Она пожала плечами.
— Как хотите, отец, — сказала она тем же ровным голосом. — Но я все твердо решила.
— Что? Покинуть свой дом, покинуть людей, которые воспитали тебя? Это невозможно.
— Я же покинула вас ради Роланда, — напомнила она ему. — В любом случае, я не намеревалась возвращаться к вам. Теперь я еще больше утвердилась в намерении уехать из Риверс Корта.
Мистер Риверс вспыхнул и оттолкнул свою тарелку. Он был вспыльчивый человек, и поведение Жонкиль, которое он считал нелепым и неблагодарным, рассердило его.
— Пожалуйста, постарайся вспомнить, моя дорогая девочка, что я удочерил тебя, когда ты еще училась в школе, — сказал он. — Твой отец был моим другом. После того, что у нас произошло с Роландом, я вначале намеревался завещать свои деньги на благотворительные цели, но когда бедный Дэвид Маллори умер, оставив тебя — ребенка без дома и без родственников, я решил сделать тебя своей наследницей, и моя мать одобрила это. Ты прожила под моей крышей девять лет, моя дорогая Жонкиль, и я составил завещание в твою пользу, воспитал тебя здоровой, домашней, благоразумной девушкой. А как ты отплатила мне на сегодняшний день?
— Я признаю, что плохо, — сказала она. — Но я думаю, вы не понимаете, как одинока я была все это время в вашем доме, какими суровыми были вы и бабушка. Как я ненавидела часы занятий, ботанику, коллекционирование мотыльков. Естественно, когда я первый раз вырвалась из дома, попала туда, где весело и радостно, и встретила привлекательного светского человека, я потеряла голову.
— Совершенно верно, — сказал мистер Риверс мрачно. — И поэтому я понял и простил твое поведение. Я буду считать оскорбительным, если ты выполнишь это свое абсурдное намерение покинуть меня сейчас, сейчас, когда я простил тебя и предложил ехать домой и забыть все, что ты натворила.
— Неужели вы не видите, что моя гордость не позволяет мне больше оставаться в Риверс Корте? — сказала она. — Неужели вы не можете понять меня? Роланд был изгнан несправедливо, и я заняла его место. Я не могу оставаться там.
— Роланд был выгнан заслуженно, — сказал мистер Риверс гневным голосом. — Ты не знаешь, что говоришь, Жонкиль. Ты веришь тому, что говорит этот подлец?
— Я верю тому, что он говорил о своей жизни дома.
— Ты удивляешь меня, Жонкиль. — Ты должна признать, что я никогда не был несправедлив или груб, даже если мои занятия кажутся тебе скучными и трудными.
— Но вы нетерпеливы к слабостям других, отец. Возможно, вы не поняли Роланда.
Он нетерпеливо покрутил головой. Почему эта девочка, которую он удочерил, должна так критически относиться к нему? До вчерашнего дня он считал ее ребенком, подчиняющимся его желаниям. Его поражало и раздражало, что она вдруг начала проявлять собственную волю. Ее связь с Роландом сделала ее самонадеянной, и Генри Риверс не знал, как быть с этим. В своей семье он не допускал возражений даже со стороны матери, которая была по-своему так же сурова, как и он.
— Послушайте, отец, — добавила Жонкиль, — еще раз прошу, не думайте, что я сочувствую Роланду или намерена простить его. Нет. Но я должна быть справедливой. Я считаю, что с ним в прошлом несправедливо обошлись, и совесть не позволяет мне продолжать занимать его место в Риверс Корте.
— О, не будь такой упрямой, — сказал мистер Риверс с раздражением. — Ты моя наследница и ты должна оставаться со мной до тех пор, пока не выйдешь замуж за человека, которого я одобрю.
— Я никогда не выйду замуж, — сказала Жонкиль. Затем, густо покраснев, добавила: — Снова.
— Ну-ну, ты можешь оставаться со мной.
— Нет, я чувствую, что я должна уехать и сама зарабатывать себе на жизнь. Боюсь, что теперь вам придется лишать наследства меня, отец. О, пожалуйста, поверьте, что я благодарна вам за то, что вы удочерили меня, что дали мне такой замечательный приют. Вы поступили очень великодушно, и я всегда уважала вас, считала вас старым другом моего бедного отца.
— Только уважала — и никогда не любила? — спросил он странным голосом.
Она покраснела еще больше и сказала мягко:
— Вы никогда не нуждались в любви, отец. Вы не верите в любовь или чувства, вспомните.
Генри Риверс тяжело сглотнул. Первый раз в своей жизни он почувствовал истинное волнение. Эта девочка, с ее бесстрашными глазами, гордо посаженной темноволосой головой, была в этот критический час дороже ему, чем когда-либо ранее. Его мать любила Роланда Чартера, ее плоть и кровь. Но он, Генри Риверс, был больше привязан к своей приемной дочери. Если ее тайный брак и бегство ужаснули его, то сегодня он был потрясен тем, что она собирается уехать из Риверс Корта, просит его лишить ее наследства.
Несколько мгновений он молчал. Когда он заговорил, его голос, как всегда, был резким, а лицо суровым.
— Давай не будем примешивать к деловому разговору любовь или другие чувства, — сказал он. — Давай рассматривать вопрос беспристрастно, Жонкиль. Я простил тебя за то, что ты сделала. Теперь я прошу вернуться домой и начать новую жизнь.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я просто не могу сделать этого, отец. Я должна уехать, должна сама заботиться о себе.
— Ты сумасшедшая!
— Возможно. С моей точки зрения, я совершенно в здравом уме, — сказала она с быстрой улыбкой. — Я хочу сохранить самоуважение, свое достоинство, свою гордость. Я чуть было не потеряла все это, не так ли?
— О, будь он проклят, этот Роланд Чартер, — сказал взбешенный Риверс.
Жонкиль закрыла глаза. Острая боль внезапно пронзила ее сердце. Ах, Роланд, Роланд, которого она так сильно любила и который так унизил ее!
Затем боль прошла. Жонкиль упорно настаивала на своем: она вернется в Риверс Корт на несколько дней, соберет свои вещи, затем поедет в Лондон и будет искать работу.
— Какую работу? — спросил он ее с раздраженным смехом. — Что ты умеешь делать? Если только ты сможешь зарабатывать, став учителем ботаники в какой-нибудь школе.
— Не хочу. Я до смерти устала от ботаники.
Он поморщился.
— Мне придется искать какую-то домашнюю работу. Я умею шить и готовить — бабушкино образование пригодится мне, — добавила она с кривой усмешкой, в которой, несмотря ни на что, было столько отваги, смешанной с болью.
Мистер Риверс фыркнул.
— Домашнюю работу! Болтовня. Ты вернешься в Корт, успокоишься и забудешь всю эту чепуху, — сказал он. — Первое, что нужно сделать, это освободиться от Роланда.
— Да, — сказала она. — Я постараюсь заставить его аннулировать мой... мой брак.
Она невольно взглянула на свою левую руку. Кольца на ней не было. Прошлой ночью она сняла это тоненькое колечко, которое он надел на ее палец в этой пыльной, мрачной регистратуре. Она плакала над желтеньким кружочком, плакала до тех пор, пока не перестала видеть; потом положила кольцо в коробочку. Она не собиралась когда-то его надевать. Однако ради любви, страсти, которую испытала, она оставила это кольцо, не смогла выбросить в мусорную кучу.
