– Что, домой после битвы, а?
– Тяжелый был денек, – согласился Хэнк. – Тяжелый. Хотите мартини? Я собираюсь выпить.
Пирс явно хотел, но Макнелли быстро отказался за обоих. Хэнк подошел к бару, взял графин и налил себе изрядную порцию мартини, достал из вазочки две оливки и опустил в свой стакан.
– За удачу. – Он поднял стакан.
– Будь здоров, – откликнулся Пирс и бросил взгляд на Макнелли, словно спрашивая, можно ли ему говорить. Хэнк ослабил галстук и сел.
– Что я могу сделать для вас, ребята? – поинтересовался он. – Пожертвования для родительского комитета? Для малой лиги? Что на этот раз?
– Да ничего серьезного, – ответил Макнелли.
– Мы просто пришли с дружеским визитом, вот и все, – добавил Пирс, снова бросив взгляд на Макнелли.
– Ну что ж, всегда рад вас видеть. – Хэнк смотрел на них поверх своего стакана и думал, зачем они пришли на самом деле, подозревая, что дело вовсе не в «дружеском визите».
– Соседям нужно иногда встречаться, – заметил Макнелли.
– Особенно в таком районе, как наш, – добавил Пирс. – Где все друг друга знают. Где люди много лет живут на одной улице. У нас хороший район, Хэнк.
– Конечно, – согласился Хэнк. На самом деле он не очень-то любил Инвуд. Но будучи обвинителем от округа Нью-Йорк, он должен был жить в пределах этого округа. Когда он только получил работу, то хотел поселиться в Гринвич-Виллидж, но Кэрин убедила его, что Инвуд со своей сельской местностью больше подходит для Дженни, которой в то время было всего пять с половиной лет. Однако он так и не пустил корни в районе.
– Мы бы хотели, чтобы он и дальше оставался таким Же хорошим, – продолжал Макнелли.
– Естественно, – кивнул Хэнк, потягивая мартини. Он чувствовал себя прекрасно. У него сразу поднялось настроение после разговора с Мэри и теплилась надежда, что соседи вскоре отправятся ужинать домой, а он наконец-то сможет поцеловать жену.
Вдруг ни с того ни с сего Пирс задал совершенно нелепый вопрос:
– Скажи, а тебе бы понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за пуэрториканца? Хэнк недоуменно заморгал.
– Что? Что ты сказал?
– Подожди, Фред, – вмешался Макнелли. – Мы же договорились, что я…
– Извини, Джон. Просто мы говорили о районе…
– Я знаю, о чем мы говорили. Господи, у тебя такта не больше, чем у паровоза!
– Мне жаль, если я…
– О, помолчи, дай я все объясню Хэнку, а то он сейчас Бог знает что подумает.
– Ты о чем, Джон? – не понял Хэнк.
– О районе. И о городе.
– По-моему, у нас хороший район, – сказал Хэнк. – И хороший город.
– Ты прав, – удовлетворенно кивнул Макнелли.
– Вот видишь, я же говорил, что он согласится с нашим мнением, – вставил Пирс.
– Каким мнением? – по-прежнему ничего не понимал Хэнк.
– О том, что район должен оставаться хорошим. И город тоже.
– Я вас не понимаю, – пожал плечами Хэнк.
– Ну, тогда давай обсудим, – предложил Макнелли. – Теперь ты знаешь, что мы с Фредом и все наши соседи – люди без предрассудков. Мы…
– Конечно знаю, – перебил его Хэнк.
– Так вот. Мы обычные американские граждане, которые считают, что все люди созданы равными и что каждый человек имеет право на место под солнцем. Я прав, Фред?
– Абсолютно, – кивнул Пирс.
– Так вот, – продолжал Макнелли. – Мы также не считаем, что бывают люди второго сорта, но полагаем, что некоторые… элементы этого города чувствовали бы себя лучше в сельской местности, нежели среди городской культуры. Ведь не станешь же ты утверждать, что люди, привыкшие к рубке сахарного тростника и рыбной ловле… нельзя же просто взять этих людей и бросить их посреди крупнейшего города мира, а потом надеяться, что они приспособятся к цивилизации. Эти элементы…
– Какие элементы? – спросил Хэнк, по-прежнему не понимая, к чему клонят соседи.
– Не будем играть словами, Хэнк. Я уверен, что мы смотрим на мир одними глазами, и знаю, что ты считаешь нас людьми с предрассудками. Я говорю о пуэрториканцах.
– Теперь понятно, – кивнул Хэнк.
– ..Которые, конечно, замечательные люди. На самом острове Пуэрто-Рико очень низкий уровень преступности, там можно спокойно ходить по улицам. Но там – не то, что тут. И в Испанском Гарлеме гулять по улицам небезопасно: в испанских районах очень высокий уровень преступности, и такие районы распространяются по всему городу. Очень скоро мы вообще нигде не сможем пройтись, не опасаясь нарваться на нож. В том числе и в Инвуде.
