Когда из двух сотен оставалось не более по десятку с каждой стороны, начиналось самое интересное — гонки. Вот там уже, не до соперниц было. Старались выхватить козлёнка и на скорости унести, но это, как правило, не удавалось. Догоняли, отбирали и всё двигалось в обратную сторону. Когда, наконец, одной из дев удавалось прорваться в «стан» то и те, кто победил, и те, кто проиграл, рухнули от усталости наземь.
Каждый вечер устраивались «пьяные качели». Качели, вообще то, были настоящие трезвые, а вот бабы качающиеся — пьяные. Вкапывали высокие брёвна, между ними вязали верёвку, а в середине — незатягивающаяся петля, куда вставали ногами и раскачивались. Качели такие, сооружали кучкой, до десятка штук, и вся прелесть в них была в том, что девки с бабами, не просто, качались, а производя это нехитрое действие, во всю глотку орали похабные песни.
Короткие частушки, голосили по очереди, длинные песни, горланили хором. Народ вокруг скакал и прыгал, изображая танцы, да, «певунь» подкачивал, чтоб не расслаблялись.
Главным блюдом стола, в эти дни, был знаменитый «курник». Да. Куриц в степи уже знали давно. Неизвестно откуда они туда попали: степью из Китая или с гор, через персидские земли, а может с гор Индии, никто не знал, но кур разводили и мясо их ценили.
Те «курники», были ещё по старым рецептам, «на петушином гребне» и делались эти блюда, высотой по пояс взрослого человека. Слой за слоем, блин за блином. Персональный «курник» каждому человеку, делался только два раза в жизни. Когда родился, да, когда за свадебный стол, в качестве жениха или невесты, садился.
Вся ордынская кухня делилась на три разновидности кушаний. Первые — ненасытные. Такие блюда сколько не ешь, всё есть хочется. Животы лопаются, дышать невмоготу, а кусок, так в рот и тянется. Были такие каши с секретными травками.
Вторые, простые, то есть обычные и повседневные. Третьи — обжорные блюда, которые даже съев немного, насыщение наступало быстро. Вот к этой третьей разновидности и относился «курник». Одним этим блюдом, можно было накормить огромное количество народа, поэтому и подавали его на грандиозные празднества, с большим количеством людей. Каждый съел по кусочку и все сыты.
Надо отметить, что в тот период, единого свадебного обряда в ордынской культуре не существовало. Связано это было с тем, что культура была, с одной стороны многонациональной, с другой, представители разных культур были оторваны от социальных корней и представляли из себя свободных индивидуумов.
Касакские семьи мужицких орд, зачастую, создавались проще простого. Захваченная в плен девушка, женщина, превращалась, для начала, в сексуальную рабыню, правда, только одного насильника, привыкнув к такому обращению, переводилась в разряд походных жён, при своём господине, ну, а если и так уживались, то объявлялась касакской женой, вроде бы, как официально.
Заводилось хозяйство, ставился кут, плодились дети и касаку из похода, стало куда возвращаться и начиналась у него полу походная жизнь или полу оседлая, выбирайте любое определение.
После свадьбы молодые отправились в свадебный поход. Только вдвоём. Эдакое свадебное путешествие. Ехали степями, лесами, горами. Ночевали где попало, в основном в чистом поле.
Это было время притирания друг к другу. Старались не заезжать, ни в станы, ни стойбища, ни в поселения. Только наедине друг с другом. Бывало, некоторые катались так по полгода. Райс с Гнуром, так же почти до самых холодов и прокатались.
Глава семнадцатая. Он. Возвращение
Походы орд, как правило, носили сезонный характер и производились в тёплый время года, когда коня в степи или в тех местах куда идут, прокормить можно было. На зиму орды распоходивадись, то есть снимали с воинов ритуальную привязку к законам, позволяя всем желающим покинуть степь.
Этим обычно пользовались местные орды, путь до дома, которых, не представлял по расстояниям трудностей и те отбывали в родные края до следующего сезона.
