Филипп был прекрасным человеком. Но это было что-то совсем другое. Может, он и любил ее, но их отношения нельзя было назвать любовью.
— Филипп сказал, что вы пишете чудесные сказки, — она обернулась и увидела Ролана.
— Он преувеличивает.
— Филипп считает, что вы талантливы. Но вам не хватает уверенности в себе.
Матильда давно писала сказки. В душе она была романтична, и ей нравилось сочинять то, чего не существовало в жизни. К тому же, она делала к ним иллюстрации. Но все это считала не более чем любительством. Кроме Филиппа никто не знал о ее увлечении.
Матильда и Ролан медленно прогуливались по зеленой аллее.
— Я собираюсь издавать альбомы. И хочу выпустить книгу сказок с хорошими иллюстрациями.
— Нет. Мои рисунки совершенно не профессиональны, — Матильда немного смутилась. — Ведь я работаю только тушью и цветными чернилами и ограничиваюсь всего четырьмя цветами.
Ролан расхохотался.
— Ничего себе любительство!
Матильда когда-то занималась в художественной школе в Париже и увлекалась живописью. Но после их разрыва с Бернаром она была на грани нервного срыва. Долго болела. Пришлось бросить любимое занятие. Художника из нее так и не получилось.
— Я — дилетант, — сказала Матильда.
— О! Среди дилетантов встречаются замечательные художники. Руссо, например.
Солнце припекало. Становилось душно. Вдруг она увидела Бернара. Он прошел мимо, отвернувшись в сторону и делая вид, что с ней не знаком.
Матильда остановилась и посмотрела ему вслед. Извинившись перед собеседником, она быстро пошла за ним, стараясь догнать.
Бернар вошел на площадку и, сидя на корточках, стал выкладывать ракетки из сумки.
— Привет, Бернар! Я без партнера. Может быть, сыграем?
Он был не в духе. После их встречи в магазине, он не находил себе места. Чувствуя, что прошлое возвращается вновь, он испытывал тревогу и даже страх. Он хотел ее. Это было хуже всего. Он знал себя и понимал, что в один прекрасный день не выдержит и… Нет. Он не хотел думать об этом. Как честный семьянин, он знал, чем кончаются такие вещи, а ради ребенка он не должен поддаваться своей слабости. И в то же время это была не слабость, а нечто большее. Перед этой женщиной он не мог устоять. Единственное спасение — не видеть ее. Но как?!
И вот теперь она стояла перед ним, такая величественно прекрасная и соблазнительная.
— Ты не меняешься, — сказала она.
«Уходи, уходи быстрее, иначе произойдет непоправимое», — говорил Бернару внутренний голос. Ничего не сказав, он ушел.
Глава Одиннадцатая
У Тома появилась новая игрушка — большой зеленый грузовик. Нагрузив, он катал его по полу, так увлекшись, что не заметил, как пришел отец.
Бернар, осторожно закрыв за собою дверь, поспешил к окну. Ничего не видно. Должно быть, она дома.
Целый день на работе он был страшно рассеян. Все время думал о чем-то, нервничал, отвечал невпопад, когда его о чем-то спрашивали курсанты.
Он страдал. Чувствуя безумно сильное влечение к Матильде, он испытывал некую раздвоенность в душе. Он больше не мог любить Арлетт. Как женщина она вдруг перестала его интересовать. И, что хуже всего, он знал, что уже больше никогда не полюбит Арлетт. А Бернар не мог жить без любви. Она была неотъемлемой частью, смыслом жизни.
Нет, он любил. Но любил другую женщину. Хотя не имел теперь на это права.
Но он должен встретиться и поговорить с ней. Нужно расставить все точки над «й». Иначе нельзя. Невозможно.
Бесшумно он подошел к телефону. Набрал номер. Было занято.
* * *
У Матильды на душе скребли кошки. Понимая, что поступает дурно, неприлично, даже просто по-свински, она не могла остановить себя. Встретиться! Один разочек! Ну хоть на часок, минуточку. Хотя бы на один миг хотелось побыть счастливой…
В то время, когда Бернар пытался позвонить ей, она усердно набирала его номер. Ах, что же это такое… Наверное, Арлетт болтает с какой-нибудь своей подругой… Нет. Она на работе. Тогда Тома… Не может быть, он слишком мал. Наконец, Матильда услышала долгожданный голос.
— Бернар, это я. Встретимся завтра в гостинице на улице де ля Гар. В шесть. Не забудь!
Разве он мог об этом забыть! Матильда! Дорогая, любимая, самая желанная на свете! От сознания того, что скоро он вновь будет ласкать ее тело, такое горячее и возбужденное, голова кружилась, казалось, пол уходил из-под ног. От мыслей о минутах, которые они проведут вместе, по телу пробегала дрожь, глаза невольно закрывались.
Он провел еще одну бессонную ночь.
* * *
Бернар остановил свой «ситроен» на улице де ля Гар.
— Добрый день, мадам. Я заказывал, — он взглянул на полку, где висели ключи. — По телефону…
— Восемнадцатый номер, — сказала консьержка. — Ключа уже нет. Вас ждут.
Бернар поспешно поднялся по лестнице. Сердце замирало. Он давно не испытывал такого. И даже не верилось, что это все наяву и происходит именно с ним.
Дверь была открыта. Он вошел. Комната оказалась пустой. Вдруг знакомый голос окликнул его. Он обернулся и вышел.
Матильда стояла в темном, элегантном костюме, который соблазнительно подчеркивал ее изящную фигуру. Вишнево-красная помада делала ее белое лицо еще более выразительным и чарующим. Весь ее облик был обворожительно красив и… недоступен. Но не для него, Бернара.
Оторопев от ее красоты, он немного смутился, но потом быстро бросился ей навстречу. Он протянул руки и крепко прижал ее к себе.
— Любимая!
Матильда первой пришла в себя.
— Это здесь, — сказала она.
Он прижал ее к стене, осыпая страстными поцелуями. Положение, совесть, чувство долга… Для них все умерло. А были только он и она… Они любили. Не стесняясь и никого не боясь, они давали волю своим чувствам. На ходу расстегнув, едва не оторвав пуговицы ее жакета, он целовал ее груди. О! Как он скучал. Как прекрасны были эти маленькие розовые соски. Это тело… Он опускался все ниже и ниже. И только потом, вспомнив, что они находятся в коридоре, наполовину раздетые, вспотевшие от возбуждения, они поспешили в номер.
Два часа, которые они провели вместе, были незабываемо прекрасны. От наслаждения у Матильды кружилась голова. Впервые за восемь лет она была счастлива. От его поцелуев, прикосновений, от его ласк теряла рассудок. Она вновь чувствовала силу, его силу, которая имела безумную власть над ней еще тогда. Ей хотелось подчиняться этой силе, быть его собственностью, его рабыней.
Они забыли, что на самом деле не принадлежат друг другу. Их больше не мучили сомнения. Весь мир перестал существовать.
