– Вы ведете себя смешно, – обвинила она Глинда, начиная злиться. – Ничего из названного вами даже не приходило мне в голову. Отпустите меня. Я должна убрать весь этот мусор, который вы наделали, не сдержав свой детский порыв, а то бульон испортит ваш ковер.
Последовавшие за этим слова Глинда окатили Трикси, как ушат холодной воды.
– О, дорогая моя, бедная мисс Беатрис Сторбридж. Она ничего не хотела. Ничего-то ей не приходило в голову. Тогда есть правда в том, что написал Шекспир, – не все из нас рождены сильными. Некоторые из нас, такие как вы, бедное создание, должны стать сильной, чтобы побеждать. – Он потряс ее руку. – Неужели вы и правда верите, что я проглочу эту чушь?
На секунду, когда он назвал ее Беатрис, ее глаза загорелись изумрудным огнем, но опустившиеся веки скрыли выражение ее глаз.
– Мне все равно, что вы так или иначе придумали себе, Гарри, – спокойно ответила она. – Я разработала план – ужасный, несовершенный, рожденный в минуты отчаяния, который сразу же разрушился, кинув меня в неизвестность. Оставшись одна с близнецами, о которых нужно заботиться, и без права выбора, я сейчас выполняю только ваши приказы, надеясь, что весь этот фарс закончится и мои девочки счастливо устроятся, а у меня появятся какие-то перспективы на будущее.
Гарри посмотрел на нее, залюбовавшись слабым румянцем на ее щеках, вздымавшимися грудями под скромным платьем, – он был взволнован тем, как близко она сидела к нему на его кровати.
– Трикси, я… – начал он.
– Не я подговорила Майлса Сомервилля сбежать в Ирландию, – продолжала она, не догадываясь о том, что настроение герцога сменилось с враждебного на романтическое, – оставив девочек самих заботиться о себе. Не я не уследила за своим немного сумасшедшим братом и его таким же энергичным другом, которые додумались похитить Елену и Евгению. Не я придумала этот абсурдный план о протежировании выхода в свет для девочек. Не я не слушала предостережений и показывала трюки на тонком льду, предварительно не проверив его на прочность. Это не я лежу в кровати, как избалованное дитя, и изображаю, что всю тяжесть этого мира несу на своих плечах. Это не я…
– О, ради всего святого, Трикси, замолчите! – взорвался Гарри, когда не смог больше слушать из ее уст перечисление своих ошибок. Он подтянул Трикси к себе и прервал все протесты поцелуем.
Глава 11
Идиотка! Других слов для ее поведения не было. Как еще она могла назвать себя? Какой ярлык она или кто-либо другой может навесить на женщину, которая позволила мужчине, практически незнакомцу, поцеловать себя? И это в его собственной кровати, о Боже! В его собственной кровати!
Трикси задвинула ящик комода со своими вещами и с отвращением отвернулась. Возможно, лучше было бы задать вопрос: почему до сих пор, три недели спустя, она корила себя за тот поцелуй, когда они давно уже переселились в особняк Глинда на Портмен-сквере?
Действительно, почему она вообще продолжала думать об этом? Бог свидетель, Гарри позабыл, что когда-либо держал ее в своих объятиях или, по крайней мере, делал вид, что забыл.
Трикси присела на край кровати, едва замечая, какая у нее теперь уютная комната, и снова вспомнила тот ужасный и прекрасный момент, когда Гарри обнимал ее. Это не был ее первый поцелуй, она, конечно, не была совсем уж ребенком.
Ее уже целовали раньше. Вот, например, Дэррил Финдли, помощник викария в церкви Святой Хильды. У него не было такого опыта, как у герцога, чьи поцелуи определенно отличались от торопливых, слюнявых столкновений губ и зубов, как разбавленное молоко отличается от роскошных сливок.
Нет, Дэррилу еще многому нужно поучиться, если брать за образец поцелуй Гарри. Прижимая палец к губам, закрыв глаза, Трикси еще раз переживала острое возбуждение, которое пронзило ее тело, когда Гарри слился с ней в поцелуе.
Рот Гарри, жадный, ищущий, поглощающий и опытный, лишал ее чувств, но еще больше ее воспламеняло соприкосновение их тел: его твердое, крепкое тело под пижамой и сильные руки, прижавшие ее к себе.
Трикси вскочила с кровати и подошла к единственному окну, выходившему на конюшни, поскольку предназначавшаяся ей комната была одной из самых маленьких комнат для членов семьи в доме, и посмотрела вдаль, не видя ничего перед собой. Предательский ум продолжал мучить ее сценой, разыгравшейся в спальне в Глиндевароне.
Как-нибудь, когда-нибудь она должна избавиться от этого опасного воспоминания.
Днем всегда было много работы, даже было возможно поверить, что она питает отвращение к Генри Лайлу Августу Таунсенду. Его проклятия и резкие комментарии в ее адрес, когда он внезапно прервал поцелуй, были только одной из причин, почему она не могла изгнать ни мужчину, ни инцидент из своей головы.
Не задумываясь, он оскорбил ее. Чем же еще был тот поцелуй, если не наказанием за смелость, когда она спасла его от гибели в воде? Если бы ей пришлось пережить это снова, она стояла бы на берегу, махая вслед платочком и посылая воздушные поцелуи, глядя, как он уходит камнем под воду. Он поднялся с постели в тот же день и объявил всем, кто его хотел слышать, что «берет бразды правления в свои руки, пока предприимчивая мисс Сторбридж не заставила всех поверить, что она незаменима».
С того самого момента, как было произнесено это саркастическое заявление, Трикси и герцог находились в состоянии необъявленной войны, но пока что выигрывал герцог.
Еще не совсем придя в себя после погружения в пруд, в качестве мести он полностью взял под свой контроль подготовку к выходу в свет, засовывая свой все еще сопливый аристократический нос во все: сколько нужно платьев каждой из близнецов; какого французского учителя танцев нужно нанять, чтобы проинструктировать девочек и научить танцевать ставший недавно популярным и в то же время немного скандальный вальс.
Однажды он отправил объявление в газету, сообщая об официальной ожидаемой дате их прибытия в столицу, которая отличалась от реальной даты на шесть недель, и незамедлительно отправился в Лондон, к Анжело и его ростбифам.
Трикси успокаивала себя тем, что он сбежал, потому что не смог встречаться с ней лицом к лицу после того, что произошло между ними в его комнате, но она с трудом в это верила. По правде сказать, она очень страдала от этого. Нет, она не могла заставить себя поверить, что Гарри каждую ночь лелеет романтические фантазии, как это делала она. Если он и должен был убежать, то не от воспоминаний об их объятиях, а потому, что память об этом была ему отвратительна. Разве мужчина, который внезапно опьянен женщиной, проклинает себя за поцелуй? Трикси с неудовольствием думала об этом.
