— Наташа, — хрипло, с надрывом. — Моя Наташа…
От его тона пробирало. Создалась иллюзия, что она — его единственное спасение, что без неё он сейчас погибнет. Что ему жизненно необходимо прикасаться к ней.
Наташа не повелась на эту иллюзию. Нельзя… Иначе…
Додумать она не успела, её потянули вперед.
— Ай! — она пыталась зацепиться за доски полка. Безрезультатно.
Секунда, вторая — и Наташа оказалась притянута к Федору.
Он умудрился встать между её раскинутых ног, она же упустила момент, когда их можно было ещё свести. Дальнейшее сопротивление оказалось невозможным — Федор накинулся на её губы, что-то бормоча на непонятном языке. Он снова целовал жадно. По-собственнически, точно она дала ему такое право.
Не давала! Нет…
Их оставили без выбора.
Федор брал нахрапом, не давая возможности ни себе, ни ей прийти в себя. Он был повсюду. Тело к телу, дыхание к дыханию. Сразу же проник языком к ней в рот, углубляя поцелуй. Ната попыталась воспротивиться, уперлась руками ему в плечи, но что-то пошло не так.
Она не могла сказать, где упустила момент. Может, мозги поплыли от жара? В прошлый раз ничего подобного не случалось. Поцелуй сразу же увлек её. Пробудил чувственность, о которой Ната не подозревала. Где-то вдали, на отголосках сознания всё сильнее дребезжал предупреждающий колокольчик, звенел неистово, изо всех сил, но его звучание не доносилось до Наты. Она растворилась в ласках Федора. Он был везде. Трогал её позвоночник, властно вдавливая пальцы в кожу. И там, где он её касался, всё воспламенялось, точно на кожу брызгали нечто обжигающее и безумно приятное.
Поцелуй будоражил. Возбуждал. Действия мужчины тоже. Ната глухо застонала, выгибаясь в пояснице. Грудь девушки расплющилась о мужскую грудную клетку. И Нате захотелось ещё ближе. Она позволила себе ответить на поцелуй Федора, ещё до конца не понимая, что этот мужчина не мальчик с факультета, которого в любой момент можно оттолкнуть, даже если давала посылы.
Федор — другой.
Голодный.
Она с опозданием вспомнит, что мужчина три года молчал и, как вариант, не знал женщины. Три года добровольного затворничества не могли пройти даром.
Поцелуй становился более требовательным, прикосновения — откровенными. Федор оторвался от её губ и снова выдохнул:
— Моя.
Ната попыталась сфокусировать на нем взгляд, но выходило плохо. Мужчина склонил голову и впился губами в нежную кожу шеи. Щетина царапнула её, легкая боль, которую и болью можно было назвать с натяжкой, доставила дискомфорт. И сразу же в этом месте поцелуй. И ниже.
К груди.
Когда горячий воздух парной коснулся обнаженной груди Наташи, у девушки что-то щелкнуло в голове. Она не снимала верх купальника! Тогда почему он валяется на полке? А чуть обветренные губы уже целуют её сосок…
Наташа задышала чаще, попыталась свести ноги. Мешали его бедра.
Он был рядом. Очень близко.
Его рука сильнее сжала грудь, и возбуждение снова завихрилось по телу, устремляясь к лону и усиливая давление внизу живота. Почему так остро? Почему так… сладко?
Наташа выгнулась, откинула голову назад, закрыла глаза. Она ещё немного… ещё чуть-чуть…
Она сможет остановить его.
Сможет остановить себя.
Его пальцы поддели кромку трусиков и проникли внутрь. Послышался слабый звук рвущейся ткани, на которую никто не обратил внимания. Ната не заметила, как подалась вперед. Сама. Его пальцы… там, так близко… Теперь жар пылал не снаружи, а внутри.
Она оказалась влажной, Ната чувствовала, с какой легкостью он скользит между интимных складок. Нежно, исследуя. Едва задевая крошечную горошину. Перед глазами всё плыло. Так не бывает… Чтобы весь мир перестал существовать. И были только мужские руки. Дыхание. Страсть.
Наташа заерзала. Её тело жило отдельной жизнью. Хотело. Требовало. Отвечало. Стремилось к большему. К финалу. Наташе не хватало воздуха. Один вихрь эмоций сменялся другим.
