тюрьму. Вероятно, так и сделают. Тех, кого обвинили в подделке, кажется, не выпускают под залог. Но он все вынесет. Если его осудят, он стерпит наказание в надежде, что оно не вечно. Однако как велики шансы, что его вину не докажут! Ни с письмом покойника, ни с письмом Долли Лонгстаффа улик нет. С подписями Мари улики очень серьезные, однако Мельмотт рассчитывал вернуть эти документы. Сейчас его долг – не делать ничего. Забрать и уничтожить бумаги, а после держаться перед всеми так, будто ему нечего бояться.
Он пообедал дома в одиночестве, у себя в кабинете, затем тщательно перебрал пачки документов, готовя их для глаз тех служителей закона, которым достанется привилегия обыскивать его дом. За обедом и разбором бумаг Мельмотт выпил бутылку шампанского, отчего ему стало заметно лучше. Если гордо держать голову и смотреть людям в глаза, все, возможно, удастся пережить. Он столько достиг без чьей-либо помощи. Как-то в Гамбурге он угодил в тюрьму за мошенничество и вышел на свободу нищим, без друзей, с испорченной репутацией. Теперь он член британского парламента, безусловный владелец одного из самых роскошных лондонских домов, финансовый магнат, чье имя знают на всех биржах обоих полушарий. Даже если его осудят на пожизненную каторгу, он не умрет. Он позвонил в колокольчик, сказал, чтобы к нему прислали мадам Мельмотт, и велел слуге принести бренди.
Через десять минут несчастная жена робко вошла в комнату. Все, связанные с Мельмоттом, в той или иной мере его побаивались – кроме Мари, и только с ней он порою бывал почти мягок. Слуги перед ним трепетали, жена слушалась беспрекословно, если не могла спрятаться. Теперь она вошла и встала напротив мужа. Здесь, в кабинете, она никогда не садилась в его присутствии. Мельмотт спросил, где они с Мари держат драгоценности – ибо за последний год обе получили много дорогих безделушек. Разумеется, она ответила вопросом:
– Что-то случится, Мельмотт?
– Много чего случится. Они в этом доме или на Гровенор-сквер?
– Они здесь.
– Вели все упаковать – как можно компактнее. Никаких футляров, ваты и тому подобного. Держи их под рукой, чтобы взять с собой, если надо будет покинуть дом. Ты поняла?
– Да.
– Тогда почему молчишь?
– Мельмотт, что будет?
– Откуда я знаю? Ты могла бы уже усвоить, что в моем деле многое может случиться. Ты не пострадаешь. Тебе ничего плохого сделать не могут.
– А ты пострадаешь, Мельмотт?
– Пострадаю! Не знаю, что ты называешь этим словом. Что бы ни случилось, я все стерплю. Жизнь не особо меня щадила и вряд ли пощадит теперь.
– Придется ли нам уехать?
– Очень вероятно. Уехать! Что дурного в переезде? Ты так говоришь, будто хуже переезда ничего быть не может. Как бы тебе понравилось оказаться там, откуда нельзя ни уехать, ни уйти?
– Тебя посадят в тюрьму?
– Придержи язык.
– Скажи мне, Мельмотт, посадят?
И несчастная женщина все же опустилась на стул – ноги ее не держали.
– Я тебя позвал не сцены устраивать, – сказал Мельмотт. – Упакуй драгоценности, свои и Мари, как я велел. Они должны быть в чем-нибудь маленьком, и делать это надо не в последний момент, когда ты ничего не будешь соображать. А теперь иди. Вопросов больше не задавай, я все равно на них не отвечу.
Несчастная женщина тихонько вышла из кабинета и тут же с обычной своей медлительностью начала укладывать драгоценности.
Мельмотт просидел почти до утра, иногда прихлебывая разбавленный бренди, иногда куря. Но работой он не занимался и после ухода жены к бумагам почти не притрагивался.
Глава LXXXII. Настойчивость Мари
Очень рано на следующее утро – то есть очень рано по меркам лондонской жизни – слуга сообщил Мельмотту, что его хочет видеть Кролл.
– Что-нибудь спешное? – спросил тот.
Слуга полагал, что ничего спешного нет, поскольку Кролл выразил готовность подождать, когда мистер Мельмотт оденется. Было около девяти часов. Мельмотт хотел бы выспросить, как держится Кролл, – выслушать мнение даже и слуги, – но не смел задать вопрос. Он решил, по крайней мере, проявить любезность.
– Спросите его, позавтракал ли он, и, если не завтракал, подайте ему что-нибудь в кабинет.
Однако мистер Кролл был сыт и от дальнейшего угощения отказался.
Тем не менее Мельмотт еще не решил, видеться ли с клерком. Его клерк – это его клерк. Возможно, лучше сперва отправиться в Сити, а Кроллу через слугу передать, чтобы ждал его возвращения. Снова и снова Мельмотту помимо воли приходила мысль о бегстве, но, сколько он ее ни обдумывал, ясно было, что бежать невозможно. А если он намерен стоять твердо, то не должен бояться никого, с какими бы громами и молниями тот ни пришел. Рано или поздно кто-нибудь явится с громами и молниями – так почему не Кролл? Мельмотт прислонился к комоду, держа бритву в руке. Так легко разом со всем покончить! Затем он позвонил в колокольчик и велел провести Кролла к нему в комнату.
Следующие три-четыре минуты показались вечностью. Мельмотт от волнения совершенно забыл, что не смыл с лица пену. Однако он не мог унять тревогу. Он сражался с ней на каждом шагу, но она брала верх. Когда в дверь постучали, Мельмотт набрал в грудь воздуху и хрипло сказал: «Войдите». Кролл мягко и очень медленно отворил дверь. С первого взгляда Мельмотт узнал сумку у клерка в руке – ту, в которой вчера оставил Брегерту бумаги, – и по ее форме определил, что они внутри. Кролл завладел теми самыми документами, на которых стоит его поддельная подпись! Надежды больше нет, нет шанса, что Кролл останется в неведении.
– Ну, Кролл, – сказал Мельмотт, выдавливая улыбку, – что привело вас ко мне в столь ранний час?
Он был бледен как смерть и никакими усилиями не мог сдержать дрожь.
– Герр Брегерт пришел ко мне вчера поздно вечером, – сказал Кролл.
– Ох!
– И попросил отнести это вам обратно.
Кролл говорил очень тихо, пристально глядя хозяину в лицо, однако ни в его тоне, ни в выражении угрозы не ощущалось.
– Ох! – повторил Мельмотт.
Даже ради спасения от всех грядущих бед он не сумел бы сейчас хорохориться, но вмиг понял все. Брегерт пришел к Кроллу после его, Мельмотта, отъезда из Сити, выяснил, что подписи сфабрикованы, и решил вернуть ему поддельные документы. Мельмотт знал Брегерта как добряка, но не мог поверить в такую душевную щедрость. Судя по всему, гром еще не грянул.
– Мистер Брегерт пришел ко мне, – продолжал Кролл, – потому что одной подписи недостает. Было очень
