– Вообще-то выбор стола прерогатива приглашающего, но раз хорошей водки в ресторане не найдется, то можно устроить русский стол с коньяком, – с улыбкой сказал я.
– Поверьте, сеньор Гомес, – сказал Григоревич, – придет время, когда русский стол с водкой, закуской из селедки, вареного картофеля, соленых огурцов, грибов, соленой и копченой рыбы, черной и красной икры будет самым модным во многих развитых странах мира.
– У меня тоже нет в этом сомнений. Хорошая водка в умеренных количествах делает всех людей добрыми, поэтому и русские в подпитом состоянии готовы пожалеть весь мир, – с улыбкой добавил я.
Стол накрыли быстро. Григоревич был заводной человек и рюмки летали над столом, ненадолго задерживаясь на белоснежной скатерти.
– Как говорят в России – между первой и второй перерывчик небольшой, – провозгласил дипломат и мы закусили коньяк совсем уж по-русски жареным мясом с овощами.
– Сколько же таких тостов в России? – поинтересовался я у него, прекрасно зная, что тосты заканчиваются тогда, когда собутыльник доходит до состояния «на посошок».
– А вот посчитайте, сколько их сегодня будет, – улыбнулся Григоревич и провозгласил, – а между второй и третьей пуля не успеет пролететь, это так говорят.
– Хорошо, если только говорят, а если действительно пули полетят? – задал я провокационный вопрос.
– Ну, что вы, это просто выражение такое, старинное, – начал оправдываться собеседник.
Выпили.
– Господин Гомес, на каком языке вам легче всего общаться, – поинтересовался мой собеседник.
– Я даже и не знаю, господин советник, – задумчиво сказал я, – может, попробуем на французском?
Григоревич с интересом взглянул на меня и согласился. По-французски он говорил хорошо. Все-таки три года учебы во Франции не прошли даром. Я тоже почти три года провоевал во французской авиации, и парижане принимают меня за своего земляка.
Разговор шел о том, какая хорошая страна Аргентина и о том, что жалко покидать такую страну, с которой у СССР сложились отношения, можно сказать, дружеского характера.
– А вы умеете говорить по-русски? – спросил Григоревич.
Вот оно. Началось.
– Могу, – сказал я.
– Тогда давайте продолжим разговор по-русски, – предложил мой визави.
– Давайте попробуем, – согласился я.
– Я что хочу сказать, – начал Григоревич, – сейчас весь мир переходит в новую эпоху. Послевоенную эпоху. Война закончилась. Все государства подписали между собой мир и занимаются восстановлением разрушенного. Работы очень много. Все люди, вынужденные бежать из своих стран, возвращаются на свою историческую родину. Немцы, русские, украинцы, бельгийцы датчане, французы, поляки… Идет великое послевоенное переселение народов. К нам в Союз возвращаются люди, чьи имена являются мировой гордостью.
– Кто же из известных людей вернулся в СССР из эмиграции? – задал я вопрос.
– Бунин, например, – сказал Григоревич, – и еще многие другие.
– А я слышал, что тех, кого английская администрация передала советским репатриационным органам для отправки в СССР, массово кончали самоубийством. Причем глава семьи убивал всех членов семьи, а потом стрелялся сам, – сказал я.
– Это все ложь. Это клевета со стороны враждебно настроенных эмигрантов. Все, кто возвращается в СССР, живут полной жизнью советского человека, – пытался парировать Григоревич, – в СССР по Конституции 1936 года соблюдаются все права и свободы граждан. У нас есть даже такие гражданские права, которых нет в странах капитализма. Да, те, кто запятнал себя сотрудничеством с фашистами, понесут заслуженное наказание, но те, кто был угнан в рабство, те являются жертвами фашизма и пользуются всеми правами, которые у них были отняты.
Я сидел и размышлял. Мы уже дошли до той «кондиции», когда должно последовать деловое предложение. Но вопрос возврата в СССР очень гнилой и у Григоревича нет никаких конкретных доказательств того, что эмигранты валом валят в СССР, признав советскую власть. Кому об этом не знать, как не мне, знакомому со многими документальными свидетельствами того времени.
Пригласит он меня вместе с ними строить коммунизм? На некоторых это действовало безотказно, особенно на тех, кто был обижен в своей стране и общество, где каждый работает по своим способностям и получает по своим потребностям, сводило с ума даже грамотных людей, умеющих рассуждать логически. Но эти люди должны сначала заслужить право попасть в коммунистический рай. А заслужившие приезда получали такое разочарование, что стали считать свою жизнь законченной не там, о чем они мечтали, каждодневно рискуя своей жизнью.
