или в Москву (где тоже есть курсы). Я верю, что Вы успеете, потому что у Вас есть характер.
В середине мая я уеду из Петербурга в деревню, но до того времени Вы мне, может быть, и напишете. Тогда сообщу Вам и адрес мой (летний то есть).
Преданный Вам искренно Ф. Достоевский.
186. А. Г. Достоевской
6 июля 1877. Петербург
Среда, 6 июля/77. Петербург.
Милый друг мой Аня, обнимаю тебя и целую. Деток тоже всех поголовно. Как вы съездили?{1683} Жду с нетерпением твоего письма.{1684} Только об вас и думаю.
Я приехал вчера весь изломанный дорогой. Подробностей не пишу, потому что спешу как угорелый, дела ужасно много и застал много хлопот. Приехал поезд в 11 часов утра. Приезжаю на квартиру, а Прохоровна только что передо мной ушла, ждала меня со вчерашнего дня. Послал за ней. <21 строка нрзб>[117]
Как приехал, сей же час, не дожидаясь Прохоровны, за которою отправил дворника, отправился в типографию. Александров сказал мне, что они всё набрали, но ничего не отпечатали, потому что нет цензора. Ратынский уехал в Орловскую губ<ернию> в отпуск, Александров ходил и к Пуцыковичу (чтоб тот, в Комитете, выхлопотал мне цензора), и сам ходил в Комитет. Секретарь и докладывать не захотел, а, выслушав, объявил, что я из-под цензуры вышел, так пусть и издаю без цензуры. Это значит, если всё отпечатано будет к 9-му июля, то выйдет (накинув еще 7 дней) 16-го числа. Затем стали считать набор. Вдруг оказывается, что и с привезенным мною пакетом вчера и с объявлениями не будет доставать 5 стран<иц>. Стало быть, предстоит сочинять. Полчаса считали строки, и вдруг мне пришло в голову спросить самый пакет, и я увидел, что они последней отсылки от 1-го июля еще не получали, то есть 5 дней, и я приехал раньше. Предпоследнюю же отсылку от 30 июня получили 4-го числа, то есть накануне моего приезда. Я по крайней мере обрадовался, что сочинять не надо будет. Затем поспешил в Цензурный комитет. И секретарь и Петров, все хоть и вежливы, но уговаривали меня изо всех сил печатать нецензурно, не то у вас будут сплошь вычеркивать. (Вероятно, у них какие-нибудь особые инструкции насчет теперешней литературы вообще, так что, очевидно, они мне не лично угрожали, а вообще такой ход дела, что велено строже.) Я этого ужасно боюсь, но я все-таки стоял на том, чтоб мне дали цензора, обещали вчера же, но вот уже сегодня утро, а известий никаких нет, и опять сейчас придется ехать в Комитет, а между тем можно бы первый лист уже печатать.{1685} Навалили на меня корректур. Вчера отдержал лист, но более не мог. В мое отсутствие заходила Марья Николаевна, написала мне записку, чтоб я ей назначил день, когда ей ко мне явиться.{1686} Ясно, что я должен сам заехать. Между тем времени ни минуты. Сейчас еду в типографию и цензуру. Затем буду сидеть за корректурами. И проч. и проч. Вчера поздно вечером пришел в типографию пакет с текстом от 1-го июля.{1687} Никого не видал. Николя заходил и вчера (без меня) и 3-го дня. Все думают, что у меня времени куча, только к ним ездить да болтать с ними. Не съезди я сегодня к Марье Николаевне — ведь обидится.
На днях, послезавтра, если не завтра, напишу подробнее. А сегодня ничего не знаю, как еще меня решат. В этом и забота и обида. Целую вас всех: ты мне снилась в вагоне. Снилась и вчера. Целую вас всех тысячу раз.
Твой вечный и неизменный Ф. Достоевский.
Кланяйся всем.
P. S. Сейчас заходил переплетчик. Бог знает, как они все узнали, что я приехал. Он хоть и хворый, но сам ведет дела. Я ему сказал, что дам знать, когда надо. Потом заходил подписчик и подписался. (Сколько их, должно быть, перебывало, да с тем и ушли.) Давеча, когда еще спал, изо всех сил звонил один мальчишка из Садовой от какого-то купца Николаева с требованием и с деньгами продать книгу, роман «Униженные и оскорбленные» (!) Разбудили меня. С тем и отправил.{1688}
Пиши подробности о детях. Будь терпелива. Целую твои ножки и еще всю, то есть в каждое место, и об этом много думаю.
187. А. Г. Достоевской
15–16 июля 1877. Петербург
15 июля/77.
Милый друг мой Аня, завтра, 16 июля, хочу выехать из Петербурга вечером с курьерским поездом.{1689} С самого 8-го июля, когда получил от тебя письмо из Киева, от 6-го июля, не получал от тебя до сих пор ни одной строчки!{1690}Что с вами сталось, что сделалось, понять не могу! Неужели письмо пропало на почте? Почему же ни одно твое письмо, ни к дворнику, ни к Коле, ни к Марье Николаевне, за всё лето, не пропадало? Как мне не думать и не сомневаться? Вот уже трое суток хожу как пришибленный. Ночью сплю часа по 4 не больше и всё вижу кошмары. Удивительная задалась мне поездка: приехал — хлопоты, неудачи и сейчас припадок. Тут в болезненном состоянии выпуск №, и вот только чуть-чуть освежилась голова — муки об вас, об тебе и об детках! Дальше выносить не могу и завтра выезжаю. Завтра подожду до 2-х часов: если не придет от тебя письмо, то телеграфирую с нарочным (если только примут телеграмму в Мирополье или в Суджу, с доставкою в Малый Прикол). В телеграмме буду просить тебя телеграфировать мне немедленно (а для того попросить послать для этого нарочно Гордея в Суджу) к Елене Павловне в Москву, на Знаменке, дом Кузнецова, у которой нарочно для этого остановлюсь.{1691} В воскресение, 17 июля, я буду в Москве и прожду в Москве телеграммы до понедельника до 2-х часов. Если не получу от тебя ответной телеграммы, то уже не поеду в Даровое взглянуть на места моего детства, а отправлюсь прямо к вам в Прикол. Что делать, Аня, тяжело мне теперь в эту минуту. Сегодня с вечера началось сердцебиение и не проходит. Всё думаю, думаю, и бог знает что приходит в голову. Мне всё представляется, что дорогою из Киева который-нибудь из них, Федя или Лиля, попал под
