Она отодвинулась от ноутбука, и все увидели, что его экран заливает равномерный восковой колер.
– Это грудь, – пояснила Людочка. – Её кожные покровы сохранились лучше всего. А сейчас предлагаю взглянуть на поясницу.
Экран мгновенно изменил цвет на зеленовато-жёл– тый. По этому малопривлекательному фону были разбросаны бурые пятна разной формы.
– Как видите, тело находится не в лучшем состоянии, – продолжала Людочка. – Увы, смерть не красит даже вождей народов… Но меня заинтересовало нечто совсем иное. Попрошу обратить внимание на следующую картинку, изображающую правое бедро покойника, вернее, его естественные цвета.
Вновь на экране появилась восковая желтизна мёрт– вого старческого тела, но на сей раз её покрывали красные пятна идеально круглой формы, похожие на следы ожогов. Одни пятна были яркие, почти малиновые, другие совсем тусклые, и все они накладывались друг на друга, образуя хоть и компактный, но довольно прихотливый узор.
– Смахивает на медицинские банки, – неуверенно произнёс Кондаков.
– Кто же ставит банки на бедро, причём практически в одно и то же место, – возразила Людочка. – В своих отчётах комиссия по бальзамированию никак не упоминает данный феномен, что странно уже само по себе, поскольку перечень дефектов кожи включает не только родимые пятна, но и бородавки… Некоторое время эти круги, отпечатавшиеся на теле Сталина ещё при его жизни, оставались для меня загадкой. Но недолго… А теперь пусть каждый из вас положит руку на правое бедро… Да не на моё, болван! – Она шлепнула Ваню по затылку. – Положили? Тогда скажите, что в этом месте обычно находится у мужчины?
– Карман, – дружно ответили все (обсуждаемая тема как-то не способствовала скабрезным шуточкам, благодатный повод для которых давал Людочкин двусмысленный вопрос).
– Что носят в кармане?
Последовали самые разнообразные ответы, но первым несложную шараду разгадал Цимбаларь.
– Ты полагаешь, что это следы карманных часов?
– Именно! – подтвердила Людочка. – Размер совпадает до долей миллиметра, я проверяла… Сталин почти всегда носил при себе карманные часы, на это указывают самые различные источники, в том числе и мемуары Черчилля. Но на фотографии тридцатых годов он держит в руках серебряный хронометр марки «Ланжин», подаренный ему делегатами восемнадцатого съезда, а на снимке сорок седьмого года это уже часы неизвестной конструкции, скорее всего, в стальном корпусе. Я консультировалась у специалистов.
Экран ноутбука разделился на две части, и в каждой из них появилось изображение карманных часов, увеличенное до размеров блюдечка. Качество снимков оставляло желать лучшего, и только очень опытный часовщик мог найти разницу между двумя этими тусклыми, расплывчатыми дисками, к тому же запечатлёнными в разных ракурсах.
– Таким образом, почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что следы на бедре Сталина оставил бетил, помещённый в корпус карманных часов, – с плохо скрываемым торжеством закончила Людочка.
– Молодец, слов нет. – Кондаков с уважением покосился на Людочку. – Теперь мы хотя бы знаем, в каком футляре находился бетил, похищенный со стола Сталина.
– Кроме того, выяснилось, что это иудейское чудо способно оставлять следы на человеческом теле, – добавил Ваня.
– Действительно, кое-какие зацепки появились, – согласился скупой на похвалы Цимбаларь. – Сейчас надо искать прозекторов, потрошивших труп маршала, и санитаров, обряжавших его.
– А заодно женщин, при жизни деливших с ним ложе. – Людочка почему-то подмигнула Кондакову. – И похоже, что одну такую мы уже знаем.
– Ни-ни! – Ветеран даже руки вскинул, словно бы отмахиваясь от комара. – Туда я больше не ходок. Посылайте кого-нибудь другого.
– Значит, решено, – сказал Цимбаларь. – Все силы бросаем по следу почившего в бозе Востроухова. Ваня проникнет в дурдом и попытается завести приятельские отношения с маршальским байстрюком. Лопаткина продолжает заниматься исследованием документов, как в архивах, так и в Интернете. Мы с Петром Фомичом проверяем версию, по которой бетил якобы зарыт в могиле на Воскресенском кладбище. Заодно наводим справки обо всех часах, имевшихся в собственности у маршала начиная с пятидесятых годов.
– Но и на генерале Сопееве крест ставить рано, – добавила Людочка. – Чую, нам ещё придётся о нём вспомнить, и не раз… Ты, Ваня, что по этому поводу думаешь?
