И снег, снег, снег, куда ни глянь. Огромные, поистине бесконечные, абсолютно безмолвные заснеженные просторы. Мир и впрямь оказался куда больше, чем представлял до этого Нанас. Но этот мертвенно-белый мир казался совершенно безжизненным. Не верилось, что там, куда вела его широкая снежная нить дороги, где-то еще живут люди. Он бы любовался окружающими видами и дальше, но в животе стало урчать все настойчивей, да и олени постепенно замедлили ход. Пора было делать привал, и Нанас принялся осматриваться, чтобы выбрать место поудачней. Помог случай. Из-за низкого ельника справа выскочил серый зверек, судя по всему, заяц, и бросился прямо через дорогу. Нанасу в тот момент не пришло в голову, что вообще-то зайцам зимой полагается быть белыми, – он уже поднимал лук, который достал и приготовил незадолго до этого. Щелчок тетивы, свист стрелы – и заяц кубарем улетел в сугроб на левой обочине.
Нанас остановил оленей и выбрался из кережи. Держа наготове нож, чтобы добить в случае надобности зайца, он поспешил назад. Из сугроба торчало лишь оперенное древко стрелы и дергающиеся в последних судорогах задние ноги зверька. Странные, нужно сказать, ноги. Нанас мог бы поклясться, что никогда не встречал прежде на заячьих лапах таких длинных растопыренных пальцев и столь острых когтей. Он потянул за стрелу и вытащил из сугроба пронзенную ею тушку. Поднял – и выронил снова. У «зайца» оказалась вытянутая, зубастая морда, два острых рога вместо ушей и серая, жесткая, короткая шерсть, больше похожая на чешую.
Глава 10
Схватка у «Большого костра»
Разумеется, есть такое страшилище Нанас и не думал.
Тем более, что у него еще оставалось несколько кусков лосиного мяса и немного вяленой рыбы. Но рыбу он, наученный опытом, решил оставить про запас – вдруг оленям снова будет не добраться до ягеля. Сейчас они, привычно разрыв копытами снег, залезли в сугроб аж до кончиков рогов и жизнерадостно хрумкали. Что ж, одной заботой меньше. Да и с дровами тут не было проблем, так что юноша даже не стал съезжать с дороги – оставил нарты на ней, а костер разложил чуть поодаль, на самой кромке леса.
Ставить силья Нанас сейчас не собирался, поскольку до ночи было еще далеко, и он надеялся проехать до остановки на ночлег изрядную часть пути. Там уже можно будет и насторожить до утра петли. Правда, если в них станут попадаться такие вот зайцы… Нанас неприязненно покосился на зубастую рогатую тушку и с отвращением сплюнул.
Однако Сейд не разделил его мнение. Он понюхал «зайца» и принялся деловито его потрошить. Смотреть на подобное оказалось выше сил Нанаса, и он решил пока нарезать про запас березового трутовника. Кто знает, что там дальше будет с деревьями, может, они и вовсе окажутся высотой с кусты – вон, и сейчас-то березы едва превышают его рост вдвое.
Вернувшись, Нанас отогнал Сейда с его чешуйчатой трапезой подальше, чтобы не портил аппетит, сварил в большом котле мяса (благодаря неприхотливости пса остался запас и еще на одну варку или жарку), бросив, как обычно, в варево сосновой муки и брусники, и, пока в маленьком котле кипятилась вода для чая, неторопливо поел. Чай пил тоже медленно, невольно оттягивая обещанный себе момент знакомства с содержимым мешка небесного духа.
Но тяни – не тяни, а посмотреть все-таки надо. Разумеется, после того, как будет почищена посуда. И… что еще?.. Может, выстругать про запас пару стрел? Нанас уже достал нож, но тут же со злостью сунул его назад в ножны. Да что же это такое?! Боится какой-то щелкающей коробки и дурацкой одежды, словно та высунет сейчас из мешка зубастую морду и откусит ему нос! Он невольно поднял руку, накрыл нос ладонью и, начиная злиться всерьез, сплюнул. Нос у него, конечно, красивый – в меру прямой, в меру широкий, – но он его сам сейчас оторвет, если немедленно не отправится к мешку!
И он все же отправился, заметив краем глаза, как с внимательным любопытством поглядывает на него Сейд.
– Гляди, гляди, – пробурчал Нанас. – Сейчас мы его, легохонько!..
Сначала он собирался отвязать и снять мешок с нарт, но затем подумал, что это будет глупо; красный мешок небесного духа был отнюдь не «легохоньким», да и смотреть на его содержимое было все равно где.
Пришлось, правда, повозиться с незнакомыми, странными застежками – кожаными ремешками с дырками и металлическими креплениями на мешке. После этого удалось отбросить с верха мешка накрывающий его кусок шкуры. Нет, все же не шкуры. Это было что-то другое, будто плотно-плотно сплетенное из тонких красных нитей. Вспомнился старый мамин наряд, который та изредка надевала, когда он был еще ребенком; мама называла его платьем и говорила, что оно сшито из ткани. Так вот, этот мешок был сделан из похожей «ткани», только более грубой и прочной. Нанас мысленно шикнул на себя: «Какая разница, шкура или не шкура! Лезь давай внутрь!»
