— Зафиксировала зверушку, чтобы не бегать потом и не ловить по всему зоопарку. А еще он сразу перестал кусаться, смирно сидел в раковине и вообще превратился из противной гадости в хорошего маленького поссума. Договороспособного.
— А… а… то есть ты не купилась на эти умильные глазки и дрожащий хвост? Девушки обычно слишком нервно реагируют на такую дрянь, и… — Яоши спросил это с легким недоумением, но в то же время, кажется, с некоторым злорадством.
— Ну, во-первых, видела я глазки и побольше, и поумильнее. А во-вторых, знаешь, рыбка моя, до того, как я это отмыла, высушила и вычесала, оно было больше похоже на вонючую и злую помойную крысу, чем на пушистого няшу. И что-то мне подсказывает: то, как он скалил зубы, гораздо больше говорит о его характере, чем все глаза в мире, — улыбнулась я, — даже если они у него рядами вдоль позвоночника вырастут и одновременно начнут моргать длинными ресницами.
Танфушу грустно пискнул и тремя лапками обнял порученную его заботам креветку. Четвертой он держался за насест. При этом на морде зверька было написано крайнее отвращение пополам с обреченностью.
— Зато клизму с ядом никто не делает, — непонятно, хотя и привычно злорадно прокомментировал сие действие Яоши.
Танфушу чуть не упал с жердочки, на которую я его пересадила, и так вытаращил глаза в непритворном ужасе, что даже я впечатлилась.
— Что не делают? Это что еще за странный зоосадизм?
— Хм, даже не знаю. Я, конечно, могу рассказать. Но что хорошего мне за это будет? — улыбнулся косатик, сделав на лице выражение хитрого дельфина, который увидел в руках человека большую вкусную скумбрию.
— Даже не знаю, — хмыкнула я, включаясь в игру. А чего бы и не поиграть? — Хочешь яблочко? Нет? А-а-а, рыбки? Могу тебе суши заказать. М-м?
— Ту тухлую рыбу, что подают в ваших забегаловках, я даже нюхать не собираюсь, — фыркнул он, закатывая глаза. — Ты б еще замороженную мне предложила.
— Ну извини, ловить тебе свежую мне негде. — Я задумчиво почесала танфушу за ухом, и он сначала блаженно зажмурился, а потом снова вытаращился в ужасе. Кажется, собственная реакция на мой ласковый жест его изумила и напугала. — И вообще, ты у нас водоплавающее, тебе и карты в ласты насчет свежести… Кстати! А в нашем море рыба водится?
Яоши пару секунд сопел, то ли озадаченно, то ли сердито. Потом бесцеремонно взял меня за руку, за ту самую, которой я приласкала поссума-арестанта, переложил ее себе на плечо и угрюмо зыркнул в ответ на мой вопросительный взгляд:
— Чего? Нечего преступников баловать. Не заслужил. Ты чья хранительница? Вот именно. Рыба водится. Но мало.
— Ты тему не переводи. — Я фыркнула и все же почесала косатке «спинной плавник». Интересно, как он у него с крыльями уживается? — Что за клизмы с ядом? Да не пищи ты, я же не предлагаю их делать! — это уже зашедшемуся негодующим свистом танфушу.
— Это он стесняется, — еще злораднее пояснил Яоши, почти мгновенно растерявший свою мрачность, стоило ему ощутить мою руку между лопаток. — Как же, такой великий совершенствующийся и вообще «злодей тысячелетия», а работал подопытной крысой в лаборатории ядов и противоядий. Всеми отверстиями… работал. Танфушу — редкий небесный зверь, способный переварить любой самый страшный яд и извергнуть из себя противоядие. Тот анализирующий состав вещества талисман, что мы для молочной смеси использовали, с ним в комплекте приехал. Анализировать то, что из него вывалится после клизмы или очередной ядовитой трапезы.
— Настолько полезная зверушка? — У меня аж глаза заблестели.
Танфушу посмотрел на это дело и обреченно зажмурился, обняв пригревшуюся у него на груди креветку, словно ребенок плюшевого мишку, прячась за ним от кошмаров взрослого мира. — М-да, если б я только знала это заранее. Но уже ничего не поделаешь, я обещала ему хорошее содержание, пока он ответственно заботится о малыше. — И незаметно подмигнула зверушке.
