Вот почему, Владыко, в глубокой горести душевной принял я на себя смелость горячо умолять, неотступно умолять Вас от скорбящих многих добрых и верующих русских людей: немедленно скажите слово осуждения развратному хлысту, злому предателю России Григорию Распутину, требуйте предания его церковному суду до отлучения от святой Церкви включительно. Все данные к тому есть для тех, кто не захочет закрывать глаза на распутинские преступления или кто не хочет робеть пред его темным влиянием…
Ради Бога снимите, наконец, черное пятно молчания с Русской Церкви против явного, многолетнего, беззаконного преступления, иначе это пятно несмываемое на позор вольется в страницу русской истории, а самому Распутину дальнейшее молчание церковной власти развяжет руки докопать могилу России.
Два года назад я писал духовнику их величеств Васильеву об ужасных для России последствиях распутинского влияния, и он в своем ответе, называя мои письма серьезными, сказал мне, что отвечать на них нужно не только словом, но и делом. Между тем преступные распутинские щупальцы все глубже впиваются в несчастную страну, сейчас, по крайней мере, он снова на зените своего влияния.
Вот почему, Владыко, опять и опять хочется умолять Вас всех, власть имущих: "Удалите нечестивого от царя и Престол его цельным сохраните при помощи Всевышнего".
Вы, Владыко, — инок, Вам некого, кроме Бога, бояться, Вам нечего терять и достигать. Все земное Вы уже заслужили, заслужите же подвигом спасения Отечества славу небесную вечную. Ради спасения души своей, ради страха перед Судом Божиим, ради блага царя и Родины, которые Вам более чем кому-либо дали земного благополучия, пронесите по стране свой мужественный, правдивый, святительский глас против Распутина и всех распутинцев, невзирая на лица их, станьте достойным подражателем св. Филиппа, самоотверженного обличителя опричнины, и Господь Вас благословит, Россия будет Вам вечно благодарна!
Вы, Владыко, промыслом Божиим возведены на самую высоту свещницы церковной, и от Вас страждущая страна ждет защиты. Воины, миряне, все ныне самую жизнь отдают на защиту Родины от врага внешнего, имеем ли мы, воины царя небесного, духовные лица, право молчать против врага лютого внутреннего, более вредного ныне, чем все сектанты и агитаторы революции, взятые вместе. Ведь наше робкое молчание ныне равно измене Церкви, царю и Отечеству».
Ответом отцу Владимиру была, как уже говорилось выше, высылка в Уфимскую епархию, а Распутин между тем продолжал наступать, оправдывая предсказания изгнанного протоиерея. Не без участия Распутина практически было сломлено сопротивление Святейшего синода. Это произошло не сразу, но произошло. Новый обер-прокурор А. Н. Волжин, сменивший в конце сентября 1915 года Самарина, против Распутина не выступал, но вместе с тем не был ни его сторонником, ни тем более ставленником, и в конце концов был вынужден уйти в отставку.
«Честный, прямой и благородный, он, как мы видели, не пошел по пути компромиссов и этим сразу восстановил против себя "Царское", — писал о Волжине протопресвитер Шавельский. — Что он отказался от знакомства со "старцем" и уклонился от визита Вырубовой, уже одного этого там не могли простить ему. Но он, кроме того, вел борьбу не на жизнь, а на смерть с митрополитом Питиримом. При поддержке своих верных друзей, как и надо было ожидать, митрополит Питирим победил».
Иную оценку личности Волжина дал князь Жевахов. В его воспоминаниях приводится его беседа с обер-прокурором, в которой упоминается и Распутин.
«…чрезвычайно нежно, вкрадчиво и любовно спросил меня:
"А как вы… насчет Распутина?.."
Такое грубое ощупывание моего нравственного облика заставило меня очнуться… Я понял, что означал этот вопрос; однако сдержался и, вопросительно глядя на А. Н. Волжина, спросил его:
"Т<о> е<сть>?.."
А. Н. Волжин, как мне казалось, смутился и, точно отвечая на невысказанные мною мысли, живо сказал:
"Ну да, конечно, я понимаю: какое же может быть знакомство с ним; но… Вы, верно, встречались когда-нибудь"…
"Не только встречался, но Распутин был у меня даже на квартире, лет пять тому назад; но потом я его не видел больше… У меня на его счет особое мнение, какое не удовлетворяет ни друзей, ни врагов его"…
А. Н. Волжин прервал меня, сказав:
"А я, знаете, боюсь его и не решился бы принять его даже в своем служебном кабинете, в Синоде"…
"Я думаю, что здесь недоразумение, — ответил я, — зачем выделять его из общей массы просителей и тем подчеркивать его особенное значение?!"
А. Н. Волжин снова прервал меня:
"Если бы я его принял, то не иначе, как при свидетелях".
"Эта боязнь Распутина, — сказал я убежденно, — и создает ему тот пьедестал, с которого он виден всему свету… Уж если министры боятся его, значит, он действительно страшен… Имя Распутина, наоборот, нужно всячески замалчивать; это интимная, частная сфера Их Величеств, куда никто не должен заглядывать… Я хорошо понимаю, с каким недоверием относятся к тем, кто это проповедует; но я говорил и буду говорить, что крики о Распутине, все равно добрые или злые, опаснее самого Распутина и что никто из преданных и любящих Государя не должен даже говорить о Распутине, точно его и нет вовсе… Каким бы Распутин ни был, но ни Государь, ни Императрица никого не принуждают считать его святым, а конкретных преступлений не могут указать и его враги… Тот же факт, что Распутин действительно предан Царю, никем не отрицается… В государственную опасность Распутина я не верю… Его вмешательство в государственные дела также ни в чем не выражается… Смотрите на него как на заурядного просителя… Если он будет добиваться чего-либо противозаконного, то откажите ему в просьбе; если же его просьба исполнима, то нет резона отказывать только потому, что она исходит от Распутина… Для меня он никогда не был загадочным сфинксом. Я давно уже не видел его; но помню, что далеко не все, что он говорил, было глупо… Напротив, многое казалось мне интересным… Он, несомненно, человек недюжинного ума, хитрый, проницательный; но это вовсе не преступник, имеющий готовые программы и проводящий их в жизнь. Он может сделаться орудием в руках других, но сам неспособен играть первых ролей"…
Эти слова, по-видимому, несколько смягчили А. Н. Волжина. Я был убежден, что А. Н. Волжин держался такого же мнения и искренно разделял мои точки зрения и что, стараясь отмежеваться от Распутина, он делал это только для того, чтобы рассеять то подозрение в близости к Распутину, какое тяготело над каждым вновь назначенным министром…»
Позиция князя Жевахова, человека, по мнению многих историков, довольно темного, была очень ясна и проста, но несколько утопична и мало применима на практике. Следовать ей не получалось, и распутинский вопрос, еще несколько лет назад разделивший и Синод, и правящих архиереев на два лагеря, обострился к 1915 году донельзя. Нужно было выбирать, чью сторону ты занимаешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
