Гэндальф задумался.
– Может быть, – проговорил он. – Может быть, дружок, и твоя дурость пригодилась. Погоди-ка: пять, кажется, дней назад он узнал, что мы разделались с Саруманом и завладели палантиром. Ну и что? Толку от него никакого, да тайком от Врага в Камень и не поглядишь. Ага! Уж не Арагорн ли? Время его приспело. А сила в нем, Пин, непомерная, и он тверже алмаза – отважный и решительный, хладнокровный и дерзновенный. Да, наверно, он. Должно быть, он поглядел в Камень, предстал перед Врагом и назвался – затем и назвался, чтоб Тот… Видимо, так. Но мы не узнаем, так или нет, пока не прискачут ристанийские конники – лишь бы не опоздали. Да, страшные ждут нас дни. Скорее на боковую!
– Только… – замялся Пин.
– Что «только»? – строго спросил Гэндальф. – Вот «только» этот вопрос – и все.
– Горлум-то при чем? – сказал Пин. – Как это могло случиться, что они идут с ним, что он у них провожатый? И Фарамиру это место, куда он их повел, нравится не больше твоего. В чем же дело?
– Чего не знаю, того не знаю, – отозвался Гэндальф. – Сердце мне подсказывало, что Фродо с Горлумом непременно встретятся: к добру ли, к худу ли – как обернется. Про Кирит-Унгол нынче больше ни слова. Предательства я боюсь, предательства: предаст их эта жалкая тварь. Но будь что будет. Может статься, предатель проведет самого себя и невольно совершит благое дело. Иной раз бывает и так. Доброй ночи!
Утро потонуло в бурых сумерках, и гондорцы, накануне обнадеженные появлением Фарамира, снова пали духом. Крылатые призраки не показывались, но высоко над городом то и дело разносился отдаленный вопль; заслышав его, одни на миг цепенели, другие, послабее, плакали от ужаса.
А Фарамир опять уехал.
– Передохнул бы хоть немного, – ворчали ратники. – Государь не жалеет своего сына: он воюет за двоих – за себя и за того, который не вернется.
И многие, глядя на север, вопрошали:
– Где же все-таки ристанийские конники?
Уехал Фарамир не по своей воле. Военный совет возглавлял Градоправитель, и был он в этот день неуступчив. Совет собрался рано утром. Общий глас присудил, что из-за угрозы с юга войска у них мало и отразить нашествие не удастся, разве что подойдут ристанийцы. Пока их нет, надо всех ратников собрать в городе и разместить по стенам.
– Однако, – возразил Денэтор, – нельзя же без боя покидать Раммас-Экор, великую крепь, раз уж мы ее такими трудами отстроили. И нельзя позволять им переправиться без урона. Войско для осады им нужно огромное, не смогут они переправить его ни к северу от Каир-Андроса – там болота, ни на юге – там Андуин широк, у них лодок не хватит. Стало быть, они пойдут на Осгилиат – как и прежде, когда Боромир их отразил.
– Тогда это был просто-напросто набег, – заметил Фарамир. – А нынче, если даже мы их положим десятерых на одного нашего – что им этот урон! Силы уж очень неравные: для них и тысяча не в счет, а для нас и сотня – огромная потеря. Да при отступлении к городу от крепи нам и вовсе несдобровать – могут отрезать и тогда перебьют всех до единого.
– А Каир-Андрос? – добавил князь Имраиль. – Оборонять Осгилиат – значит удерживать и этот островок, но слева-то он не прикрыт! Мустангримцы, может, подоспеют, а может, и нет. Фарамир говорит, за Черными Воротами собралось бесчисленное воинство. Они могут выставить не одну рать и ударить с разных сторон.
– Волков бояться – в лес не ходить, – сказал Денэтор. – Есть дружина на Каир-Андросе – вот пусть и удерживают остров. Повторяю: нельзя сдавать пеленнорскую крепь и переправу без боя, и хорошо бы нашелся воевода, у которого хватит отваги исполнить приказ государя.
Воеводы молчали. Наконец Фарамир сказал:
– Не мне перечить тебе, государь. И кому, как не мне, попытаться заменить Боромира. Итак, ты велишь мне отстаивать переправу и крепь?
– Да, велю, – подтвердил Денэтор.
– Тогда прощай! – сказал Фарамир. – Но ежели я вернусь, смени гнев на милость!
– Смотря с чем ты вернешься, – отозвался Денэтор.
Фарамира провожал Гэндальф и сказал ему на прощанье:
– Ты все-таки побереги себя, не кидайся в сечу на верную смерть. Война войной, а здесь, в городе, без тебя не обойтись. И отец твой любит тебя, Фарамир, он еще вспомнит об этом. Возвращайся же!
И вот Фарамир снова уехал, взяв с собой небольшой отряд добровольцев. В Минас-Тирите со стен вглядывались во мрак, застилавший руины древней столицы, и гадали, что там происходит, ибо видно ничего не было. А другие по-прежнему смотрели на север и высчитывали, далеко ли до них скакать Теодену Ристанийскому.