– Я Годзилла, – замогильным голосом ответил лилипут. – Я гигантская огнедышащая рептилия. А рептилии, даже огнедышащие, думать не умеют. Они только жрут, жрут, жрут и размножаются, размножаются, размножаются.
Людочка, получившая чувствительный шлепок по мягкому месту, вскрикнула, но на сей раз сдачи давать не стала – пусть себе входит в роль.
Давно известно, что на избранную жертву следует нападать в самое неудобное для неё время. На мусульманина – в священный месяц Рамадан. На еврея – в Судный день. На русского – воскресным утречком. На медведя – в период зимней спячки. На лососей – при нересте. На мух – в момент спаривания. На девственницу – всегда и всюду.
Руководствуясь этим иезуитским принципом, Кондаков и Цимбаларь выбрали для визита на Воскресенское кладбище тот ранний час, когда трудящаяся публика, мучимая последствиями вчерашних излишеств, ещё только собирается поправить здоровье, а потому представляет собой столь же легкую добычу, как токующий глухарь или линяющая гадюка.
Пока Цимбаларь держал под неусыпным надзором всю кладбищенскую братию, ожидавшую наряда на работу. Кондаков беседовал в конторе с директором. Когда они вышли наружу, Кондаков был подозрительно весел, а директор, наоборот, хмур.
Оглядев своё разномастное воинство, даже и не подумавшее при этом встать, он тоном, не обещавшим ничего хорошего, осведомился:
– Кто бригадирствовал в девяносто восьмом году?
– Да вроде бы я, – с кучи досок неохотно поднялся работяга, шею которого украшала толстенная золотая цепь.
– Стало быть, Шлямин… – заранее кривясь, молвил директор. – Тогда всё ясно… Это ты ставил памятник маршалу Востроухову?
– Дайте припомнить… Вы имеете в виду стелу из итальянского габбро с бронзовым барельефом?
– Именно.
– Ну я. – Шлямин кивнул и почему-то снял шапку.
– С кем?
– С Никишиным, как всегда.
– А где он?
– Да тут, недалече. – Шлямин оглянулся куда-то себе за спину.
– Опять опаздывает?
– Никак нет. Мы его год назад в бесхозную могилу подхоронили. С разрешения вашего предшественника господина Айрапетянца.
– Действительно… Как я мог забыть… – Если директор и смутился, то лишь на самую малость. – Слушай сюда, Шлямин. Отведёшь вот этих… кхм… товарищей к могиле маршала. А там они зададут тебе несколько вопросов.
Шлямин по своему обыкновению хотел вступить в полемику, но, встретившись взглядом с Цимбаларем, сразу передумал и сделал рукой приглашающий жест – прошу, дескать, следовать за мной.
Сотоварищи проводили его гробовым молчанием, и лишь один-единственный сиплый голос сочувственно произнёс:
– Допрыгался, Шлёма. Хорошо ещё, если без конфискации дадут.
– Молчать! – заорал директор. – Разойдись по рабочим местам! И чтоб сегодня ни-ни! Кого пьяным поймаю, лично закопаю в землю…
Шлямин имел вид человека, который по воле не зависящих от него обстоятельств зарабатывает гораздо больше, чем можно пропить. Отсюда была и его золотая цепь, и часы «Ориент», и дорогие сигареты, которые он курил почти непрерывно, зажигая одну от другой.
А в остальном это был типичный русский вахлак – всклокоченный, небритый, гнилозубый, обутый в кирзовые сапоги и подпоясанный солдатским ремнем, из-под которого торчала брезентовая спецовка.
На вопросы оперов Шлямин отвечал уклончиво и всё – как хорошее, так и плохое – валил на своего напарника Никишина, ныне пребывающего на том свете.
Кладбище по площади не уступало какому-нибудь провинциальному городку, и топать пришлось довольно долго, держась пустырей и стороной обходя густозаселенные участки. В конце концов они остановились возле надгробья, выделявшегося среди других аналогичных сооружений как размерами, так и аляповатой роскошью. Трёхметровый гранитный обелиск венчала маршальская звезда, а плита, прикрывшая могилу, размерами превосходила стол для пинг-понга.
Внутри вычурной алюминиевой ограды всё было засажено заморскими декоративными растениями, посыпано мраморной крошкой и тщательно прибрано.
– Видать, не забывают родственнички, – сказал Кондаков, с завистью приглядываясь к этому грандиозному некрополю.
– Да какое там! – Шлямин пренебрежительно сплюнул. – Это из соседней части солдатиков присылают. Маршал всё же, а не рвань подзаборная…
– Сооружение впечатляющее, – похвалил Цимбаларь. – Хоть и не Тадж-Махал, но что-то в том же духе… И всё это вы вдвоём соорудили?
