истово молилась и велела не тревожить до вечера.
Одним словом, Бася была чрезвычайно интересной молодой женщиной, и скоро я понял, что не могу более обходиться без её общества. Правда, гулять с ней по немецким дорожкам было довольно затруднительно. То она неслась вперёд, то плелась сзади, а если нам встречалась на пути какая-нибудь чопорная компания, Бася принималась швыряться камнями.
Это было довольно мило, но не всегда позволяло рассчитать время возвращения.
II
Прошло несколько дней, быть может ― неделя.
Илья Николаевич отлучился куда-то в город, и мы прогуливались вдвоём.
Внезапно Бася остановилась и взяла меня за пуговицу
― Если вам дорога жизнь, держитесь подальше от могучего Рейна, ― у неё навернулась слеза, а потом она добавила:
― И от меня.
Я действительно боялся утонуть, совершенно не умея плавать, в чём не раз признавался своим новым друзьям. Они подшучивали надо мною, говоря, что Лорелея утащит меня под воду первым, как самого богатого. Правда, в их изложении немецкая русалка выходила толстой девкой, больше похожей на жену кельнера, что способна нести за раз восемь огромных кружек пива. Лорелея должна была переломать мне ноги, а потом держать меня в своей пещере для развлечения.
Но тут всё было сказано с какой-то неумолимой серьёзностью, что не помешало Басе под конец фразы разразиться задорным смехом.
Мы вернулись к дому и тут же увидели весело машущего нам рукой Илью Николаевича. Мы спросили рейнвейна и стремительно напились.
III
Однако тем же вечером, мальчик-посыльный принёс мне записку от Баси на двенадцати листах. Первые два были отданы той мысли, что невозможно для барышни писать одинокому мужчине, ещё три листа были полны намёками на какую-то тайну, а остальные приглашали меня на randez-vous рядом с водопадом, который находился близ скалы Лорелеи.
Я не мог уснуть, воображая нашу встречу. На другое утро (я уже проснулся, но еще не вставал) стук палки раздался у меня под окном, и голос, который я тотчас признал за голос Ильи Николаевича, запел:
Ты спишь ли? Гитарой
Тебя разбужу…
Я поспешил отворить ему дверь.
Илья Николаевич заявил, что грешно спать в это утро, полное пением жаворонков, свежестью и запахами цветов. К тому же, у него был для меня разговор.
Мы вышли в садик, сели на лавочку, велели подать себе кофе и принялись беседовать. Илья Ильич рассказал мне свои планы на будущее: получая приличное жалование, он собирался обзавестись как можно большим количеством детей и посвятить себя их воспитанию. Опять же, его маменька…
И тут он перевёл взгляд на меня, отчего стало понятно, что тут-то мне и будет рассказана особая семейная тайна. И точно, оказалось, что мать Ильи Николаевича отправила своих детей в заграничное путешествие, потому что ей было видение. Несчастная женщина была убеждена, что Бася обретёт в Европе счастье и обручится с приличным человеком. И ныне Илья Николаевич заявился ко мне, чтобы объявить, что я как раз и являюсь приличным человеком, а, судя по всему, Бася влюблена в меня.
IV
Но Илья Николаевич вдруг затянул унылую историю про то, как он много лет жил в Симбирске, мечтая, что если не он, так дети его вырвутся из этого захолустья, попутно расспрашивая о моём имении. Разговор сам собой перевёлся на деревенские досуги, и тут он показал себя знатоком, как в ужении рыбы, так и ружейной охоты.
Я, впрочем, тоже был не промах, и рассказал ему несколько историй, живописующих нравы моих знакомых крестьян.
Илья Николаевич был в восторге и заявил, что мне нужно всё это записать, а потом напечатать в каких-нибудь столичных журналах. Он угодил в больное место: я и вправду записывал эти истории, но показать кому-либо боялся. Так и лежала в секретере стопка листов, названия на которых ― «Заезжая поляна», «Бурундук и Осиныч», «Малахай и Трандычиха», «Дворец Ржанникова», «Губернский врач», «Платон Каратаев и другие» ― говорили сами за себя. Это были истории, полные тоски по родной стороне, которую всегда так сильно ощущаешь на Рейнских берегах или Елисейских полях.
Но показать свои творения мне было некому да и, признаться, писатели мне были отвратительны. Как сейчас я понимаю, в тогдашних писателях была смесь унижения и гордости: они явились в мир порядочных людей, считая себя много лучше простого обывателя (как считала одна часть их сознания), а, с другой стороны, завидуя его сытой жизни. Оттого они появлялись в петербургских салонах задрав нос, что несколько отвлекало наблюдателя от их поистрепавшихся обшлагов и дырявых сапог. Но они не теряли надежды на то, что обыватель будет смотреть на них снизу вверх.
Но тут к нам приблизилась Бася. Оказывается, она уже давно искала брата. Вскочив, Илья Николаевич закружил её, и держал Василису Николаевну так крепко, что я подумал: «Нет, не сестра она ему». Вырвавшись из цепких объятий, Бася принялась скакать вокруг нас, распевая какую-то французскую песенку. Потом, мгновенно успокоившись, присела на край скамьи и загрустила, глядя на то, как могучий Рейн катит свои волны. Брат её засобирался домой, и на прощание Бася незаметно коснулась моей руки. Я ощутил в своей ладони новую записку.
Когда гости удалились, я развернул листок. Там значилось: «Скала Лорелеи. Помните».
V
Вечером я отправился к скале. Рядом поэтически шумел водопад, но, несмотря на цветущую природу, места тут были довольно мрачные. Долго ждать не пришлось: сверху раздался шум, и я еле увернулся от небольшого камнепада, который устроили лёгкие девичьи шаги.
Проворно сбежав по склону, Бася приблизилась ко мне и схватила меня за руки.
― Зачем вы пришли, ― бормотала она. ― Это может быть опасно… Мой брат… Он обо всём догадывается…
Перед её братом мне было действительно неловко, нужно было ему рассказать о нашем свидании, но я решил начать традиционно, как это делает русский человек на rendez-vous.
― Не всякий вас как я поймёт… ― начал я.
Но Бася вдруг прижалась ко мне и поцеловала. Я поразился силе этого поцелуя, будто не неопытная барышня целовала мои губы, а пылкий юноша, или, пуще того, опытный мужчина. Что-то в этом было властное и, одновременно, отчаянное.
― Мне дорога ваша жизнь, ― вновь начала она бормотать. ― Но я подвергаю опасности наши обе. Главное, не подписывайте никаких бумаг. Как бы я хотела переменить всю жизнь, бежать с вами на край света, прямо вот сейчас, не заходя обратно в гостиницу. Хотели