Оставался в степи тот, кто успевал обзавестись семьёй или заведя, так называемую, походную жену. Первые, закрепляясь в стойбище, продолжал касачить, совмещая и военную составляющую жизни и мирную, обзаводясь двором, скотом и огородом.
Но такое было редко, так как даже те, кто обзаводился походными жёнами, продолжали жить по-походному, а женщин использовали, лишь для секса и не более, ибо каждый надеялся разбогатеть, да, вернуться в родные места, где и осесть, создав семью.
Блудный урартец, появился в стойбище только к началу зимы, когда по степи забелели её первые признаки, в виде снега, согнанного в островки степными ветрами. Распоходенная орда, расползалась кто куда, тая постепенно, прямо на глазах, как ночью выпавший снег, под лучами дневного солнца.
Вокруг Асаргада, собралось больше сотни воинов, готовых идти с ним в горы на царствование. Всю орду уговорить у него не получилось. Камнем преткновения стал ордынский царь Даникта, хотя в распоходенной орде, он уже был просто Даникта, без царского титула.
С одной стороны, эламит не выказывал особого недовольства идеей Асаргада, но с другой, сам никуда не собирался и ревностно отстаивал будущее своей орды, понимая, что ушедшие с Асаргадом люди, вряд ли, вернутся сюда по весне, хотя его затею, обзывал не иначе, как пустой и это, пожалуй, единственное выражение из сонма не ругательных. Стараясь перевести в шутки устремления самозваного царя, он постоянно утверждал, что по царствуя зиму, весной всё равно сюда все припрутся.
Чтобы лишний раз не нервировать Даникту, Асаргад, отъехав от основного стойбища, разбил новое, где и дожидался «знака Ахурамазды», как он объяснил своим соратникам.
Уйбар прискакал налегке. Разодетый в дорогие и пышные меха, какого-то непонятного и видно дорогого зверя, уж больно богато и пышно выглядел. Шапку сознательно не одел, чтобы показать всем свой золотой, ухоженный волос. Конь в дорогом облачении, оружие царское. В общем, его приезд произвёл впечатление, на уставший и непонятно чего ждущий, отряд Асаргада.
И почти сражу, лишь поздоровавшись, не дав толком отдохнуть и рассказать путешественнику о своих приключениях, Асаргад «сыграл поход», собрал людей, попрощался с Даниктой, продефилировав отрядом вскользь старого лагеря, напоследок заверив его на полном серьёзе, что ждёт его орду в своих рядах, даже пообещав ему эламское царство и чуть больше сотни конников, с гружёнными приводными, двинулись на встречу судьбе на юг, в родные горы.
О своих приключениях, Уйбар рассказывал, практически, всю дорогу без умолку, передыху, с единственным перерывом на сон, когда его, просто, затыкал Асаргад, насильно, разгоняя всех спать, а рассказать ему было о чём.
Райс, как выяснил, наконец, Асаргад, была дочерью самой Матери девичьей орды Тиоранты и царя степной орды Эминака. В том, что она была высокородной дочерью, Асаргад не сомневался, но ему и в голову не приходило, что на столько. По рассказу Уйбара, она положила глаз на их Гнура и буквально, насильно его на себе женила.
Гнур же тянулся к Апити, и та, отвечала ему взаимностью, но Райс, оказалась сильнее в этом любовном треугольнике и по словам рассказчика, умыкнула его у подруги, исключительно, из вредности и ревности, в первую очередь, к себе любимой, привыкшей получать всё и сразу, о чём только задумается.
Уйбару же выпала участь наблюдать за всем этим, лишь со стороны, так как ни та, ни другая, в борьбе за Гнура, на него, как на вожделенный объект, даже не глядели.
С упоением рассказывал о походе и взятии города, о резне и горах золота. Конечно же, приврал, приукрасил, но как без этого сказки сказывать. В его устах, даже самые обычные и скучные вещи, превращались в события величественного масштаба.
Много восхищался боем берсеркеров и бердников, с коими плечом к плечу посчастливилось биться, где он, не ударив в грязь лицом, прослыл героем и чуть ли не братом по оружию. Но больше всего, сам восхищался рыжей бестией. Как она дралась, как она рубила!
