«Если поторопиться, — понял Уинтроу, — может, и я сумею остаться в живых!»
Он опасливо приблизился, желая присмотреться, который прут окажется легче вывернуть. И увидел, что бешеные усилия змеи уже расшатали очередной камень. Правда, камень оказался покрыт густой слизью, что вовсе не облегчало работы. Что ж! Уинтроу подхватил один из прутьев, которые вытащил раньше. Прут оказался несоразмерно длинным и, в общем, мало подходящим в качестве орудия труда, но касаться слизи руками очень уж не хотелось. Слизь могла быть ядовитой. Да и змея вполне могла его цапнуть. Всякому животному, угодившему в западню, свойственно огрызаться. А если его укусит тварь размером с ту, что он пытался освободить…
Да, не много в таком случае от него бы осталось.
Уинтроу сунул свой прут между двумя еще державшимися и стал действовать им, как рычагом. Увы, тем самым ему пришлось еще сильнее прижать несчастное чудище. Змея взревела, но, что удивительно, не попыталась схватить его. А вот камень, запиравший очередной прут, отчетливо сдвинулся. Уинтроу тотчас переместил свой рычаг, сунув прут в расширившуюся трещину между камнями. Длина прута бессовестно мешала ему. Он то и дело застревал между стенками. Однако наконец Уинтроу удалось сдвинуть камень на вполне достаточное расстояние.
Теперь прут…
— Только не ешь меня! — предупредил он змею, волей-неволей подходя к ней вплотную, и некоторым чудом она, казалось, поняла, что он имел в виду. Она замерла, только жабры продолжали тяжело вздыматься и опадать. Может быть, змея уже умирала?… Уинтроу не мог позволить себе думать ни об этом, ни о безостановочно мчавшемся времени. Он схватил прут и потянул его вверх…
И почти сразу закричал от боли.
Его ладони обожгло, потом они прикипели к покрытому слизью металлу. Но телесная боль оказалась сущим пустяком по сравнению с мучительным узнаванием. В мгновение ока Уинтроу постиг ее боль, постиг все мучения разумного существа, томившегося в заточении немыслимо долгое время — дольше, чем он был в состоянии уразуметь… Теперь он вместе с ней дышал обжигающим воздухом, это его нежная, тонкая кожа высыхала и трескалась, лишенная воды, это он с ужасом понимал, что еще чуть-чуть — и сделается слишком поздно…
Ей нужно бежать, бежать прямо сейчас, а не то будет слишком поздно не для нее одной — для всех, для всех…
Судорога отбросила Уинтроу прочь от обжигающего прута. Тело шарахнулось, уходя от боли, и он растянулся на полу. Он судорожно дышал и никак не мог отдышаться. Никакой жизненный опыт не подготовил его к столь ослепительной вспышке общности. По сравнению с той сопричастностью, которую он только что испытал, даже его связь с живым кораблем выглядела чем-то неуклюжим, искусственным и ненадежным. На несколько мгновений Уинтроу просто не мог отъединить свою личность от личности твари…
Нет. Не так. Не твари. Или тогда уж надобно называть тварью и себя самого. Ибо перед ним было создание, по меньшей мере равное ему по разумности. А может быть (он едва отваживался об этом гадать), и превосходившее…
В следующий миг Уинтроу стремительно вскочил на ноги. Сорвал с себя рубашку, обмотал ею руки и снова взялся за прут. На сей раз он явственно разглядел в медленно гаснущих золотых глазах живой и проницательный ум. Он схватил прут и что было силы потянул его вверх. Тянуть было трудно: рубашка мешала держать его достаточно крепко, и вдобавок слизь сделала прут скользким. Уинтроу дважды делал усилие, прежде чем ему удалось оторвать прут от каменного подножия. Но, как только его нижний конец показался наружу, змея рванулась вперед. Ее могучий рывок согнул прут наружу, точно соломинку. Уинтроу тоже полетел прочь, и не просто полетел, но еще и измазался в слизи, густо покрывавшей ее кожу. Опять она мучительно обожгла его тело. Он закричал от боли: слизь проела даже его толстые парусиновые штаны, они распадались, превращаясь в лохмотья. Уинтроу знал, куда стремилась змея. Он пришел в ужас и закричал:
— Там еще нет воды! Камни, только камни! Ты расшибешься!
Он попытался передать ей это не только голосом, но и мыслью. И змея ответила.
Уж лучше смерть! — отдалось у него в голове.
Она вилась и вилась мимо него, изливаясь из пруда своего заточения, словно нить, сматывающаяся с катушки. Уинтроу отчетливо ощущал, какое мучительное усилие требовалось ей, чтобы заставлять двигаться свое длинное тело, изуродованное пребыванием в каменном мешке. Это был акт отчаяния: она не знала, куда бежит — в жизнь или в смерть. Она просто бежала. На свободу — какой бы та ни была!..