– Давай, Григоревич, – мысленно подбадривал я его. – Мы с тобой почти ровесники, ты года на два меня постарше, но у тебя огромный опыт оперативной работы. Не соглашаться на приглашение вместе поужинать очень невежливо и, похоже, что мы оба знаем, кто мы, только не знаем, в чью пользу будет результат нашей встречи.
Глава 29
– Сеньор Гомес, на дворе лишь начало августа 1945 года, еще идет война на Дальнем Востоке, но после окончания войны с Японией в СССР хлынет поток эмигрантов, живущих сейчас в Китае, оккупированном Квантунской армией. Это все общие вопросы, я хотел поговорить конкретно о вас, – начал исправлять ситуацию Григоревич.
– А что же вас интересует во мне? – спросил я.
– Мы знаем, что вы русский и что вы не совершили никаких преступлений против советской власти. Я мог бы выступить ходатаем в решении вопроса о предоставлении советского гражданства лично вам, – сделал, наконец, прямое предложение сотрудник НКВД.
– Что же вы знаете обо мне? – спросил я, решив немного притормозить бойко начавшего чекиста.
Григоревич вкратце рассказал обо мне то, что известно почти всем, с кем я общался, сказав, что я мог бы сам более подробно рассказать о себе, если я имею твердое намерение получить российское гражданство.
А если я не имею такого желания? А что я буду иметь от того, что получу советское гражданство? По всему выходило, что инициатива в этом разговоре принадлежит мне.
Григоревич умный человек. Наша с ним встреча должна была закончиться тремя пулями в область сердца, но не получилось. Сейчас ему перед отъездом поставили задачу попытаться прямо «в лоб» сделать предложение о сотрудничестве человеку, о котором известно лишь то, что он является советником президента по особым вопросам и, возможно, умеет говорить по-русски. Маловато информации. Не хочется подводить Григоревича, потому что неудачу занесут в его послужной список и это повредит его карьере.
– Зачем вы послали человека стрелять в меня? – прямо спросил я.
– Мы никого не посылали. Это не мы, – сразу отпарировал советник.
– А кто? – не унимался я.
– Возможно, что это местные левые, – выкручивался мой собеседник.
– А что же я им мог сделать? – пытался выяснить я.
– Они, вероятно, не хотят, чтобы вы поддерживали кандидата в президенты Перона, – сделал предположение русский разведчик.
– А почему стрелок говорил на чистом русском языке? – спросил я.
– Сеньор Гомес, я этого не знаю, – постарался завершить разговор Григоревич.
– Давайте договоримся так, – предложил я, – вы сделали мне предложение помочь вам здесь, пока вы будете решать вопрос о моем гражданстве, а я отказался, сказав, что благодарен Аргентине за предоставленное гражданство и буду и дальше работать в Аргентине.
– Сеньор Гомес, вы говорите так, как будто всю жизнь проработали в органах разведки или контрразведки, – пошел в атаку Григоревич.
Терять ему было уже нечего. Вопрос сорвался. Сейчас как на ринге, кто больше заработает очков, выудив как можно больше информации. Если я скажу, что знание специальных терминов я получил от чтения детективных романов и просмотра огромного количества кинофильмов на эту тему, то этому никто и не поверит в 1945 году. Признавать, что ты сотрудник разведки, еще глупее. Нужно находить какой-то нейтральный выход из ситуации.
– Ни то и ни то, господин Григоревич, просто я логически мыслящий человек, умеющий анализировать ситуацию, – сказал я. – Я проанализировал наши встречи, ваши ордена, особенно довоенный орден Красной звезды, покушение на меня, как в свое время на Троцкого и понял, для чего должна состояться сегодняшняя встреча. Кроме того, о вас я знаю намного больше, чем вы обо мне.
– Что же вы знаете обо мне, – усмехнулся дипломат.
– Да почти все. Где вы родились, где учились, в каких партиях состояли, что делали в Испании и в Мексике, чем занимались здесь в Аргентине, но мне это не нужно, потому что я не собираюсь вас в чем-то убеждать, – сказал я. – Давайте выпьем за ваш отъезд и забудем все, что мы до этого говорили.
Григоревич молча поднял бокал и выпил. Я встал, попрощался и ушел.