— Да ладно, сейчас его не так часто на анализы пускают, — махнул рукой Яоши. — Вот лет триста назад — тогда да, кажется, его тошнило и несло все то время, пока он не спал. А теперь хорошо если раз в год притащат новый яд, накормят по-быстрому, проанализируют результат — и обратно в клетку. В последний раз лун восемь назад приходили. Поэтому я уже и забыл про него. Задвинул подальше и велел духам следить, чтоб только не подох. Пусть скажет спасибо, что у него клетка без шипов вовнутрь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Эм? — не поняла я, хотя и оценила судорожный вздох зверька и равнодушное пожатие плеч Яоши. — Ладно, разберемся. Кстати, имя у него есть?
— Как звали преступника, я понятия не имею. Повелением небесного императора имя его и его рода навсегда предано забвению. А мелкую пакость зовут Ян-Ян.
— Я-ан, — пискнул поссум и, состроив трогательные глазки, погладил лысую креветку.
— Ну или так, — пожал плечами Яоши. — Хотя, даже зови ты его просто «пакость», возражений последовать не должно.
— Зато дуется смешно, — хихикнула я, протягивая нахохлившейся «пакости» ломтик, который как раз отрезала от очищенного яблока.
Судя по тому, как загорелись глаза Ян-Яна и как быстро исчез в его пасти кусок фрукта, духи-помощники действительно следили лишь за тем, чтобы он только-только что не сдох от голода. Интересно… а ветеринару его хоть раз показывали? Блох на помойной крысе до знакомства с раковиной и препаратами было больше, чем шерсти. Хорошо еще, что духи-помощники по первому требованию притащили мне средство от них. Вонючее — жуть, но все насекомые подохли буквально в ту же секунду, как я намылила зверька.
— Когда его в последний раз глистогонили? — спросила я машинально.
И не поняла, почему поссум с писком рухнул на дно клетки. Хорошо, креветку не ушиб. На спину шлепнулся.
Глава 22
Яоши:
Отсутствие уродливого мохнатого одеяния, оранжевого, как взбесившийся апельсин, — это не вред, а искренняя забота о ее благополучии. Моя женщина и госпожа не будет в этом спать. У нее полный шкаф ночных одеяний из лучшего шелка, мягкого и нежного, как кожа небожителей. Вот пусть и носит. Отопление я для чего ей включил? Чтобы она наряжалась в апельсинового монстра?
— Верни кигуруми, фетишист, — попыталась качать права Тай Жень, когда обнаружила отсутствие самого страшного из своих одеяний.
— Госпоже вредно носить плотные синтетические материалы и потеть в хорошо натопленном доме. Натуральный шелк гораздо полезнее. Он согреет, если будет прохладно, и остудит, если жарко. А также позаботится о красоте и здоровье вашей кожи.
И все. Хе. И что она мне сделает? Я соблюдаю договор!
Самое забавное и слегка обескураживающее — она не стала больше спорить. Пожала плечами и ушла в душ, а оттуда выбралась уже облаченная как приличная небожительница… перед сном.
Все хорошо, одно плохо. Дурацкая сахарная крыса. Тай Жень поставила его клетку так, что из спальни при раздвинутых дверях видно, чем занимается танфушу. Но это означает также и то, что ему тоже открывается прекрасный обзор. И на одетую в тонкий полупрозрачный шелк хранительницу в том числе.
— Я выколю тебе глаза, если замечу хоть один непотребный взгляд. Буду выкалывать их постоянно, из раза в раз… — шепотом предупредил я паршивого крысеныша, вставая перед клеткой и загораживая собой все удовольствие.
Тот сначала зажмурился, а потом пискляво зарыдал на весь дом, моментально вызвав реакцию: Тай Жень подскочила с кровати, отбросив телефон, на котором настраивала местную сеть, и примчалась к клетке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Что?! Креветка сдохла? Проголодалась? Перегрелась? Что?
Пушистый гаденыш разве что лапкой в мою сторону не потыкал, жалуясь. Но верещал очень выразительно, тиская слегка уже привыкшего к нему лань-ланя.
— Тьфу на вас, — сказала Тай Жень с досадой и поправила тонкую бретельку, сползшую с плеча. Я немедленно, хотя и незаметно озверел: получилось, что своим визгом в ответ на мои угрозы хитрый крысеныш заставил ее подойти поближе, чтобы разглядеть все в подробностях!