Вот именно. Прости, что убила тебя…
— Да ладно, чего там… — пробормотал Уинтроу. Сам он был не слишком уверен, что умер. Он просто пребывал вне своего тела… То есть опять не так. Он как бы перерос его. Это было как во время трансов в монастыре, когда он создавал свои витражи. Только на сей раз — гораздо, гораздо мощнее. Боль обожженного тела была не значительней зуда от ничтожной занозы.
Ах, — вздохнул он. — Теперь я так ясно вижу тебя. Ты все время была со мной… Змеи и драконы моих витражей… В моем искусстве они присутствовали всегда. Откуда ты знала, что я к тебе приду?
А как ты догадался прийти?… — изумилась она в ответ.
Она, впрочем, ответа дожидаться не стала. Собрав все силы, она прыжком вылетела из расщелины… Уинтроу сжался в комок, не желая слышать удара тяжелого тела о смертоносные камни внизу… Удара не последовало. Змея оказалась для этого слишком велика. Она смогла дотянуться непосредственно из пещеры до подножия утесов. Спустила вниз голову и переднюю часть тела, потом подтянула хвост. «Странно, — подумал Уинтроу. — Мы больше не соприкасаемся, но я ее по-прежнему чувствую…» Он вправду ощущал, как припекает ее горячее солнце, как липнет к нежной шкуре песок… Утратив последние силы, она беспомощно ворочалась на обросших острыми раковинами камнях. Ей нужна была вода, которая примет и оторвет от земли ее тело. Вода, которая смочит наконец ее жабры… Прилив только-только начал касаться ее брюха. Сколько усилий — и лишь для того, чтобы умереть здесь, на берегу!.. Какая битва! — а в итоге она станет пищей для крабов и морских птиц…
Между тем с Уинтроу что-то происходило. Что-то весьма скверное. Яд распространился по всему его телу. Распухшие веки закрыли глаза, дыхание свистело, едва проникая в отекшее горло. Из глаз и из носа текло, он чувствовал себя так, словно с него содрали всю кожу. И тем не менее он не только поднялся, но и поковылял на заплетающихся ногах к устью расщелины. На одной руке у него еще болтались ошметки рубашки. Он рассмотрел внизу, под собой, зелено-золотое тело змеи. Он чувствовал, как она буквально спекается на солнце. Он должен был пойти туда, к ней…
Узкая крутая тропа не пожелала послушно стелиться под ноги. Сделав всего три неверных шажка боком, Уинтроу просто завалился назад — и полетел вниз. Он приземлился прямо на податливую тушу змеи. Она смягчила удар, но это было все равно что свалиться на раскаленную сковородку. Уинтроу опять закричал. Ее знание было слишком велико для него, слишком непостижимо… И к тому же то, что покрывало ее кожу, напрочь разъедало его собственную. Он перекатился прочь и сполз на камни, обросшие скорлупами морских желудей. Накатилась волна и по-собачьи лизнула его в лицо, обдав благословенной прохладой… и едким рассолом на раны.
Доброловище… — пришла мысль змеи. Одно-единственное слово, заключавшее в себе всю любовь, тоску и стремление бессмертного сердца. Уинтроу вспомнил про обрывки рубашки у себя на руке. Клочья пропитались морской водой. Он подтянул руку к себе и пополз обратно к змее. Мир плавал перед ним в густом тумане, он чувствовал только жар солнца на своей коже. На своей? На ее? На их общей?… Он расстелил мокрые остатки рубашки по ее жабрам с одной стороны. Они покрыли обидно малую часть ее головы.
Спасибо, так мне легче. Мы все благодарим тебя…
— Мы? — кое-как выговорил Уинтроу. Наверное, мог бы и не произносить.
Мы. Мой род. Я — последняя, кто может спасти его. Я — Та, Кто Помнит. Хотя даже и теперь, может быть, уже поздно… Но если я все же не опоздала и мы будем спасены, мы будем помнить тебя. Все и всегда. Утешься этим, мгновенно живущий…
— Уинтроу. Мое имя — Уинтроу…
До них добралась следующая волна. Она была заметно выше предыдущей. Змея вздрогнула, забилась и кое-как придвинулась чуть ближе к воде. Ближе — но все равно недостаточно близко… Уинтроу себялюбиво подумал о том, хватит ли у него сил откатиться подальше от змеи и более не разделять ее муки. Ему и своих собственных было достаточно. Но потом решил, что все это — чепуха, не стоящая возни. И он остался лежать, ожидая, когда следующая волна приподнимает его и он сможет соскользнуть с берега, чтобы плыть в океан — навстречу своей родне…
