— Я им передам, — пообещал он, как мне показалось, едва ли не довольный поручением.
— Ко мне пришлют адвоката, верно? — спросил я у него, когда он повернулся, чтобы уйти. — Кого-то, кто поможет мне защищаться в суде?
— Они пытаются найти кого-то, кто согласится тебя представлять, — ответил он.
Если он думал, что его слова прозвучат обнадеживающе, он ошибся. Интересно, состоится ли трибунал, если у меня не будет защитника, подумал я.
Если бы я остался в Академии, то изучил бы военные законы и то, как они применяются. Впрочем, то немногое, что я слышал, убеждало — толку от подобных занятий было бы не много. Едва ли мне удалось бы чем-то воспользоваться для своей защиты. Я закрыл глаза и попытался ненадолго побыть мальчиком, который радостно отправился в Академию с надеждами на светлое будущее и прекрасную карьеру. В этом будущем я имел послушную и любящую жену, воспитанную в традициях семей офицеров каваллы. Карсина, что мы сделали друг с другом? Потом я стиснул зубы и признал, что ее едва ли можно винить в моих неприятностях.
Если я хотел найти виновника, мне следовало лишь посмотреть на себя. Хитч предупреждал меня, что за использование магии в собственных целях мне придется дорого заплатить. Если бы я не заставил Карсину извиниться передо мной, она могла бы тихо скончаться от чумы. Я сам подписал себе приговор. Что ж, смерть на виселице будет быстрой для человека моего веса. Скорее всего, голова просто оторвется от тела. Немного жутковато, но намного быстрее, чем висеть и задыхаться. Я покачал головой и попытался отогнать мрачные мысли. Сейчас об этом думать не стоит.
Однако ни о чем другом я думать не мог.
Голова все еще болела от удара ведром. Ощупав лицо и голову, я пришел к выводу, что должен был умереть от этих повреждений, если бы остатки магии не сумели так быстро меня исцелить. Судя по чувствительным участкам, у меня была сломана челюсть и проломлен череп. Меня раздирали противоречивые чувства: радость от того, что магия спасла мою жизнь, и сожаления, что я не умер быстрой смертью. И хотя исцеление происходило не так быстро, как после ранения пулей, я сообразил, что, когда я предстану перед судом, я буду уже совершенно здоров. И никто не поверит, что я получил страшный удар от мертвеца. Они найдут другое объяснение моему бессознательному состоянию.
Моя камера была маленькой и голой. Нары, горшок, зарешеченное окошко на двери, щель внизу, через которую мне передавали пищу. Из коридора лился тусклый, но никогда не гаснущий свет от висящей на стене коридора лампы. Было очень тихо. Либо в тюрьме не сидели другие заключенные, либо они постоянно спали. За все это время я видел лишь Спинка и охранников, которые приносили еду и время от времени заглядывали в мою камеру. Мне было нечем занять себя и отвлечь от мрачных предчувствий, и мои мысли метались по кругу.
Скоро я умру. Это было ясно. Я надеялся, что сумею сохранить достоинство. От одной мысли, что мне придется подниматься по ступенькам на помост виселицы, мне становилось страшно. Я решил, что не стану трястись, плакать и умолять о пощаде. Впрочем, вероятно, все приговоренные к смерти намереваются вести себя достойно; однако я надеялся, что у меня хватит на это сил. Я боялся предстоящего суда и ждал его, чтобы все наконец закончилось. Я принимал какие-то решения и отказывался от них по дюжине раз на дню. Я попрошу, чтобы все мое имущество оставили Эмзил и ее детям. Нет, я не стану упоминать Эмзил и детей, чтобы связь со мной не повредила им. Я расскажу суду все: кто я, как меня заразила магия, какие опасности несет танец Пыли, как я общался со спеками, как меня обманом убедили посадить деревья предков рядом с кладбищем и как важны для спеков старые деревья… Нет. Я буду молчать, и пусть меня приговорят к смерти. Так я смогу защитить отца и сестру от дальнейшего позора. Я расскажу только о ходоках и о том, как пытался спасти Карсину. Интересно, за кого меня примут — за лжеца или безумца?
Один день сменял другой. Меня навестил лейтенант Роупер и сообщил, что слушание откладывается, поскольку до сих пор не принято решение, кто должен его проводить — городской суд Геттиса или военный трибунал. Он подошел к двери моей камеры, сообщил это мне и ушел, прежде чем я успел спросить, не его ли назначили меня защищать. Я боялся, что именно его.
Мой следующий посетитель разбудил меня ранним утром — или, по крайней мере, мне так показалось. Это был высокий мужчина с налитыми кровью глазами, дышавший парами бренди через решетку моей камеры, когда он схватился за ее прутья и принялся их трясти.
— Жирный грязный трус! — пьяным голосом бормотал он. — Мне следует вытащить тебя отсюда и разорвать на части за то, что ты сделал с моей прекрасной женой. Ты осквернил самую нежную и благородную женщину, когда-либо созданную добрым богом! Грязный пес! Отвратительный мерзавец!
Он вновь потряс решетку, да так, что дверь закачалась. Я задумался, есть ли у него пистолет и смогу ли я укрыться от него в камере?
Когда ярость капитана Тайера немного выдохлась, он неожиданно ударился головой о дверь. Некоторое время он стоял так, ловя ртом воздух. Затем его дыхание пресеклось, уступив место душераздирающим рыданиям.
— Я не осквернял вашу жену, сэр, — совершенно напрасно заговорил я. — Я не прикасался к ней. Карсина оказалась ходоком; она очнулась от того, что мы посчитали смертью, а на самом деле было глубоким забытьём. Я дал ей воды и чаю. Я уже собирался ехать за вами, когда…
— Лживый ублюдок! — Мои слова вызвали в нем новый приступ ярости. — Не смей произносить ее имя, мразь! Виселица слишком хороша для тебя! Ты должен страдать так, как ты заставил страдать меня!
Он просунул руку между прутьями решетки и начал сжимать и разжимать кулак, словно мог как-то дотянуться до меня и задушить. Это выглядело бы смешно, не будь его намерения столь откровенны.
— Капитан Тайер! Сэр! Капитан, пожалуйста, сэр! Вам следует уйти.
Голос охранника прозвучал тонко и пронзительно. Тайер повернулся и посмотрел на него.
— Пожалуйста, сэр. Вы должны уйти. Мне не следовало вас впускать. Скоро он предстанет перед судом, и вы сможете обвинить его публично. Сэр.
Тайер сжал прутья решетки и вновь тщетно попытался тряхнуть дверь. Охранник ждал. Потом Тайер наконец сдался и обмяк, повиснув на двери и хрипло дыша.
— Пойдемте, сэр. Справедливость будет восстановлена. Пойдемте отсюда.
С этими словами охранник увел его.
Подозреваю, что я сжег всю магию, какая у меня оставалась. Я ел тюремную пищу, но утонченность вкуса, прежде позволявшая мне наслаждаться даже самой простой едой, покинула мое нёбо. Каждый день я получал миску каких-то помоев с куском черствого хлеба и кружкой воды. Я съедал все, но лишь потому, что голод не утихал во мне. Казалось, магия решила напоследок посмеяться надо мной. Если прежде я не худел даже в более трудные и скудные времена, то теперь быстро терял вес. Моя одежда с каждым днем все больше висела на мне, кожа становилась дряблой. Мне больше не снились прежние сны, лишь иногда посещали отрывочные кошмары о повешении. Хотя магия и не дала мне умереть, но исцеление затянулось. Голова и челюсть почти все время болели. Любое движение, даже простой поворот головы, вызывало головокружение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