Губы Федора вернулись к её губам, снова впились, терзая и лаская одновременно. Одна рука продолжала находиться между её разведенных ног, между их горячих тел. Его член коснулся внутренней стороны бедра. Нату повело вторично.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Что она творит… Что он творит… А главное сил противостоять нет.
Потому что сладко. Потому что там, между ног, между мокрых складок, всё горит.
Федор не проникал внутрь. Трогал клитор, мягко, настойчиво. И трахал её рот, забирая, подчиняя, лишая воли.
Ей нравилось… Черт побери, как же ей нравилось. Сладкая истома, что заполняла её изнутри. Будоражила. Дарила чувство полета.
Ната открыла глаза, чтобы сразу же встретиться с пылающим взглядом Федора. Она хотела что-то сказать. Честно. Даже открыла губы. Но не смогла. Ничего.
Федор накрыл рукой её затылок, умудрившись заграбастать и волосы.
А потом начал медленно входить, не разрывая их зрительного контакта.
Боль опоясала поясницу, пронеслась огненным смерчем по венам, ударила в голову. Ната вскрикнула, подалась назад, пытаясь избежать дальнейшего, как ей казалось, разрыва. Знала, что будет больно, но чтобы так… Внизу живота всё пылало, и уже не от возбуждения.
— Прости… Прости меня, — донесся до неё иступленный шепот. — Надо до конца… Потом хуже будет. Она пыталась оттолкнуть Федора, захлебываясь от боли. На такое она не подписывалась!
— Наташа, не зажимайся. Всё… всё…
Он толкнулся, насаживая её на себя. Наташа заскулила, подалась вперед и вцепилась зубами в плечо Федора, интуитивно пытаясь таким образом минимизировать собственную боль. Он позволил ей это сделать, перестав двигаться и давая возможность привыкнуть к себе.
Большой. Очень.
Она чувствовала его. Там. Внутри. Дышала глубоко, пытаясь привыкнуть. Все девушки через это проходят. И она справится.
Федор гладил её по спине, целовал плечи. Двигаться начал неспешно, аккуратно. Ната жмурилась и мечтала, чтобы поскорее закончилась пытка. Добровольно она на повторный эксперимент не подпишется! Ни за что!
— Посмотри на меня, девочка, — голос Федора убаюкивал.
Наташа послушалась его, приподняла голову, вцепившись руками в литые плечи. Ей необходима поддержка, иначе…
Что-то с ней происходило неправильное. Она смотрела на Федора, а четких очертаний лица не видела, словно перед ней встал туман. Она отметила, как темноволосая голова Федора склонилась к плечу Наты. А дальше последовала новая боль и вязкая темнота.
ГЛАВА 11
Он её изнасиловал.
Двуликий…
Федор, укутав Наташу в фуфайку, вышел из бани. Сам он в одежде не нуждался. Холода никогда не чувствовал. Родился среди льда и непроходимых снежных бурьянов. Отчасти поэтому снег был его стихией.
Наташа совсем ничего не весила. Легкая, как пушинка. Хрупкая.
Теперь — его истинная.
Федор снова посмотрел на её лицо, и внутри сразу же вспыхнули потухшие огни разгоревшегося пламени.
Не надо было её трогать… Нельзя. Особенно насильно. Она не была готова.
Проклятье.
Федор быстро преодолел расстояние от бани до дома. Вошел в дом, прошёл в гостиную, аккуратно положив Наташу на диван. Её бы во что-то одеть надо. Зверь внутри предупреждающе оскалился, зарычав. Сукину сыну оказалось мало! Кто бы сомневался. Раз попробовав, он теперь не остановится, пока не утолит первичный голод. Ведь не зря раньше сторожили молодых, отправляли на неделю в горы, чтобы никто им не мешал, чтобы они были предоставлены только друг другу и вернулись насытившиеся и счастливые.
Голодный зверь — злой зверь.
Федор потянул за край фуфайки и жадно сглотнул, когда обнажились бедра Наташи. Он смыл кровь, привел девушку в порядок. А сейчас его снова крыло, и так, что горло точно наждачкой обдирали, а кожу обливали раскаленным железом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он хотел ещё…
Глухо зарычав, Федор быстро «распаковал» Наташу, огляделся по сторонам и не без облегчения увидел плед, забытый на кресле. То, что надо. Старался не смотреть на обнаженную омежку, что одним запахом дезориентировала его.
