Пораженный московский литератор не знал еще тогда, что особенность его встречи с немцем на опушке брянского леса, будет символической для всего первого периода войны.
В первый год войны, Германия могла опереться на самые различные слои русского населения. Однако, она не только отказалась от этой возможности, но с редкой последовательностью начала из сегодняшних друзей создавать завтрашних врагов. На что же думали опереться немцы на необъятных просторах востока? По-видимому только на свои танки. Но ведь эта опора никак не может быть признана достаточно надежной. Ибо, танки обладают одной неприятной особенностью. Они движутся с одинаковой быстротой, как вперед, так и назад.
Правда, на исходе первого года войны на востоке, они двигались еще вперед.
И, как раз, в первую годовщину начала этой войны, немецкие танки двинулись в обход наступавшей группы армий маршала Тимошенко и завязалась, так называемая, харьковская битва.
***
Параллельно с переменами на политическом горизонте, менялись и настроения русских антибольшевистских кругов в Берлине.
Совершенно естественно, что если русские антибольшевики изъявили свое горячее желание принять участие в «крестовом походе против большевизма», то участие в борьбе за превращение Европейской России в немецкую колонию или, как это стало неофициально называться, – в «крестовом походе за салом», ни в какой степени их не устраивало.
Поэтому первая реакция русских антибольшевистских кругов на создавшуюся политическую обстановку, была та, что вместо разочарования по поводу отказа немцев воспользоваться их услугами в борьбе на востоке, они испытали удовлетворение и некоторое чувство благодарности судьбе за то, что им не пришлось принять участие в деле, в котором им не хотелось бы быть замешанным.
Однако, русские антибольшевики не склонны были от одной крайности переходить к другой. И я думаю, что не ошибусь если скажу, что никому из них не пришла бы в голову мысль (буде к тому явилась возможность) принять в этой борьбе участие на стороне советского правительства. Ибо, каждому из них было вполне ясно, что и при создавшемся положении он, защищая Россию, одновременно защищает и советскую власть. Поэтому вполне естественно, что русские антибольшевики обратили свои мысли и надежды к тому единственно возможному выходу, который подсказывала сама жизнь.
Этот третий выход сводился к следующему: – каждому здравомыслящему человеку было совершенно ясно, что план завоевания России является абсурдным и невыполнимым и, что так или иначе, это скоро станет ясным и самим немцам. А тогда государственным людям Германии придется, естественно, пересмотреть свою политику на востоке и искать новых путей в разрешении русской проблемы. Путь же этот был и остается один – в союзе с национальными силами России продолжать борьбу против советской власти.
Когда же можно было ожидать этого перелома в настроениях германских верхов? Очевидно, после первых серьезных неудач на фронте.
Таким образом, вывод напрашивался сам собой. Надо крепить свои ряды и терпеливо ждать этих неудач. А тогда, если будет еще не поздно, в новых условиях принять участие в том деле, которому многие русские антибольшевики посвятили свою жизнь.
Этот третий выход и надежды связанные с ним не являлись плодом фантазии желающих успокоить себя врагов большевизма. Для утверждения их в этой позиции имелись конкретные данные.
Те же тайные русла, которые принесли первые сведения о немецких планах на востоке, параллельно принесли и обнадеживающие вести. Эти вести говорили о том, что в высших партийно-военных сферах существуют серьезные разногласия по поводу политики, проводимой в оккупированных русских областях. И, что, якобы, в то время, как партийные круги твердо стоят на первоначальном плане бескомпромиссной завоевательной войны, некоторые военные круги составляющие оппозицию, предусматривают в этой борьбе сговор с русским народом и совместную борьбу против советской власти. Согласно этой же информации, оппозиционные военные круги полагают, что наиболее удобным моментом для нажима в смысле перемены политики по русскому вопросу, явится то время, когда на восточном фронте обрисуются первые серьезные неудачи военного характера.
Таким образом, создавшаяся обстановка диктовала русским антибольшевикам новую и, казалось бы, парадоксальную ставку. Ставку – на немецкие неудачи.
