмотреть их. Позже вам обязательно зададут несколько трудных вопросов, если вы этот Филип Линкс.
– А если нет?
– Вам все равно будут заданы вопросы, только вы не увидите ничьих досье. – Она любезно улыбнулась. – Это, кажется, было не ваше правонарушение… хотя кому-то предстоит потерять свою рясу. Низшие ранги всегда уязвимы для подкупа, особенно когда просьба касается вроде бы безвредной информации.
– Об этом незачем беспокоиться, – заверил ее Флинкс. – Едва ли не единственное, в чем я уверен в этой галактике, так это в том, что я – это я. – Он усмехнулся. – Кто бы я ни был.
– Именно это мы и собираемся выяснить, – сказала она без улыбки.
Коль скоро личность Флинкса была установлена путем разных проверок, девушка снова стала дружелюбной.
– Уже поздно, – заметила она, когда процедуры идентификации были завершены. – Почему бы вам не подождать и не начать свой поиск утром? Тут есть общежитие для гостей, и вы можете поесть в кафетерии с сотрудниками, если у вас есть деньги. Если же нет – вы можете притязать на благотворительность, хотя Церковь косо смотрит на прямое подаяние.
– Я могу заплатить, – сказал Флинкс.
– Отлично. – Она показала на противоположный коридор. – Следуйте за желтой полосой на полу. Она приведет вас в бюро посетителей. Там уже делами займутся они.
Флинкс направился к коридору, оглянулся:
– Что насчет поиска? Как мне начать?
– Возвращайтесь завтра к этому столу. Я всю неделю дежурю с десяти до шести. После этого вам придется поохотиться, чтобы снова найти меня. Мне придется перейти к другой черновой работе, но за остаток этой недели я могу вам помочь. Меня зовут Мона Тантиви. – Она помолчала, глядя за удаляющейся фигурой Флинкса, а затем окликнула, когда он уже вступил в коридор: – Что, если имя Филип Линкс не принадлежит ребенку, родившемуся в Аллахабаде?
– Тогда, – крикнул ей в ответ Флинкс, – вы можете называть меня как вам угодно.
6
Отведенная ему комнатушка была маленькой и едва меблированной. Он провел час, смывая пыль минувших дней, и когда вышел из душа, его ждал приятный сюрприз: его комбинезон забрали и почистили. Хорошо, что он взял Пипа с собой в ванную.
Чувствуя себя неуютно чистым, он направился в ближайшую столовую и вскоре смешался с толпой в аквамариновых рясах и костюмах.
Само заведение было необычным. Украшенное представителями местной флоры и фонтанами, его пышность резко контрастировала со спартанским экстерьером здания. Оно было разделено полупрозрачными панелями на три секции.
Одна секция была приспособлена для среднетемпературной зоны климата, особенно любимого людьми, в то время как район находившийся дальше всего от двери, был почти в тумане от жары и влажности – для транксов, слегка суховатый и прохладный – пригодный для тех и других. Все три района были полны народу.
Он порадовался присутствию нескольких людей и транксов, носивших одежду, расцветкой отличающуюся от цветов Церкви, это помогало ему чувствовать себя куда меньше бросающимся в глаза.
Повсюду плыли запахи недавно приготовленной пищи. Хотя некоторые ароматы и были экзотическими, они не могли соперничать с невероятным разнообразием запахов, всегда присутствующим на рынке в Дралларе. Тем не менее он обнаружил, что у него потекли слюнки. Он ничего не ел после короткого завтрака в городе рано утром.
Вскоре после подачи заказа автоматическому шеф-повару, он был вознагражден вкусным поджаренным мясом неопределенного происхождения и ассортиментом хлебцев и овощей. Но когда он снова спросил об остальном в своем заказе, вспыхнул экранчик: "Всякие разновидности опьяняющих напитков, какими бы слабыми они не были, в столовых Корпуса не разрешаются".
Флинкс проглотил свое разочарование – плохая замена заказанному им пиву – и удовольствовался ледяной шакой.
Пип снова обвился вокруг его плеча. Летучий змей возбудил несколько замечаний, но не страх. Посетителям – от почти детей до старейшин, переваливших далеко за сотню – почему-то было до странного безразлично, что Пип может принести им вред.
Флинкс занял себе место. Его уши были не больше нормальных, и талант – не острее обычного, но слух у него был хорошо натренированный. Чтобы выжить в Дралларе, приходилось до предела использовать возможности всех своих чувств. Прислушиваясь к разговорам, идущим вокруг него в харчевне, он насыщал свое любопытство.
Слева от него пара пожилых транксов спорила о законности произведения генетических манипуляций над невысиженными яйцами. Это имело какое-то отношение к скормскому процессу в противоположность оппордийскому методу, и было много разговоров об этичности вызова мутации дородовым внушением несформировавшимся куколкам.
Охотясь за чем-нибудь менее невнятным, он подслушал, как пожилая женщина с двумя шевронами кремового цвета на рукаве платья читала лекцию группе послушников: двум людям и двум транксам. Шеврон представлял собой вышитый атом водорода.
