— Цзыси, знаешь ли ты, что такое Кость Нечистоты?
Гу Юнь был удивлен его откровенностью.
— Кость Нечистоты или Уэргу — это злое божество и своего рода древнейшее проклятие варваров. Когда весь остальной клан истреблен, берут двух малышей и сливают их воедино, получая Кость Нечистоты. С измененным при помощи этого ритуала человеком никто в целом свете не сможет сравниться по силе, он устроит кровавую резню и отнимет жизни всех их заклятых врагов, какими бы могущественными они ни были, — Чан Гэн лежал сверху и при разговоре его грудь чуть подрагивала, но голос оставался нежным, пусть и немного хриплым. — Перед смертью Ху Гээр предрекла, что до конца дней в моем сердце будут жить лишь ненависть и недоверие. Жестокость и желание разрушать все на своем пути. Бедствия обрушатся на меня, куда бы я не отправился. А всех, кого, я встречу по пути, ждет ужасный конец. Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен [2]...
Гу Юнь вдохнул холодный воздух. Когда Чан Гэн был подростком, то казался чересчур погруженным в свои думы. Часто его непредсказуемое поведение ставило в тупик. Но Гу Юню не могло в голову тогда прийти, что за этой непредсказуемостью и чрезвычайной задумчивостью спрятана столь жуткая тайна.
— Но нашелся на свете человек, который искренне меня полюбил... Верно? Ты ведь попросил меня вернуться, — прошептал Чан Гэн. — А она ни дня в своей жизни меня не любила. Поэтому я никогда не стану тем, кем она мечтала. Ты веришь мне? Цзыси, одно твоё слово, и я пройду через горы мечей и море огня [3].
Примечания:
刮骨疗毒 - guāgǔ liáodú - скрести по кости, чтобы извлечь яд; обр. проявлять крайнее усердие, очень стараться.
"Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен" и выше - Чан Гэн отсылается к проклятию Сю Нян из 6 главы.
刀山火海 - dāoshān huǒhǎi - гора мечей и море огня, подниматься по ножам и прыгать в огонь (цирковой трюк) (обр. в знач.: [готовый идти] в огонь и в воду, готов на все; рисковать жизнью, играть со смертью)
Глава 79 «От сердца к сердцу »
____
... дела земные и небесные больше не волновали его.
____
Благородный Янь-ван возглавлял Военный совет, но каждый раз, когда он приходил в себя после кошмара, из-за Сю Нян вошедшего в его кровь и плоть, единственным, кому он доверял и чьего общества жаждал, оставался Гу Юнь.
Груз обуревавших его чувств был до того тяжел, что порой казался совершенно невыносимым.
Как-то раз Ляо Жань сказал Чан Гэну, что часто причиной страданий человека является неспособность отпускать. Чем больше ты на себя берешь, тем сложнее нести эту ношу и тем тяжелее будет каждый твой шаг. Сейчас Чан Гэн ощутил на себе всю глубину этого мудрого высказывания и признал, что монах был прав. Впрочем, для Чан Гэна чувства к Гу Юню были настолько важны, что даже если они тяжким грузом лежали на сердце, он не мог от них отказаться. Отпустить значило остаться с пустыми руками.
Если человек будет жить с легким сердцем, то не станет ли он в итоге подобен фальшивому знамени, что в любой момент может унести ветром?
Гу Юнь положил руку Чан Гэну на плечо и ласково погладил его шею. Несмотря на то, что сердце наполняла тревога, Чан Гэн не сводил с него внимательного взгляда.
— Думаешь, я позволю тебе пройти через горы мечей и море огня? — спросил Гу Юнь.
— Я мечтаю о том дне, когда страна наша будет процветать и для каждого ее жителя найдется работа. Везде воцарится мир и моему Аньдинхоу больше не нужно будет рисковать жизнью, обороняя границы. Как и господин Фэнхань, я хочу разрушить оковы, что сковали императорскую власть и цзылюцзинь. Надеюсь, в будущем военная техника будет помогать обрабатывать поля, а сев на «длинного змея» [1], обычные путешественники смогут собраться за столом на судне со всеми домочадцами, чтобы вернуться в родные края и навестить родственников... Каждый сможет жить достойно.
Чан Гэн сжал его руку, переплетя пальцы.
Гу Юнь был порядком озадачен. Впервые Чан Гэн настолько откровенно поделился с ним своими мечтами, что неизбежно разожгло огонь в его сердце.
