Раскинув руки, побежал он по вспаханным бороздам прямо к своей матери.
Ана узнала его и поспешила к нему навстречу.
— Янко! Янко!
— Мама!
Они обнялись прямо на борозде. У обоих на глазах блестели слёзы. Наконец она вновь обрела своего сына, своего Янко! Наконец он опять здесь, где родился, где провёл свои детские годы, наконец у своей родной матери!
Ловренц подошел к Перко.
— Вы журналист?
Перко утвердительно кивнул.
— Перко! Не так ли? Я знал, что вы его найдёте! И сами доставите. Так и Ане сказал. Вы настоящий журналист, партизанский!
— Да, партизанский, — согласился Перко.
Сделав несколько снимков, он познакомился с Ловренцем и подробно описал все злоключения Янко.
Тут подоспела и бабушка.
— Или мне попритчилось? Неужто правда? — спрашивала она, сложив на груди руки.
— Правда, бабушка, правда! — ответила Ана со слезами радости на глазах.
— Янко, это бабушка. Она нянчила тебя, когда ты был маленький, — с грехом пополам объяснил по-немецки Ловренц.
— Нянчила и баюкала, — подхватила бабушка, коверкая немецкие слова и подкрепляя их для ясности движениями своих мозолистых рук.
Янко повернулся к бабушке и протянул руку.
Так и есть, это та самая старушка, которую он помнил.
— Вылитый отец! Вылитый Симон! — изумлялась бабушка.
Янко посмотрел на Ловренца.
Как похож он на того пахаря!
И устремил вопросительный взгляд на Перко.
— Друг отца и матери, — представился Ловренц, — протягивая ему руку. — И с тобой мы будем друзьями, не так ли?
— Будем! — от всего сердца крикнул Янко.
Ловренц обратился к Ане:
— Ты слышала?
— Как не слышать, слышала, — ответила она, задыхаясь от счастья.
— Значит, конец моему ожиданию! — сказал Ловренц скорее для себя.
— Опять на Слемене всё ладнёхонько пойдёт! — молвила бабушка, отлично понимавшая, что к чему.
Янко осмотрелся вокруг. По обеим сторонам расширявшейся к югу долины вздымались горы, бежавшая по ней дорога вела в прелестное местечко с высокими и низкими домами, над которыми возвышалась, касаясь голубого неба, стройная колокольня.
Да, это его родной край!
— Пошли домой! — опомнилась вдруг Ана и взяла Янко за руку. — Пошли, пошли!
— Вы ступайте, — сказал Ловренц, — а мы с бабушкой ещё поработаем. Правда, бабушка?
— Конечно, — ответила она, поднимая валявшийся возле лошади кнут.
— Пойдём, Янко, пойдём, я покажу тебе, где ты жил, когда был совсем маленький, и где опять будешь жить.
Янко не понимал слов матери, но ещё до того, как Перко перевёл их, сердцем понял, о чём она говорит: ведь и слова её, и голос, и глаза, и каждое движение были проникнуты материнской любовью, которой ему в последнее время так недоставало. Он крепче сжал руку матери, но через несколько шагов взглянул на Перко.
— Сначала надо написать маме — сказал он и тут же поправился: — приёмной маме в Германию. Надо сообщить ей, что благополучно доехал. Чтоб не беспокоилась.
Перко только по просьбе Аны перевёл его слова.
— Непременно напиши, — с обидой сказала Ана.
— И поблагодарю её, — добавил Янко, — что помогла мне вернуться к маме, на родину.
Перко перевёл его слова, не дожидаясь просьбы. И заодно объяснил, как с помощью Фриды Грот и её сестры Берты нашёл Янко.
Ана крепко обняла Янко. Она знала, что любовь его ей ещё предстоит завоевать; однако она свято верила, что это произойдёт в самом скором времени.
Янко, исполненный ожидания, шагал рядом с матерью к ветвистым яблоням, откуда его приветствовал и звал такой близкий сердцу родной дом.
Примечания
1
Сандоли́на — одноместная лодка.
2
Фра́нце Пре́шерн (1800–1849) — выдающийся словенский поэт.