– Понятно, – повторил Хэнк.
– Конечно, мы не можем указывать этим несчастным, где им жить. Они американские граждане – как мы с тобой, Хэнк; как мы с тобой – они свободные люди, имеющие право на свое место под солнцем, и я не отрицаю их прав. Но, по-моему, их следует научить, что они не могут вот так просто явиться в цивилизованный город и превратить его в джунгли для диких зверей. Я думаю о своей жене и детях, Хэнк, и мне кажется, тебе тоже стоит подумать о своей прелестной дочери – ведь ты же не хочешь, чтобы однажды ночью ее изнасиловал какой-нибудь фермер с Пуэрто-Рико.
– Понятно, – еще раз повторил Хэнк.
– И наконец мы подошли к цели нашего визита. Так вот. Никто из живущих на этой улице не оправдывает убийства, это точно. Надеюсь, ты понимаешь, что мы все – законопослушные граждане, которые стремятся к свершению правосудия. Но ведь никто не бежит в джунгли – знаю, что это слово за последние дни уже набило оскомину, – но тем не менее никто не бежит в джунгли, чтобы повесить охотника за то, что он убил хищного тигра. Никому такая мысль даже в голову не придет, Хэнк.
– Понятно, – в который раз кивнул Хэнк.
– Хорошо. Итак, что мы имеем. Трое белых мальчиков прогуливаются по Испанскому Гарлему – ты, конечно, согласен, что он является частью джунглей, – и вдруг на них бросается дикое животное с ножом и…
– Одну минутку, Джон, – прервал его Хэнк.
– ..вполне разумным было бы… Что?
– Надеюсь, я тебя не правильно понял. Надеюсь, у меня сложилось неверное впечатление, будто ты пытаешься навязать мне свою точку зрения о том, как вести дело Рафаэля Морреса.
– Что ты, Хэнк, мы никогда бы не позволили себе ничего подобного, и ты это знаешь.
– Тогда зачем вы пришли?
– Спросить тебя, неужели ты серьезно собираешься приговорить к смертной казни трех белых мальчиков, которые – в целях самозащиты – не позволили этому пуэрториканцу…
– Этот пуэрториканец был таким же белым, как ты, Джон.
– Ладно, я оценил твою маленькую шутку, – криво улыбнулся Макнелли, – но мы считаем это дело чрезвычайно серьезным. А мы ведь твои соседи.
– Допустим. И что?
– Что ты собираешься делать?
– Я собираюсь представлять обвинение по делу об убийстве первой степени в соответствии с обвинительным заключением, вынесенным Большим жюри.
– Ты попытаешься повесить этих ребят?
– Я попытаюсь добиться признания их виновными.
– На каком основании?
– Потому что считаю их виновными.
– Ты понимаешь, что это означает?
– Что, Джон?
– Это означает, что каждый пуэрториканец в нашем городе сможет совершить преступление и быть уверенным в своей безнаказанности! Вот что это означает!
– По-моему, ты что-то перепутал. Убили-то как раз пуэрториканца.
– Он бросился на них с ножом! И по-твоему, достойных граждан нужно наказывать за то, что они защищают свою жизнь? Или свое имущество? Господи, Хэнк, ты открываешь дверь анархии! Ты прокладываешь путь диким животным для завоевания цивилизованного мира!
– На здании уголовного суда висит табличка с надписью. Она гласит…
– О, пожалуйста, не цитируй!..
– Она гласит: «Там, где кончается закон, начинается тирания».
– Какое это имеет отношение к нашему разговору?
– Ты говоришь о цивилизованном мире. Без закона у нас будет тирания, анархия и дикие животные. А ты просишь меня отказаться от закона в пользу…
– Я не прошу тебя ни от чего отказываться! Я лишь прошу о правосудии!
– О каком правосудии?
– Правосудие всегда одно! – выкрикнул Макнелли.
– Вот именно. И оно слепо, оно не видит разницы между убитым пуэрториканцем и убитым американцем. Оно только знает, что был нарушен закон.
– Тебе бы понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за пуэрториканца? – вставил Пирс.
– Какая чушь! – отмахнулся Хэнк.
– И все-таки скажи, тебе бы это понравилось?
– Что ты так переживаешь по поводу своего сексуального превосходства? Думаю, мужчины-пуэрториканцы совокупляются точно так же, как и ты, не лучше и не хуже. Я сомневаюсь, что нам грозит опасность. Вряд ли на наш город идут полчища врагов, чтобы завоевать наших женщин!
– Бессмысленно с ним говорить, Джон, – покачал головой Пирс. – Просто бессмысленно.
– Ты можешь делать, что хочешь. – В голосе Макнелли прозвучала угроза. – Я только хотел сказать тебе, Хэнк, что, по мнению всех соседей…
