Мы покинули Аландиль по огромной дороге, ведущей на юг от города через долину. Там, вдоль берегов синего Остранда, располагалось множество полей, засеянных ячменем, рожью, картофелем и прочими выносливыми культурами. Я ехал на Эльтару первым, за мной – мои друзья. Вели нас иманиры. С Имайрой во главе наша стража маршировала гигантскими шагами, не отставая от лошадей. На мгновение я пожелал, чтобы эти тридцать великанов сопровождав нас всю дорогу до Аргатты и просто разнесли бы ее ворота огромными дубинами.
Через несколько миль после того, как город кончился, фермы уступили место лесистой и более дикой местности, а мы свернули на боковую дорогу, ведущую на восток к разрыву в горах. Эльтару нес меня вперед, а я внимательно осматривал волнистые белые вершины, измеряя на глаз углы и расстояния, пытаясь внутренним взором увидеть, как должна выглядеть земля, к которой мы приближаемся. Потом настало время временно лишиться зрения. Имайра остановил отряд и попросил нас спешиться. Он достал те же повязки, что закрывали наши глаза при входе в Аландиль. Пришлось снова повязать их, чтобы, если по несчастной случайности нас поймают, рассказать лишь о существовании Аландиля, но не о дороге к нему.
Так, слепые, словно летучие мыши, мы провели остаток дня. Как и во время нашего подхода к Аландилю, каждого вел иманир. Я беспокоился, что присутствие и дымный запах большого количества людей, почти таких же высоких, как огромные белые медведи, может напугать лошадей. Но люди есть люди, а не звери, и лошади понимали это достаточно хорошо. Они воспринимали иманиров как людей, а вот иманиры приняли их вовсе не так легко, так как не привыкли к лошадям, и идея ехать верхом на животном глубоко их беспокоила.
– Лошади созданы с четырьмя ногами, чтобы убегать от львов и волков, а не для того, чтобы нести человека, когда его две ноги слишком устали, – вставил Имайра.
Я решил, что это странный, но заслуживающий уважения взгляд на мир.
Я беспокоился, что для лошадей путь через горы окажется трудным. Там, на крутых склонах осыпей и выступающих камнях, две ноги иной раз предпочтительнее, чем четыре. Но если Имайра и разделял мое беспокойство, то виду не подавал. Не обсуждал он и путь, которым собирался пробраться из Элайвагара в Сакэй. Я решил, что он, верно, хочет оградить нас от воображаемых ужасов.
Неспокойно и неприятно идти с куском ткани на глазах. Должно быть, ужасно ослепнуть на самом деле. С исчезновением этого необходимого чувства я стал более зависеть от оставшихся. Дорога извилистым путем вела через лес в горы. Я чувствовал ее крутой подъем ступнями, а воздух с каждым ярдом становился все холоднее и холоднее. Ветер доносил ароматы сосен, перистых елей и новых цветов, запаха которых я никогда раньше не чувствовал. Я вслушивался в сладкое чир-лии-чурр лазоревки и к реву лосей в глубине лесов. Потом мои чувства стали глубже, и я сосредоточился на напряжении руки Имайры и его быстром дыхании. Что-то подсказывало мне, что он скрывает в своем огромном сердце какую-то темную тайну и не хочет, чтобы мы узнали ее.
Вечером мы разбили лагерь у небольшой речки, как раз под водопадом. Это оказалось прелестное место, с запахом водяных брызг на камнях и ароматом тысячелистника, росшего неподалеку. Так хотелось снять повязки и осмотреться. Но Имайра не позволил. Не дал он нам и собрать дров для костра и приготовить еду, предоставив хлопотать по хозяйству своим людям. Нам осталось только позаботиться о лошадях.
Даже слепой человек , – подумал я, похлопывая Эльтару по шее, – в состоянии вычистить лошадь и повесить ей на шею сумку с овсом.
На следующий день мы тронулись в путь рано и большую часть утра провели, поднимаясь по засыпанному снегом проходу. Встречались на нашем пути повороты и изгибы – а также подъемы и спуски. Но в основном подъемы: под ярким солнцем мы постепенно поднялись в зону холодного воздуха, делавшегося все разреженнее и разреженнее, а горы все так же неустанно устремлялись в небо. Мы пробирались сквозь снежные заносы, поднимавшиеся до бедер, местами скользили на обледеневших камнях. Однако руководство Имайры и тех иманиров, что вели моих товарищей, оставалось уверенным и верным. Той ночью мы нашли убежище в очередной каменной хижине, из тех, что иманиры строили в высокогорьях своей земли.
На третий день после выхода из Аландиля мы спустились в глубокую долину перед тем, как начать подъем на зубчатую горную гряду, которая вела к очередному проходу. Спустившись вниз по снегу после поля осыпи, Имайра отыскал полку на восточном склоне горы, где призвал нас остановиться и отдохнуть. Также он разрешил нам снять повязки. Как и раньше, неожиданное прикосновение солнца ослепило. Зрение вернулось лишь через некоторое время. Когда я снова начал различать очертания мира вокруг себя, то увидел под нами высокую долину. Всюду, насколько видел глаз, высились белые пики гор.
Здесь, на холодной горе, мы распрощались с сопровождающими. Мэрэм, который только начал ценить удобство путешествия с тридцатью великанами, не хотел, чтобы они уходили. Особенно двое из них: Лодар и молодой человек по имени Асклин, с которыми он подружился за время пути через Элайвагар. Пожав им руки и проводив взглядом, Мэрэм вздохнул.
– Не понимаю, почему бы им не проводить нас до Аргатты? Они стали бы великой поддержкой.
Имайра стоял на снегу, вывернув мохнатые ступни. Он кивнул в сторону своих удаляющихся соотечественников.
– Их количество скорее оказалось бы слабостью, чем силой. Кроме всего прочего, на пути через Сакэй надо стараться быть незаметными. Если нам это не удастся, то не важно, сколько нас будет, даже тридцать раз по тридцать.
– Кроме того, – напомнила Атара, – пророчество говорило о семи братьях и сестрах земли – но не об их тридцати братьях.
Так как уже смеркалось, мы поспешили спуститься с горы. Все равно пришлось разбить лагерь довольно высоко, под укрытием деревьев, покрывавших нижние склоны. Хорошо хоть под колеблющимися елями не было снега, и мы отыскали участок ровной земли, где и расстелили шкуры. Когда поздно ночью поднялся ветер и стало холодать, нас уже радовал прекрасный потрескивающий огонь, согревавший так же, как и толстые шубы, что сшили для нас дочери Хротмара.
– О, не так уж и плохо, – прошептал Мэрэм, заворачиваясь в белую шубу и запахивая воротник. – Словно меня хранит в тепле лучшее, что есть в мире. Такая мягкость – наверное, женщины иманиров такие же мягкие. Хотел бы я дожить до того, чтобы выяснить это.
Он, наверное, думал, что Имайра, лежавший на голой земле между Кейном и Лильяной и защищенный от холода только своим мехом, спит. Но похоже, что тот просто глубоко задумался. И слух иманира, как Мэрэм обнаружил к своему смущению, оказался очень хорошим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
