Ему нравилась её независимость. И умение держаться свободно.
– Не совсем обычный, – признался он. – Извините, если я задам вам личный вопрос. У вас есть друг?
– Подразумевается, есть ли у меня любовник? – прямо спросила Дербенева. – Нет. Я считаю такую жизнь глупой и аморальной. Если бы я разлюбила своего мужа, то сразу бы от него ушла. Вы пригласили меня для того, чтобы узнать как можно больше о моей личной жизни? Или вы считаете, что, если я могу изменять мужу, значит «могу и Родину продать»?
– Мне необходимо выяснить где произошла утечка информации, – пояснил Дронго. – И не стоит обижаться. Дело в том, что убийца Сипакова знал, когда он останется один. То есть он точно знал, что бывшие охранники уже сняли свое наблюдение, а новые ещё не появились.
– И вы думаете, что я могла сообщить ему об этом? Слава богу, в моём окружении пока нет таких психопатических преступников.
– Почему психопатических?
– Если человека убивают ни за что, то это может сделать только неуравновешенный маньяк. И вообще, на убийство человек с нормальной психикой не пойдет. Я думаю, нормальному человеку трудно зарезать даже курицу, не говоря уже об убийстве другого человека. Я ещё могу понять, когда кто-то совершает убийство в состоянии аффекта, как говорят юристы, но просто так, хладнокровно. Прийти и застрелить человека… По-моему, у любого убийцы есть некие отклонения от обычной нормы. Патологические отклонения.
– Может быть, – согласился Дронго. – И вы никому не рассказывали о переводе денег?
– Никому, даже мужу. Мне и в голову не могло прийти, что ему будет интересно. Нет, конечно. Я никому об этом не рассказывала. И как только получила указание от Эмиля Борисовича, сразу перевела деньги. Собственно, сейчас с этим нет никаких проблем. Были бы деньги…
– Большая сумма?
– Я не имею права сказать, пока мне не разрешат об этом говорить. В данном случае это корпоротивная информация.
– Согласен. – Ему было приятно разговаривать с этой женщиной. – У меня ещё несколько вопросов. Не касающихся лично вас. Но мне интересны ваши наблюдения, ваши суждения. Как вы относитесь к телохранителю вашего шефа? Что вы о нём можете сказать?
– Александр Трофимович? Нормальный служака. С развитым чувством долга, спокойный, уравновешенный. По-моему, он не тот человек, которого вы ищете.
– Я не говорил, что подозреваю именно его. Я могу узнать ваше мнение об Игоре, который работает в вашей компании?
– Он близкий родственник Ледкова, – предостерегающе заметила Дербенева, – родной брат его жены.
– Поэтому вы не можете о нем говорить?
– Конечно, могу. Он умный, толковый, хорошо образованный человек. Знает иностранные языки. В жизни не станет общаться с преступниками. Он будет их презирать. Немного сноб, прекрасно одевается, с большим вкусом. У него великолепный автомобиль. Очень нравится женщинам.
– Вам тоже?
– Вы все время сбиваетесь на личные темы. Но он не в моём вкусе. Абсолютное совершенство, а я люблю людей с разными отклонениями. Небольшими, в пределах нормы.
– А Левин входит в это понятие нормы?
– Не совсем, – улыбнулась она. – Он немного не от мира сего, какими бывают очень умные и начитанные люди. Он большой умница, прекрасно разбирается во всех финансовых вопросах. Очень начитан, обожает свою жену, детей. У него мягкий характер, иногда чересчур мягкий. И он так же далек от преступников, как и все мы. Очень далек. В этом я абсолютно уверена.
– Исчерпывающая характеристика, – усмехнулся Дронго. – Я боюсь, что вы не совсем понимаете специфику моей работы. Дело не в том, что в окружении Ледкова сидит какой-то злодей, который сознательно информирует убийцу обо всех планах вашего шефа. Это может происходить и несознательно, просто вы рассказываете своей соседке или своему другу о случившихся у вас за день событиях на работе. При этом вас могут использовать, а вы об этом даже не догадываетесь.
– Я думаю, что сумела бы определить, где заканчивается обычный интерес. Но в моём окружении нет и таких людей.
– Ясно. Спасибо вам за помощь. И извините, если мои вопросы показались вам несколько бестактными…
Она легко поднялась. С интересом взглянула на Дронго, который встал следом за ней.
– Могу я задать вам один личный вопрос? – вдруг спросила Дербенева.
– Разумеется.
– У вас есть близкий человек? Я имею в виду женщину. Мне кажется, такие люди, как вы, бывают достаточно одиноки? Или нет?