И он полез, для чего пришлось развязать уже почти обычную веревку, стягивающую горловину мешка. Развязал – и отпрянул с диким воплем: на него из мешка и впрямь огромными круглыми глазами смотрела жуткая морда!.. Имелась ли у нее зубастая пасть, Нанас разглядеть не успел, и он вовсе не собирался это уточнять. Неинтересно ему было, ну вот ни на столечко!
Он вдруг увидел, что рядом стоит Сейд и скалит свою плоскую морду. Словно улыбается с издевкой.
– Ага! – взмахнул Нанас руками. – Смейся, смейся! Загляни-ка туда сам, я посмотрю, как ты обхохочешься.
Сейд послушался и, запрыгнув в кережу, сунул голову в мешок. Долго там к чему-то принюхивался, но вылез обратно совершенно спокойным.
«И что? – спрашивал его взгляд. – Когда начинать смеяться?»
Нанас сквозь капюшон почесал голову, буркнул что-то, чего и сам не понял, и, оттеснив пса, осторожно, стараясь не коснуться содержимого, стал завязывать мешок. Кое-как затянув на горловине веревку, он даже не стал тратить время на застежки, в тайной надежде, что содержимое выпадет по дороге, а он сделает вид, что этого не заметил. По правде говоря, он бы с огромным удовольствием выбросил весь мешок прямо сейчас, и лишь мысль, что небесный дух за ним наблюдает и будет очень недоволен подобной выходкой, не позволила это сделать.
Хоть Нанас и собирался проехать после той остановки побольше, но обстоятельства решили по-другому.
Обстоятельства!
Ему с детства не нравилось это слово, потому что его часто любила повторять мама, когда ему грозили неприятности. «Я бы разрешила тебе пойти купаться, – говорила она маленькому Нанасу, – но не позволяют обстоятельства». Или: «Будешь ты сегодня наказан или нет, покажут обстоятельства». Тогда, в детстве, эти обстоятельства представлялись ему хитрыми и вредными невидимыми человечками, которых видела и слышала только его мама. Наверное, потому, что раньше, еще до того, как на людей разгневались духи, она была учительницей. Он не очень понимал, что это значит, но по рассказам мамы выходило, что она вроде как была главной над многими детьми, и те во всем ее слушались. Может, там были и эти самые обстоятельства? Правда, потом они уже перестали слушаться маму, но все же показывались ей и порою с ней разговаривали. Но мамы не стало, и теперь обстоятельства распоясались совершенно. Нанас и так уже замечал, что сосны и ели в лесу вдоль дороги стали низкорослыми и кривыми. Но когда дорога, огибая очередную сопку по ее пологому склону, круто повернув, направилась вниз, ему пришлось останавливать нарты. Весь обратный бок горы покрывала густая поросль ельника, и елки тут были не просто кривыми, а изгибались так, что переплетались друг с другом в подобие огромной зеленой сети. Она, протянувшись по склону, пересекала дорогу и продолжалась далеко вниз, до небольшого, едва различимого за колючей порослью озера. Причем, дорогу она пересекала вообще удивительно: ели с той и другой ее стороны прямо-таки легли навстречу друг другу, вытянув неимоверно длинные зеленые лапы. И эти кривые ветви сплетались и по самому низу дороги, и чуть выше над ней, образовав совершенно непреодолимый заслон. Сначала выбравшийся из кережи Нанас достал нож и принялся кромсать эту колючую ограду, но вскоре понял, что не справится с ней не только до ночи, а, пожалуй, и за весь следующий день. Оставалось одно – ехать в объезд. Но огибать по лесу сопку – это тоже потратить полдня, если не больше; неизвестно еще, нет ли подобного и на дальнем ее склоне. Спускаться к озеру и объезжать его и вовсе глупо – даже отсюда расстояние казалось огромным. И тоже через лес…
Как бы то ни было, делать это вечером не стоило. «Раз уж так получилось, раз обстоятельства решили пошутить, – сказал он себе, – смеяться будем с утра, на отдохнувшую, свежую голову».
Упомянув про обстоятельства, Нанас опять вспомнил маму. А ведь она, скорее всего, тоже знала правду… Знала, что мир не кончается за горами. Может быть, знала и о заклятии духов – радиации. И все-таки молчала, даже ни разу не намекнув ему об этом. Вероятно, опять из-за обстоятельств. Только теперь это были не какие-то придуманные невидимые человечки, а самые что ни на есть настоящие – нойд и старейшины. Понятно, что мама боялась не столько за себя, как за него, Нанаса. Она понимала, что запретные знания не доведут его до добра. Удивительно уже то, что мама рассказывала ему иногда о прежней жизни. Ну, не то чтобы специально и подробно рассказывала, но порой упоминала.