Жаль, что после тщательных размышлений, мечты эти все равно казались невыполнимыми.
— Я справлюсь. Цзыси, позволь мне попытаться, — прошептал Чан Гэн.
Раз уж Чан Гэн обладал силой злого божества, не значило ли это, что пусть и ценой кровопролития, но тот мог совершить то, что еще не удавалось ни одному смертному?
Когда они жили в Яньхуэй и ему было тринадцать, может, четырнадцать лет, Чан Гэн поделился с Аньдинхоу своими планами на будущее. Молодой и легкомысленный Гу Юнь резко остудил его пыл, с безразличным видом заявив, что героев обычно не ждет счастливый конец.
С тех пор Аньдиньхоу пережил сражения в золотых песках, побывал в императорской тюрьме и снова вернулся во дворец — он на своей шкуре испытал, что значит поговорка «героев обычно не ждет счастливый конец». Вот только почему-то не находил в себе смелости вновь напомнить о ней Чан Гэну.
Гу Юнь привык судить людей по себе. Если бы кто-нибудь пришел к нему и, указав пальцем на нос, заявил: «Гу Юнь, возвращайся-ка в поместье да выходи поскорее на пенсию. Ты каким-то чудом до своих лет дожил. Не отступишься, так рано или поздно помрешь, и у тебя даже могилы не будет».
Что бы он на подобное ответил?
В нынешние времена, если одной ногой человек стоит в холодной воде, а другой — в грязи, то ему тяжело будет идти вровень с обычными людьми и потребуется больше времени, чтобы сделать решительный шаг. По природе своей он останется немного холоден, но в груди его все равно будет биться горячее сердце. Непросто придерживаться выбранного пути, зная, что желание твое несбыточно. А уж если кто-то... особенно близкий человек, раскритикует твои мечты, разве это не усугубит ситуацию?
Долгое время Гу Юнь хранил молчание. Заметив, что через какое-то время Чан Гэн напрягся, он произнес:
— Я уже и обнял тебя, и поцеловал. Что еще ты желаешь от меня услышать? Когда мужчина слишком много болтает, у него не остается времени для других вещей. Понимаешь, да?
Чан Гэн остолбенел. Гу Юнь потянулся к еле тлеющей лампе в изголовье кровати и потушил ее. На горизонте еще не забрезжил рассвет, и в комнате царила кромешная тьма. Обычно балдахин был высоко приподнят, но сейчас был опущен, словно готовый затмить собой небеса и землю, и едва заметно колыхался на сквозняке от открытого окна. Не успел Чан Гэн ничего ответить, как с него стянули поясной шарф вместе с ремнем. Он еще не пришел в себя после данного обещания «идти по морю огня и горе мечей», так что щеки залил густой румянец.
— Цзы... Цзыси...
Гу Юнь что-то машинально бросил в ответ и нетерпеливо отбросил шелковый лоскут, приложенный к его пораненной руке, в сторону. После чего он облокотился поудобнее на мягкое покрывало и кончиками пальцев провел по полам одежд Чан Гэна.
— В тот день на горячих источниках ты рассказывал, что хотел что-то со мной сделать...? О чем ты тогда думал? [2]
Чан Гэн опешил.
— Куда подевалось твое знаменитое красноречие? — со смешком спросил его Гу Юнь. — Ну же, мне интересно.
Прежде Чан Гэн не сталкивался с такими откровенными заигрываниями. Он аж заикаться начал:
— Я... Я...
— В этом деле одних лишь мыслей недостаточно.
Гу Юнь ласково погладил его талию сквозь одежду, задев низ живота. Легко, но в то же время ощутимо. У Чан Гэна сбилось дыхание, он едва не подпрыгнул на месте и схватил бесстыжую руку Гу Юня, от наглых прикосновений которой все тело охватил жар. Еще немного — и пламя обратило бы его в прах.
Гу Юнь распахнул его одежды.
Чан Гэн встрепенулся, почувствовав холодное прикосновение к груди. Он попытался оттолкнуть Гу Юня, но не успел. Множество шрамов больших и маленьких, покрывавших его шею и грудь, вдруг перестали быть тайной. Мозолистые пальцы Гу Юня поглаживали его шрамы, и это внезапно оказалось очень приятно. Чан Гэн хотел было отстраниться в панике, но от нежных прикосновений во рту пересохло, а в ушах звенело. Он не мог определиться, чего хочет — чтобы это продолжалось или прекратилось.