Будущее покажет, что ставка эта была по существу верной. Только ставившие на нее не могли, разумеется, предвидеть того масштаба неудач, которые понадобились государственным людям Германии для того, чтобы осознать происходящее и попытаться переменить свою политику в русском вопросе. И когда, спустя два с половиной года, советские полчища стояли уже на территории Восточной Пруссии и Силезии, тогда приступлено было и к созданию российского национального правительства и к формированию российской национальной армии. Однако, в то время уже поздно было думать не только об успешной наступательной войне, но и оборона самой Германии, являлась делом совершенно безнадежным.
Весной 1942 года все это, разумеется, было еще неизвестно и казалось, что достаточно одной серьезной неудачи для того, чтобы в русском вопросе восторжествовала умеренная военная партия.
И поэтому, как это не звучит парадоксально, когда в июне 1942 года, первые залпы оповестили мир о начале грандиозной харьковской битвы, то вероятно, одинаково искренне желали победы маршалу Тимошенко, как советские сановники в Москве, так и русские антибольшевики в Берлине.
***
Харьковская битва (которую в свое время подробно разберут военные историки) началась, как известно, наступлением армий маршала Тимошенко и после первоначальных успехов этого наступления, закончилась полным разгромом советских армий, попавших в безвыходный мешок, приготовленный германским командованием. Исход этой битвы, несомненно, одинаково обуславливался, как военным мастерством германского командующего этим участком фронта генерал-фельдмаршала фон Бока, так и полной военной несостоятельностью бездарного партийного выдвиженца маршала Тимошенко.
Однако, я не уверен, что будущие военные историки учтут в полной мере еще один фактор, который для исхода этой битвы имел, пожалуй, решающее значение. Этим фактором было то обстоятельство, что бойцы армии Тимошенко не знали еще, ни о берлинских планах войны, ни о Министерстве занятых восточных областей, ни о Альфреде Розенберге. Бойцы армий Тимошенко, как и их товарищи первых месяцев войны, не видели в этой войне борьбу против их родины и народа, а принимали ее как борьбу против советской власти, которую они защищать не хотели. Другими словами, у них еще не было стимула для борьбы и это обстоятельство повлияло на исход сражения, значительно больше, чем искусство фон Бока и бесталанность маршала Тимошенко.
Этот стимул появится несколько позже. Он появится тогда, когда через непрочную линию тысячеверстного фронта, вести о том, что творится в занятых немцами областях докатятся до глубокого советского тыла и сплотят ряды новых советских армий для будущих битв с гитлеровским нашествием.
Это обстоятельство, разумеется, не было учтено государственными людьми Германии и харьковская победа была всецело отнесена за счет могущества «непобедимого германского оружия». И, непосредственно, после харьковской битвы, под гром литавров и звуки победных фанфар, германские армии двинулись дальше на восток. К новым победам, – как думали руководители Третьего Райха. К своей гибели, – как подсказывала железная логика событий.
Если бы война эта носила политический характер, то, несомненно, после харьковской победы, немцы попытались бы взять Москву и содействуя образованию там нового правительства, сыграли бы на той внутренней смуте, которая явилась бы следствием этого. Для этой операции, летом 1942 года, германское командование располагало еще достаточными материальными возможностями, а русский народ еще не потерял окончательно веры в «освободительную миссию» Германии.
Однако, столкновение на востоке продолжало для немцев носить исключительно военный характер. Поэтому, после харьковского сражения, германские армии были брошены не на Москву, а в фантастическую и сомнительную операцию – разрыва европейской России на две части.
В конце лета 1942 года, когда германские армии быстро продвигались на Кубань, Дон и Северный Кавказ, редакция «Нового Слова», после долгих хлопот, снова получила разрешение на отправку одного сотрудника в очищенные от большевиков районы. И я во второй раз, в качестве корреспондента, выехал на родину.
X. СНОВА НА РОДИНЕ. КИЕВ – ГЛАВНЫЙ ВОКЗАЛ. «БЫВШИЙ ГОРОД.»
Поезд мягко подпрыгивая на рессорах и стуча колесами на стыках, с редкими остановками на больших станциях, снова уносит меня на восток. Он давно уже оторвался от военной сутолоки берлинского вокзала оставил позади себя, разрушенную, обглоданную войной и оккупацией Варшаву и только что, после короткой остановки, тронулся с маленького, но оживленного бердичевского вокзала.
