потеряла от 30 % до 40 % первоначальной численности, полностью деморализованные войска бросали позиции и беспорядочно отступали. Премьер-министр Негрин сместил Индалесио Прието с поста военного министра и начал осуществлять энергичные меры для восстановления положения. В результате к лету были призваны 11 возрастных контингентов, армию усилили поступавшим новым вооружением и структурно реорганизовали в 22 армейских корпуса, 66 дивизий и 202 смешанные бригады. С этими силами республиканцы посчитали себя готовыми к наступательным операциям и форсировали реку Эбро, сражение на которой стало своего рода “лебединой песней” вооруженных сил правительства Народного фронта. Вначале наступление развивалось успешно, но затем после долгой и изнурительной битвы республиканцы откатились обратно за реку. Отход войск завершился 16 ноября и проходил в полном порядке, однако положения это не спасло. “Армия Эбро” потеряла до 70 % личного состава и лишилась соответствующего количества вооружений.
Напряженный летний период боев совпал со временем, когда после “чистки” внутренних подразделений НКВД настала очередь внешней разведки. И хотя сотрудники загранто-чек не догадывались о подлинном размахе репрессий, но все же глухие упоминания, а затем отрывочные рассказы немногих прибывавших с родины коллег не могли не внести смятения в их ряды. Факты подтверждали самые страшные предположения. Центр под благовидными предлогами одного за другим отзывал сотрудников резидентуры в Советский Союз, откуда они уже не возвращались. В июле очередь дошла до резидента.
Орлов получил из Москвы телеграмму с предписанием срочно прибыть на борт советского парохода “Свирь”, составленную слишком витиевато и без необходимости излишне подробно для шифрованного документа. Это оказалось ошибкой ее автора. Рассчитывая усыпить бдительность очередной намеченной жертвы, он лишь вспугнул старого волка тайной войны, не кабинетного, а “полевого” разведчика, который сам неоднократно расставлял другим ловушки и поизощреннее. 17 июля резидент пересек на машине французскую границу, забрал в Перпиньяне жену и дочь-подростка и срочно прибыл в Париж. Из сейфа резидентуры исчезли 60 тысяч долларов, хотя впоследствии сам Орлов признавался лишь в том, что забрал только 22800 долларов, якобы составивших его заработок за годы закордонной службы. Судьба остальных денег не выяснена до сих пор, да и не они являлись главной проблемой в этом побеге. За рубеж сбежал один из опытнейших руководителей внешней разведки среднего уровня, досконально владевший всеми тайнами работы НКВД в Испании и отчасти во Франции, стоявший у истоков германской ветви будущего “Красного оркестра” и кембриджской и оксфордской агентурных групп. Кроме того, он великолепно ориентировался во внутренних операциях НКВД и расстановке политических сил в Москве. Предательство такого человека неминуемо должно было повлечь за собой разгром самых эффективных агентурных сетей внешней разведки в Европе, однако этого не произошло, потому что не было самого предательства. Орлов просто ушел, спасаясь от неминуемой гибели, и 14 лет скрывался вначале в Канаде, а затем в Соединенных Штатах. Только после того, как добропорядочный пожилой гражданин по фамилии Берг вдруг передал в американский журнал “Лайф” отрывки из рукописи своей книги “Тайная история сталинских преступлений”, ФБР с ужасом обнаружило, кто столько лет находился под самым носом у американской контрразведки. И ни на одном из длинной серии допросов Орлов не выдал ни одного живого и не разоблаченного ранее агента. За исключением общих фраз или сведений об уже расшифрованных источниках, американцы не добились от него никакой полезной информации, и поэтому к знаменитому “Шведу” никак нельзя применить позорное определение “перебежчик”. Употребляя общепринятую советскую терминологию, он был невозвращенцем, но отнюдь не предателем, и в этом качестве выгодно отличался от всех перебежчиков из разведки до и после него.
Орлов прекрасно понимал, что НКВД будет разыскивать его для уничтожения не просто активно, а прямо-таки с остервенением. Поэтому он заранее подстраховался и отправил письма Сталину и Ежову с требованием отказаться от его преследования и не трогать оставшихся в СССР мать и тещу, угрожая в противном случае и в самом деле раскрыть всю известную ему агентуру, о которой обязывался молчать при соблюдении Москвой договоренности. Он выиграл. НКВД и его преемники даже не пытались уничтожить невозвращенца, и в 1973 году он скончался от сердеч-ного приступа в Кливленде на 78-м году жизни. Пожелавший остаться анонимным сотрудник ЦРУ с уважением и досадой заметил: “Орлов остался профессионалом до конца своих дней. Он раскрывал только то, что хотел раскрыть, и, как правило, в ответ на наши факты приводил собственные”[261]. Другой американский разведчик оценил его как “единственного в своем роде, самого разностороннего, мощного и результативного офицера за семьдесят три года существования советской разведывательной службы”[262].
А. М. Орлов
Н. И. Эйтингон
Несмотря на это, побег Орлова тяжело сказался на резидентуре. Прежде всего, никто не знал, каких действий можно было ожидать от ее бывшего руководителя, куда он направился и какую информацию может сдать противнику. Кроме того, инцидент крайне деморализовал сотрудников. Пришлось свернуть некоторые операции, в частности, весьма перспективную программу “Новый набор” по подготовке в нелегальной разведывательной школе под Барселоной 70 нелегалов из числа бойцов интербригад. Они предназначались для вывода в разные страны Европы на глубокое оседание и должны были активизироваться лишь по специальному приказу из Центра и только в случае начала войны с Германией. Руководил этим проектом заменивший Орлова на посту резидента Эйтингон (Наумов, генерал Котов), но поскольку план операции принадлежал “врагу народа”, Москва запретила осуществлять его и из-за этого во время войны была лишена весьма эффективных агентурных сетей. Справедливости ради следует заметить, что запрет был полностью оправдан, поскольку никто не мог с достоверностью утверждать, не совершил ли Орлов, кроме бегства, еще и предательство. А в этом весьма вероятном случае 70 нелегалов и все связанные с ними агенты неизбежно обрекались на провал и гибель, потому иное решение руководства разведки представить себе трудно.
Следует, однако, отметить, что на историю побега Орлова существует и иная точка зрения, принадлежащая весьма авторитетному в делах разведки человеку — П. А. Судоплатову. Этот ветеран НКВД/НКГБ крайне негативно относился к его поступку и заявлял: “Какая надобность… поднимать на щит перебежчика, укравшего у нашей разведки 60 тысяч долларов, что составляет сейчас примерно около миллиона долларов США… Он не раскрыл важнейшую агентуру — “Кембриджскую пятерку”. Она действительно не была им расшифрована, но только потому, что Никольский боялся быть привлеченным к ответственности за использование фальшивых американских документов, которыми он пользовался, контактируя с Филби. При этом, по понятным причинам, он до конца отрицал свое участие в политических убийствах и терроре в
