В маленькой палате, примыкающей к приемному отделению больницы «Сестры милосердия», которая находилась в полумиле от дома Кей, ею занимался молодой и симпатичный доктор. При других обстоятельствах она могла бы от нечего делать (или с куда большей заинтересованностью) подумать о том, чтобы пригласить его домой на первоклассный секс-курс. Но в тот момент сексуального возбуждения не испытывала. Боль не способствовала сексуальному возбуждению. Как и страх.
Фамилия его была Геффин, и плевать она хотела на его пристальный взгляд. Он прошелся к раковине с белым бумажным стаканчиком, наполовину наполнил его водой, поставил на стол, достал из ящика стола пачку сигарет, предложил Кей.
Она взяла одну, и он дал ей прикурить. Ему пришлось секунду-другую гоняться огоньком спички за кончиком сигареты, потому что рука ее дрожала. Спичку он бросил в стаканчик с водой. Зашипев, она погасла.
— Прекрасная привычка, так?
— Оральная фиксация,[241] — ответила Кей.
Он кивнул, последовала долгая пауза. Врач продолжал смотреть на нее. У нее сложилось впечатление, что он ждал, когда же она заплачет, и ее это разозлило, потому что слезы уже подступали к глазам. Она терпеть не могла, когда кто-то, тем более мужчина, предугадывает ее эмоциональную реакцию.
— Бойфренд? — наконец спросил он.
— Я бы предпочла об этом не говорить.
— Что ж. — Он курил и смотрел на нее.
— Ваша мама не говорила вам, что это невежливо — таращиться на людей?
Она хотела задать вопрос с вызовом, но прозвучал он как мольба: перестаньте на меня смотреть, я знаю, как выгляжу, я видела. За этой мыслью последовала другая — она подозревала, что с ее подругой Беверли такое случалось не единожды, и наибольший вред кулаки мужчины причиняли как раз не телу, вызывая, если можно так сказать, внутридушевное кровотечение. Она знала, как выглядит, да. Хуже того — знала, что чувствует. Она боялась. А страх — отвратительное чувство.
— Я скажу вам это только один раз, — произнес Геффин тихо и доброжелательно. — Когда я работаю в приемном отделении — если выпадает моя очередь дежурить, — я принимаю порядка двадцати избитых женщин в неделю. Интерны принимают на два десятка больше. Поэтому смотрите — телефонный аппарат прямо на столе. Звонок за мой счет. Вы звоните на Шестую улицу, называете им ваше имя и адрес, говорите, что случилось и кто это сделал. Потом кладете трубку, я достаю бутылку бурбона, которую держу в этом шкафу — исключительно для медицинских целей, вы понимаете, — и мы за это выпьем. Потому что я считаю, и это мое личное мнение, что есть только одна форма жизни, более низшая, чем мужчина, избивающий женщину, и это — крыса, больная сифилисом.
Кей кисло улыбнулась:
— Я ценю ваше предложение, но откажусь. Пока.
— Хорошо, — пожал плечами врач. — Когда придете домой, внимательно посмотрите на себя в зеркало, мисс Макколл. Уж не знаю кто, но отделал он вас прилично.
Тут она заплакала, ничего не смогла с собой поделать.
Том Роган позвонил около полудня, на следующий день после того, как она посадила Беверли в автобус, чтобы узнать, когда Кей в последний раз общалась с его женой. Голос звучал спокойно, благоразумно, в нем не слышалось раздражения. Кей ответила, что не видела Беверли почти две недели. Том поблагодарил и положил трубку.
Около часа дня раздался дверной звонок. Кей — она работала в кабинете — подошла к двери.
— Кто там?
— Из «Цветочного магазина Креджина», мэм, — ответил пронзительный голос, и по глупости она не поняла, что это Том заговорил фальцетом. По глупости она поверила, что Том может так легко сдаться. По глупости сняла цепочку, прежде чем открыть дверь.
Он шагнул через порог, и она успела произнести: «Вон из мо…» — прежде чем невесть откуда взявшийся кулак Тома ударил ей в правый глаз, закрыв его и прострелив голову болью. Кей отлетела в прихожую, по пути хватаясь за что попало, чтобы устоять на ногах. Ваза с узким горлом под одну розу упала на плитки пола и разлетелась вдребезги, повалилась вешалка. Упала и Кей. Том закрыл за собой дверь и направился к ней.
— Убирайся отсюда! — прокричала она.
— Как только ты скажешь мне, где она, — ответил Том, пересекая прихожую. Кей отметила, что и Том выглядит неважно — если на то пошло, выглядит ужасно, — и ее это очень порадовало. Что бы ни делал Том с Бев, по всему выходила, что Бев с ним рассчиталась. Во всяком случае, целый день ему пришлось пролежать… и все равно, судя по внешнему виду, больница по нему плакала.
Но еще он выглядел и очень злобным. Просто разъяренным.
Кей поднялась и попятилась, не отрывая он него глаз, как смотрят на дикого зверя, вырвавшегося из клетки.
— Я сказала тебе, что не видела ее, и это правда. А теперь выметайся отсюда, пока я не вызвала полицию.
— Ты ее видела. — Его распухшие губы попытались растянуться в улыбке. Она заметила, что с его зубами творится неладное. От некоторых передних остались только жалкие обломки. — Я тебе позвонил, сказал, что не знаю, где Бев. Ты ответила, что не видела ее две недели. Не задала ни единого вопроса. Даже не сказала, что так тебе и надо, хотя я чертовски хорошо знаю, как ты меня ненавидишь. Так где она, ты, тупая манда? Скажи мне.
Кей повернулась и побежала к дальней стене прихожей, чтобы проскочить сдвижные двери в гостиную, сдвинуть их и закрыть на врезной замок поворотом барашка. До дверей она добежала первой — он хромал, — но двери сдвинуть не успела. Том успел поставить плечо между створками, а потом резко распахнул их. Она повернулась, чтобы бежать дальше; он схватил ее за платье и дернул на себя, оторвав всю «спину» до талии. «Это платье сшила твоя жена, говнюк», — успела подумать она, а потом Том развернул ее лицом к себе.
— Где она?
Кей вскинула руку и залепила ему оплеуху. Голова Тома откинулась назад, из пореза на левой щеке вновь потекла кровь. Он схватил Кей за волосы и насадил ее лицо на свой кулак. Кей показалось, что нос просто взорвался. Она закричала, вдохнула, чтобы закричать вновь, и закашлялась собственной кровью. Ее охватил дикий ужас. Такого ужаса она не испытывала за всю свою жизнь. Этот обезумевший сукин сын собирался ее убить.
Она кричала, она кричала, а потом его кулак вонзился ей в живот, вышибив из нее весь воздух, и теперь она могла только раскрывать рот. На мгновение она даже подумала, что сейчас задохнется.
— Где она?
Кей покачала головой.
— Не… видела… ее… — прохрипела она. — Полиция… ты сядешь в тюрьму… говнюк…
Он поднял ее на ноги, и она почувствовала, как в плече что-то надломилось. Снова боль, такая сильная, что Кей замутило. Том ее развернул, по-прежнему держа за руку, загнув ей за спину, и Кей прикусила губу, давая себе слово, что больше не закричит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