– Но он ведь придет на подмогу? Не изменит старинному союзу? – спрашивали они.
– Придет, – говорил Гэндальф, – даже если запоздает с подмогой. Но посудите сами: не раньше чем два дня назад вручили ему Багряную Стрелу, а от Эдораса до Минас-Тирита многие десятки миль.
Лишь к ночи примчался гонец с переправы; он сказал, что несметная рать вышла из Минас-Моргула и близится к Осгилиату, а с нею полчища рослых, свирепых хородримцев.
– Ведет ее, как встарь, – оповестил гонец, – Черный Повелитель Призраков, и смертный ужас предшествует ему.
Эти зловещие слова были последними, какие Пин услышал в свой третий день в Минас-Тирите. Почти всем было не до сна: мало оставалось надежды, что Фарамир отобьет или задержит врагов.
На следующий день темнота хоть больше и не сгущалась, но еще тяжелей давила на сердце, и страх не отпускал. Дурные вести не замедлили. Вражеская рать переправилась через Андуин. Сдерживая натиск, Фарамир отступал к пеленнорской крепи, к сторожевым башням, но врагов было десятеро на одного.
– Туго нам придется по эту сторону крепи, – сказал гонец. – От них не оторваться, идут по пятам. На переправе их много побили, но куда меньше, чем надо бы. Они хорошо подготовились: понастроили втайне на восточном берегу уймищу плотов и паромов. Воды было не видать – кишмя кишели. Но страшней всего Черный Главарь: один слух о нем цепенит самых стойких бойцов. Враги и те страшатся его пуще злой смерти, потому и лезут как очумелые.
– Тогда мое место там, а не здесь, – сказал Гэндальф и немедля умчался, исчезнув в темной дали серебристым промельком. И всю эту ночь Пин одиноко стоял на стене и глядел меж зубцов на восток.
Едва в сумраке – словно в насмешку – прозвонил утренний колокол, как за мутным простором Пеленнора показались огни – где-то там, у крепи. Тревожные возгласы караульных призвали к оружию всех ратников в городе. Красные вспышки зачастили, и в душной мгле прокатился глухой грохот.
– Штурмуют крепь! – слышалось кругом. – Проламывают стены! Сейчас прорвутся!
– Фарамир-то где? – в смятенье воскликнул Берегонд. – Не погиб же он, не может этого быть!
Первые вести доставил Гэндальф. Он приехал ближе к полудню с горсткою всадников, сопровождая повозки, забитые ранеными – не многих удалось вынести из боя у сторожевых башен. Гэндальф сразу же поднялся к Денэтору. Градоправитель сидел теперь в высокой палате над тронным чертогом Белой Башни, и Пин был при нем; Денэтор переводил взгляд с тусклых северных окон на южные, с южных – на восточные, словно его черные горящие глаза проницали завесы обступившей тьмы. Но чаще всего смотрел он все же на север, а иногда и прислушивался, точно до ушей его силою некой древней ворожбы мог донестись топот копыт с далеких равнин.
– Фарамир вернулся? – спросил он.
– Нет, – отвечал Гэндальф. – Но когда я его покинул, он был еще цел и невредим. Он остался с тыловым отрядом – прикрывать отступление через Пеленнор, только вряд ли они продержатся. Грозный у них противник – тот самый, кого я опасался.
– Неужели… неужели явился сам Черный Властелин? – в ужасе вскрикнул Пин, забыв о дворцовых приличиях.
– Нет, господин Перегрин, пока еще не явился! – с горьким смехом ответил ему Денэтор. – Он явится торжествовать надо мною, когда все будет кончено. А до поры до времени шлет воевать других. Так, сударь мой невысоклик, делают все великие владыки, не обделенные мудростью. Иначе зачем бы сидел я здесь на башне, наблюдал, размышлял, выжидал и жертвовал сыновьями? Мечом я владеть не разучился.
Он встал и распахнул свое длинное темное облачение, и под ним, к изумлению Пина, оказалась кольчуга и длинный двуручный меч в черно-серебряных ножнах.
– Уж много лет я даже и сплю в доспехе, – молвил он, – чтоб не давать поблажки старческому телу.
– Словом, для начала владыка Барад-Дура послал на тебя самого могучего из подвластных ему царственных мертвецов, и тот уже завладел твоей дальней крепью, – сказал Гэндальф. – Тысячу лет назад он был государем Ангмара – чародей, кольценосец, главарь назгулов, Сауроново черное жало ужаса и отчаяния.
– Что ж, Митрандир, вот тебе и достойный противник, – сказал Денэтор. – А я и без тебя давно знаю, кто возглавляет воинство Черной Твердыни. Ты затем и вернулся, чтоб мне об этом сказать? Или просто сбежал с поля боя, потому что сражаться с ним тебе не по силам?
