девятого мы уже были у Имперской башни. Ее восточный причал занимал дирижабль «Сибирский Экспресс», а южный «Карибская Стрела», на которой предстояло лететь нам.
«Карибская Стрела» была одна из новейших виман для дальних пассажирских перевозок. Подобных летающих машин, переделанных с военного проекта «Дафна», в России имелось всего семь — гордость нашего дальнего флота. Вместимостью она не соперничала с дирижаблями атлантического направления, но практически вдвое превосходила их в скорости. 46 генераторов вихревого поля повышенной мощности — это не шуточки. Правда билеты на нее могли позволить далеко не все. Ольга Борисовна позволила, потому как дни нашего отдыха были ограничены и не хотелось терять время на длительном перелете.
После того как извозчик Ковалевских доставил Ольгин чемодан, мы поблагодарили барона Милтона и направились к подъемнику. Минут через пятнадцать я со своей невестой сидел в уютной каюте высшего титульного класса, глядя в иллюминатор на Московские улицы.
Скоро «Карибская Стрела» отчалит, начнет набирать высоту. Эти улицы и площади начнут удаляться, растают в столичной дымке. Где-то там в Печатниках останется Светлана Ленская, а воспоминания о ней будут меня мучить еще долго. Наверное, очень долго. Моя рука потянулась, чтобы взять эйхос и наговорить ей сообщение.
*** Поскольку с Ленской все плохо, примерно в 0.20 выложу арты на Бусти, которые не вошли в книгу. Из них вы поймете, что изначально на Светлану у меня были другие планы (там много техники, техномагии)
Глава 7
Эйхос в руке
Ольга Борисовна на редкость проницательна. Она увидела, что я держу в руке эйхос и догадалась:
— Хочешь что-то сказать Светлане? Говори. Думаю, это будет правильным. Или подожди: я выйду, пройдусь по палубе, чтобы тебя не смущать.
Ковалевская вышла и это было кстати, учитывая то, что я собирался сказать Ленской. Вертелась у меня в голове мысль предложить Светлане стать моей второй женой. Пришла она сегодня ночью, когда я мчался на «Гепарде» от театра Эрриди. Мысль, надо признать, не очень хорошая. С одной стороны, мое предложение почти наверняка изменило бы решение Светланы, такое болезненное для нас двоих. А с другой… Подобные слова — это вовсе не предложение провести вместе вечер или слетать вдвоем на отдых к южному морю. Делать такое серьезное предложение Светлане лишь на эмоциях с моей стороны было бы глупо. Да, я ее люблю, но любовь не всегда решает все в жизненных вопросах. Еще я знаю точно, что Ольга будет против. Это самое главное. Не считаться с мнением Ковалевской, после всего того, что она для меня сделала, после ее самоотверженной заботы обо мне, было бы просто хамством.
Я поймал себя на мысли, что уже нажал кнопку и должен что-то сказать, но до сих пор молчу. Дурацкая вышла пауза, и я проговорил: «Свет… Как ты? Волнуюсь за тебя. Если честно, и за себя. Хочу тебя попросить, кое о чем. Давай ты не будешь сжигать все мосты. Наберешься еще немного терпения, и мы вместе придумаем, как решить этот вопрос, не расставаясь друг с другом? Я тебя люблю и не хочу терять. Свет, это очень сильно и очень серьезно. Подумай, ведь я почти никогда тебя ни о чем серьезном не просил. Вот сейчас прошу, пойди мне навстречу».
Ольга не приходила долго. Вимана уже набрала высоту, и Москва скрылась в белых облаках. Я ожидал, что Ленская ответит сразу, как она это обычно делала, но ответа не было. Ответа не пришло даже через много часов, когда мой эйхос снова оказался в зоне связи почти в противоположной точке нашей планеты — мы подлетали к Багамам. В иллюминаторе слева блестели вечерние огни Нововладимирска. «Карибская Стрела», закладывая вираж, шла на посадку.
Ответ от Ленской я получил лишь на следующий день. Когда я проснулся на огромной кровати в нашем роскошном номере, поцеловал Ольгу и хотел было встать, Ковалевская сказала:
— У тебя пищал эйхос. Посмотри, может Ленская.
Сообщений пришло много: от мамы, от Майкла и Торопова, но все это мне показалось настолько неважным, по сравнению с тем, что в самом низу экрана мерцало «Ленская». Я вышел на балкон и долго не нажимал кнопку, способную донести до меня ее голос. Смотрел за бирюзовое море, плещущее легкой волной за верхушками пальм, вдыхал теплый, вовсе не московский воздух и чего-то ждал. В этот миг не прежний Елецкий, а именно я, Астерий, испытывал трепет, перед тем как услышу ее слова. Не знаю, зачем я тянул этот миг. Наверное, опасаясь, что она скажет «нет».
«Саш, зачем ты все это сказал? Зачем сказал это так поздно?» — ее голос дрогнул и возникла недолгая пауза: — «Ты мог сказать мне это в наш последний вечер, но говорил лишь, что постараешься что-то изменить. Ты даже не слишком пытался остановить меня. Вел себя так, будто готов меня потерять. Саша, Саша… Теперь уже поздно. Пожалуйста, не говори мне больше ничего. Я очень хочу слышать твой голос. Поверь, он мне дорог и важен. Но я его боюсь его слышать. Мне страшно, что я наделаю глупостей. Хотя я уже сделала их так много! Постарайся больше не присылать мне сообщений. Прошу тебя, не надо! Не мучай ни меня, ни себя. Если я буду их слушать, то стану страдать еще больше. Начну возвращаться в прошлое, а мне этого делать сейчас нельзя. Ни в коем случае нельзя! Пощади меня — помолчи. И сам постарайся не думать обо мне. Просто отпусти! Ты же в прекрасном месте, с Ольгой, которую любишь больше чем меня. С вами теплое море, пальмы, песок — просто отдыхай. Пройдет время, и все успокоится, забудется. Я буду ждать это время. Знаю, что для тебя оно намного ближе, чем для меня».
Я услышал шелест шторы за спиной. Ольга подошла сзади, обняла меня, сказала:
— Я не подслушивала — не беспокойся.
— Оль, у меня нет секретов от тебя. Хотя бывают неловкие моменты, и я их не хочу показывать, — я выключил эйхос.
— Идем на море? Или сначала завтрак? — она запахнула разошедшийся халат.
—
