И оно было несколько лет назад. А теперь, поскольку я, Бодлер, наслаждаюсь одним из все более редких периодов нормальности, я решил прийти сюда снова. Сегодня вечером регулярное сборище знаменитого Гашиш Клуба, куда приходит так много благородных особ, конечно, не потому, что одобряют курение гашиша, а просто очарованные нашей привычкой к нему, жаждущие поговорить с нами, поудивляться нашему бесстыдству, поклониться алтарю нашего разума.
Я поплотнее завернулся в свой длинный плащ, ночь стояла холодная, пригладил несколько торчавшие усы и вошел в отель.
Камера проводила меня по лестнице. Там стояла наш лидер, Президент, как мы ее называли, и приветствовала меня. Миновав ее, я поднялся по лестнице и вошел в тесную восточную комнату. Воздух в ней сгустился от дыма горевшего в камине угля и табака в трубках джентльменов из высшего общества и от множества свеч. Собравшиеся сидели на софах с длинными элегантными трубками в зубах, отдыхали на легких стульях, покрытых травчатым шелком и атласом. Между затяжками болтали, смеялись, спорили. Я наблюдал за ними, и мне казалось, будто они слегка дрожат, будто сами стали галлюцинацией, которую искали.
Я заметил моего дорогого друга Теофиля Готье,[70] почему-то он оказался выше, чем я ожидал.
— Как дела? — спросил я его.
— Вечер только разогревается, — ответил он. — Обычная толпа. Вот на этой кушетке ты можешь увидеть Делакруа, Буассара с дурацкой шляпой на голове и братьев Гонкуров,[71] которые, как всегда, щеголяют надменным видом.
— А кто этот толстяк с чашкой кофе?
— Мсье Бальзак.[72] Он приходит только ради беседы. Он говорит, что столько выпивает кофе и алкоголя, что у него развился иммунитет к воздействию Черного Дыма.
Краем глаза сквозь свет прожекторов я заметил, что Клови делает круговые движения рукой. Я истолковал их значение так, мол, он хочет, чтобы Готье и я походили по кругу, чтобы камера могла следить за нами. Я взял Готье под руку и медленно повел через комнату.
— А кто эти двое вон там? — спросил я, потому что двое мужчин только что вошли и суровым взглядом смотрели на происходившее.
— Тот, что слева, конечно, Вагнер, ты можешь определить это по его небрежному галстуку. А другой — восходящий молодой поэт по фамилии Рильке.[73]
Вагнер и Рильке подошли к нам. Камера повернулась к ним.
— Алекс, ведь это ты под бородой, правда? — почти не шевеля губами, прошептал я Готье.
— Кто бы говорил, — ответил Готье. — Черт возьми, как поживаешь, Хоб?
— Я? Я прекрасно. Но, черт возьми, как ты? И, дьявол тебя побери, куда ты исчез?
— Позже поговорим, — сказал Алекс. — Откровенно, старина, я очень рад тебя видеть.
44. ДЕЛО ЗАКРЫТО; В ОДНОЙ РАКУШКЕ С АЛЕКСОМ
Вскоре Клови закончил съемку. Внизу в зале приемов устраивалась вечеринка для съемочной группы, это один из автографов Клови. Я снял костюм, избавился от грима и спустился вниз, постепенно теряя привилегии, какие были у Шарля Бодлера. Но я напомнил себе, что совсем не так ужасно быть добрым старым Хобом Драконианом, особенно когда он на грани завершения дела.
Я ждал, что Алекс бросит меня и снова улизнет. В конце концов, это было бы в духе того, что уже случилось. Но вышло совсем по-другому. Он разыскал меня в зале приемов, предложил удрать, где-нибудь выпить и поговорить. Мы ушли с вечеринки и взяли такси. Алекс знал студенческую забегаловку недалеко от Пантеона, и мы пошли туда. Не помню, как она называлась. По-моему, «Позолоченная ракушка», потому что все в Париже если не золотое, то, по крайней мере, позолоченное.
Там на маленькой, залитой светом площадке очень медленно танцевали пары под звуки барабана, электрогитары и коктейльной палочки. Они танцевали слишком медленно. Должны были так танцевать, контролируя свои движения. Старая игра с силой воли. Мы уже видели такое и раньше. Танцующие носили туалеты, показанные в этом году в салонах моды, и, наверно, имели какое-то отношение к моде в творчестве Клови. Почему кого-то могут интересовать нелепые идеи Клови насчет туфель Бодлера? Меня раздражала его зацикленность на важности этого символа. Кто, по его мнению, он такой? Нелепый позер, похлопывающий по спине дух времени и проповедующий с несуществующей кафедры.
Оркестр был именно такой, какой и можно ожидать в подобном претенциозном месте. Мандолина и деревянная флейта играли народные песни Бретани. Мы заказали кувшин горького бельгийского пива и блюдо мидий в пряном соусе и начали разговор.
Алекс не очень изменился за те десять лет, что я не видел его. Он выглядел хорошо, высокий, мускулистый блондин. Однако он казался немного запуганным, тщательно выбирал столик, сел спиной к стене, чтобы видеть всех входивших и выходивших.
— Так что нового? — спросил Алекс.
— Что может быть нового? — пожал я плечами. — Я теперь частный детектив, по-моему, это ново.
— Полная перемена по сравнению со старыми временами, — заметил Алекс. — Ты больше не играешь даже в покер?
— Редко.
— А как продвигается детективный бизнес?
— Неплохо. Я нашел тебя.
— Да, ты нашел. Но это не в счет. Фактически я все время пытался встретиться с тобой.
— Ты? Почему?
— Хоб, мне нужна помощь. Конечно, я готов заплатить за нее.
— В каком деле?
История Алекса началась несколько лет назад. Как и я, он оставил Европу, вернулся в Соединенные Штаты и начал искать работу. Адвокатский экзамен он сдал несколько лет назад в Вашингтоне, округ Колумбия. Теперь с помощью одного из дядей он пошел работать в корпорацию Селуина, в группу основателей фондов. Шел 1985 год. В 1986-м Алекс обнаружил, что находится в центре интересной ситуации: собирает деньги в фонд помощи никарагуанским контрас и для секретной операции в Иране, которую Белый дом пропагандировал в те годы. Тогда за махинации при сборе денег для этих фондов кое-кто попал в газеты. Хотя Селуин и другие были замешаны в этом деле не меньше.
Как раз в то время Алекс встретил Ракель, одного из секретарей группы Селуина. Она и Алекс начали встречаться. Через месяц они переехали в маленькую квартиру в Джорджтауне. Алекс продолжал работать у Селуина.
Прошло еще несколько месяцев, и Алекс помимо воли стал замечать, что собрано очень много денег для различных проектов, касавшихся никарагуанских контрас и Ирана. Но сколько бы денег ни поступало, борцам вроде бы перепадало все меньше и меньше. Создалась любопытная ситуация. Все совершалось под лозунгами патриотизма. Однако трудно было отделаться от впечатления, что некоторые люди делали на патриотизме очень большие деньги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