– Может быть, – грустно ответил Дронго. – «Знание умножает печаль». Но я женат…
– Извините, – сказала она чуть смущенно, – до свидания.
Она повернулась и быстро вышла. Он уселся на стул, откинув голову назад. «Такие люди, как вы, бывают достаточно одиноки», – сказала она. Дронго закрыл глаза. Она даже сама не представляет, насколько она права. Погибшая в Вене Натали, оставшаяся в Америке Лона, живущая с его детьми в Италии Джил. Они, наверно, согласились бы с мнением этой молодой женщины.
Он услышал, как в дверь осторожно постучали. Дронго подождал, но никто не входил. Секунд через двадцать постучали ещё раз. Он усмехнулся. Кажется, он точно знает, кто стоит за дверью.
– Входите! – громко крикнул Дронго.
Дверь открылась, и вошел Эмиль Борисович Левин. Сегодня он был уже в другом костюме, гораздо лучшем, чем предыдущий. Хотя любой костюм сидел на его фигуре не совсем хорошо. Левин поправил галстук.
– Меня просили зайти, – коротко сообщил он.
– Мне необходимо с вами переговорить, – поднялся из-за стола Дронго, протягивая ему руку. Пухлая и мягкая ладошка Левина утонула в его большой руке. Он пожал её слабо, словно опасаясь раздавить руку вошедшего.
– Вас, наверно, интересует этот перевод денег для охраны Сипакова? – предположил Левин, когда они сели напротив друг друга.
– Верно. Ведь об этом знало не так много людей?
– Никто не знал. Только я, Александр Трофимович Казберук и наш начальник отдела Света Дербенева. Я видел, как она вышла отсюда. Она, наверно, вам уже всё рассказала.
– Вы уверены, что никто не знал?
– Абсолютно. Дербенева не тот человек, который будет кому-то рассказывать о наших служебных делах. Александр Трофимович – бывший пограничник. Он знает, что такое служебная тайна. Значит, остаётся ваш покорный слуга. Но я никогда и никому не рассказываю о своей работе.
– Но кроме вас троих о переводе денег знали ещё несколько человек, – напомнил Дронго.
– Вы же не будете подозревать Геннадия Даниловича или Евгения Романовича, – развел руками Левин. – Они так переживали за своего друга.
– А если это всего лишь ловкая уловка? – предположил Дронго. – Вдруг кто-то из них, или оба вместе, решили избавиться от прежних знакомых, возможно, знающих какую-то их тайну. Они нарочно приехали ко мне, договорились о нашем параллельном расследовании, затем якобы обеспечили охраной Сипакова. И в решающий момент убрали охрану и сделали всё, чтобы его убить. Такое возможно?
Левин поправил очки. С ужасом посмотрел на своего собеседника.
– Какая у вас неприятная профессия, – с некоторым отвращением заявил Эмиль Борисович. – Вы обязаны всех подозревать даже приличных людей. И не верить в их хорошие поступки, подозревая, что за ними кроются какие-то низменные интересы.
– Вы верите в человеческое благородство? – вдруг спросил Дронго.
– Представьте себе, да. Иногда такое случается. Хотя, согласен, в последнее время все реже и реже. Но нельзя терять веру в людей. Тогда вообще не стоит жить. Вера в Бога и вера в людей – вот на чем мы ещё держимся.
– Кант сформулировал лучше, – заметил Дронго. – Кажется, он говорил, что его волнуют две вещи – звездное небо над нами и нравственный императив внутри нас.
– Именно поэтому я до сих пор верю в благородные порывы людей. И поверьте моему опыту, Геннадий Данилович действительно хотел обеспечить безопасность своего друга и очень переживает из-за его смерти. Никто не просил Ледкова тратить столько денег на этих сотрудников охраны, никто даже об этом не знал. Он всё делал, повинуясь лучшим побуждениям души.
– Вы первый человек, который считает, что у крупного капиталиста бывает душа, – улыбнулся Дронго.
– Да, я знаю, – улыбнулся в ответ Левин. – В Германии мне рассказали гениальную историю на эту тему. Один банкир заказал прекрасный стеклянный глаз, который можно было вставлять даже в живую глазницу. И он, меняя глаз, каждый раз спрашивал, где стеклянный, а где настоящий. И многие не могли угадать три раза подряд. Это было почти невозможно, так как банкир все время менял место. То правый глаз, то левый. И только швейцар в банке всё время угадывал. Сколько бы банкир ни менял. Наконец он вообще убрал стеклянный глаз и спросил, где он сейчас. Швейцар спокойно ответил, что его нет. Но откуда ты знаешь? – закричал банкир. И тогда швейцар ему ответил: в вашем стеклянном глазу есть что-то человеческое. Забавно, не правда ли?
