— Отдаю тебя… пусть любит… станешь… поймешь. Легких родов… Травы под ноги… Поймешь. Храни тебя…
Девушке показалось, что голос старухи непривычно изменился. Что это другой, незнакомый голос, который никак не может принадлежать Большой Фа; старуха прибавила еще несколько неразборчивых слов и вышла, прикрыв дверь.
Невеста с головой ушла под одеяло и тихо, без слез, заплакала.
* * *
— …Тихо.
Он и так сдерживался из последних сил. Ногу будто бы жгло огнем.
— Если снадобье не проникнет в рану, ты можешь лишиться и ноги, и жизни.
Ее голос казался сухим, как шелест бумаги. Она снова склонилась над его раной — и он вцепился обеими руками в жухлую траву. Желтые кольца, красные тени… Дикая мысль, но ей, кажется, нравится мучить его. Она будто бы мстит за что-то.
— Все, — она подняла голову. — Теперь перевязка.
— Тиар…
— Да?
— Ты знаешь, где звезда Хота?
В стороне от костра бродила, светя белым боком, кобыла. Ветки уютно потрескивали, приглашая расслабиться и долго молчать, глядя в огонь.
— Звезда Хота? Ее не видно в это время года.
Он почувствовал, как по спине ползет муторный холодок.
— Нет, видно… Над самым горизонтом. Посмотри.
Что-то в его голосе заставило ее внимательно заглянуть ему в глаза.
— Посмотри, Тиар. Пожалуйста…
Она поднялась. Некоторое время вглядывалась в темноту; удивленно кивнула:
— Да… Над самым горизонтом.
И молча взялась за перевязку. Отсвет огня, домашний и уютный, не делал ее лицо мягче; не хозяйка перед очагом, а бесстрастная медная маска. Красивая и отстраненная; теперь, когда боль немного отступила, Игар заметил наконец сухую складку между ее бровями.
— Тиар…
— Скажи мне, сколько месяцев женщина вынашивает ребенка? — она смотрела в огонь.
— Девять месяцев, — ответил он механически.
— Скажи мне, когда родит Илаза, если ты похитил ее два месяца назад? Или ты сочетался на Алтаре с беременной женщиной? А?
Игар превозмог боль и сел. Тиар медленно повернула голову, и он увидел, что в глазах ее стоит ночь куда темнее, чем та, что окружает сейчас костер. Черная пасмурная ночь.
Болезненное раздражение, нараставшее в нем последние несколько часов, получило новый толчок. В голосе Тиар скользило холодное высокомерие:
— Так куда мы едем? У кого принимать роды, Игар?
Он обернулся к звезде Хота, нависавшей над чернотой горизонта. Над неровной, зубчатой чернотой…
Над кромкой далекого леса.
Игар содрогнулся. Тиар перехватила его взгляд, и складка между ее бровями стала глубже.
— Я признаюсь, — проговорил он глухо. — Но ты — ты признайся первая. Кого ты предала?
Глаза ее расширились:
— Что?
— Не притворяйся, — он стиснул зубы. — Это я могу хитрить, изворачиваться, лгать… Мне будет противно — но я крученый, и меня не изменишь. А ты… Не надо портить того, что я о тебе знаю. Признайся, скажи: кого ты предала?
Она молчала. В ее глазах отражался огонь.
Игар почувствовал, как его захлестывает злоба. За эти дни он не раз думал об этой женщине чуть не как о святой. Тем больнее и поучительнее будет та ложь, которую она сейчас скажет…
А если нет? Если она не солжет?!
— Кого, Тиар? — голос его казался просительным.
— Никого, — отозвалась она глухо. — Клянусь жизнью, что никого и никогда не предавала.
Он проглотил вязкую слюну. Вот так. Так даже лучше… Так легче.
— А ты врешь, — сказал он чуть ли не с удовлетворением. — Сейчас ты врешь.
— Ты в своем уме? — спросила она отрывисто.
Он поднялся. Нога болела, но разве это боль…
— Тиар… Ты предала один раз, но страшно. И теперь тебя ждет скрут.
Он не хотел смотреть ей в глаза — но ее взгляд не отпускал. Зрачки казались застывшими каплями черной смолы. Она молчала.
— Скрут, — он с трудом перевел дыхание. — Скрут, это такое существо… Это жертва предательства. Твоего предательства, Тиар.
Губы ее шевельнулись. Он скорее прочел, чем услышал слово: нет.
— Да! — выкрикнул он, пытаясь себя подстегнуть. — Да!
Дальнейшее он помнил смутно; Тиар вскочила и бросилась бежать.
Костер остался сбоку и позади. Испуганно захрипела Луна. Боль в ноге разрослась, захлестнула все тело; он догнал женщину и повалил на землю.
— Ты безумец, — выдохнула она ему в лицо. — Злобный безумец…
Их силы в схватке оказались почти равны, потому что Игар был избит и изранен, а Тиар боролась за свою жизнь. Ошалев от боли, он сделался бездумным животным, все мысли и чувства которого не поднимаются выше «выжить и победить»; наконец, сопротивление женщины ослабело, задавленное его грубым напором. Он завернул ей локти за спину, поднял, обессилевшую, с земли, и потащил обратно — туда, где косила круглым глазом испуганная, сбитая с толку кобыла.
* * *
Последний вечер перед истечением срока скрут и Илаза провели вместе. Под знаком уходящей звезды Хота их будто бы тянуло друг к другу; женщина сидела перед привычным уже маленьким костром и апатично вертела над огнем вертел с нанизанными на него грибами. В ветвях над ее головой молчаливо присутствовал огромный, невидимый в полутьме паук.
— Ну до чего наивно, — выговорила Илаза, глядя, как обугливаются мясистые пористые шляпки. — Ну до чего наивно и глупо… Какой же дурак, однажды ускользнув от смерти, станет снова возвращаться к ней в лапы?..
Она прерывисто вздохнула. Обожженная рука все еще давала о себе знать, но в груди болело сильнее. Незнакомая, никогда раньше не испытываемая боль — слева в боку, давит, стискивает и жжет…
— Конечно же, — она бледно улыбнулась, — поначалу он думал, что совершит геройство и выполнит… притащит эту вашу… Но подумайте сами — что такое провинция Ррок?! Человека можно искать год, два, всю жизнь…
Еловая лапа над ее головой чуть дрогнула. Илаза снова вздохнула и швырнула в огонь вертел с полностью испорченными грибами:
— Я с самого начала предполагала… Но вы-то, вы ведь не наивный ребенок, как вы всерьез могли рассчитывать?.. Муж-де так сильно любит жену… — она коротко усмехнулась. — Нельзя требовать от людей того, что они не в состоянии совершить. Попросите петушка, пусть ради спасения курочки себе голову отрубит… Ах, не может?.. Подлец…
Она скрипуче хохотнула. Неприятный вышел смех, прямо скажем, гнусный. Общество скрута вытягивает из нее, Илазы, все самое отвратительное, припрятанное от себя же самой. Может быть, она прожила бы долгую жизнь и не узнала бы о себе… этого. И, во всяком случае, не издала бы этого гадкого смешка. Никогда, до самой смерти…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
