подальше от улицы, где жил гражданин Хмуров. Вдруг при встрече он отнял бы у меня Кыша?..
34
Вечером, не успел папа поужинать, как пришли соседи и попросили его не задерживать начала заседания товарищеского суда над Рудиком. Самого Рудика я не видел со вчерашнего дня ни во дворе, ни в школе.
Мама сказала, что ей неприятно присутствовать на таком заседании, и не пошла с нами. Она и меня не хотела пускать. Но соседи велели меня взять, так как я могу быть свидетелем.
Жильцы собрались не во дворе на лавочке, потому что моросил дождик, а в комнате техника-смотрителя.
Рудик уже сидел в углу на табуретке. Вид у него был совсем не пристыжённый и не убитый. Ни отца, ни брата-лётчика я не увидел. Оказывается, Рудик не хотел идти на суд, но ему пригрозили, что дело передадут в милицию, и он пошёл.
Обвинять Рудика от имени жильцов назначили Лаврова. Папа объяснил мне, что он взаправдашний прокурор, но теперь на пенсии. А защищать Рудика вызвался Зайончковский – дедушка Кольки Зайончковского из второго «А».
Дедушка Кольки тоже раньше работал в суде, но не прокурором, а защитником.
Первой выступила Кроткина, сидевшая за столом.
– Товарищи жильцы! – сказала она. – К сожалению, вместо того чтобы мирно смотреть по телевизору эстрадный концерт, мы вынуждены заниматься неприятным делом. Разбирать поступок Барышкина и вскрывать причины его совершения.
– Не поступок, а вполне уголовное преступление, – грозно поправил Кроткину бывший прокурор Лавров.
А дедушка Кольки Зайончковского вскочил как ужаленный с места и крикнул:
– Это недопустимо! В самом начале процесса прокурор начинает оказывать давление на председателя суда в нарушение всех процессуальных норм! Я протестую!
Я не успевал расспрашивать папу про непонятные слова, вроде «процессуальных», но он велел их запомнить и расспросить обо всех сразу.
– Очень прошу стороны не ссориться! – продолжала Кроткина. – Встань, Барышкин!
Рудик встал, стараясь ни на кого не смотреть, но, честное слово, я чувствовал, что ему ни капли не стыдно.
– Вчера вечером товарищ Сероглазов выяснил, что виновником пропажи всех наших газет и журналов являетесь вы. Вы чистосердечно вернули похищенное владельцам. Я очень прошу вас признать себя виновным перед всеми нами. Признаёте?
– Признаю, – сказал Рудик.
– Умница! Мы рады, что вы говорите правду. Это – залог вашего морального возрождения! – обрадовалась Кроткина.
– Позвольте начать допрос? – сказал прокурор Лавров таким голосом, что я вздрогнул. – Барышкин, когда вы впервые решились на преступление подобного рода?
– Не помню, – сказал Рудик.
– Следовательно, это было давно, – сказал Лавров.
– Позвольте! Позвольте! – снова запротестовал дедушка Зайончковский. – Необходимо доказать, что это было давно.
– Каждый возвращённый журнал – тому доказательство! – отрезал прокурор. – Вот, например, пятнадцатый номер «Огонька» за прошлый год, похищенный у Сизова. Вот «Юность» Шестикрылова – июль месяц этого года. Я уж не говорю о «Вечёрках» с лотерейными таблицами. Жертвами Барышкина регулярно становились жильцы нашего дома. Я считаю его виновность доказанной полностью. Расскажите, Барышкин, о вчерашнем случае. Расскажите по порядку. Мы ждём.
Рудик неохотно стал рассказывать, как он подсматривал приход почтальона, выжидал на лестнице, когда около ящиков не будет никого из жильцов, открывал самодельным ключом дверцу, доставал журналы и пешком подымался на свой этаж, чтобы не попасться на глаза лифтёрше тёте Клане.
Он рассказывал, и я представлял всё это, но мне было неинтересно и противно.
– Ваш отец и брат, разумеется, ничего не знали об этом? – спросил прокурор.
– Нет.
Вдруг Лавров в полной тишине ошарашил Рудика и всех нас новым вопросом:
– В этом году вы получали от своего отца деньги на подписку?
– Получал, – буркнул Рудик.
– На какие журналы?
– «Юность» и «Знание – сила».
– Вы подписались на них?
– Нет.
– Почему?
– Растратил деньги, – выдавил из себя Рудик.
– На что?
– Это неважно.
– Значит, деньги вы растратили, а журналы ежемесячно крали в разных подъездах, подделывали номер квартиры и, так сказать, отчитывались перед отцом?
– Да, – сказал Рудик.
Все зашумели, и Кроткина вынуждена была постучать ключом по голове чугунного футболиста, стоявшего на письменном приборе.
– По-моему, всем всё ясно. Вопросов больше не имею, – мрачно сказал бывший прокурор Лавров, положил под язык какую-то таблетку и вытер лоб платком.
После этого Рудику задали несколько вопросов жильцы, сидевшие за столом.
– Почему вы вытаскивали по субботам «Московскую правду»?
– Там кроссворды, – ответил Рудик.
– А вы разгадали до конца хоть один?
– Нет, – сказал Рудик.
– А совесть в вас ни разу не заговорила? – спросила Кроткина. – Вы не представляли, вынимая из моего ящика «Здоровье», как я буду переживать, не найдя его там? Вы не ставили себя на моё место?
На этот вопрос Рудик ничего не ответил. Затем его мягко допрашивал дедушка Зайончковский про то, какие рекорды он установил, каким стилем любит плавать и какие отметки получает в школе.
Ещё он интересовался, помнит ли Рудик прочитанные произведения из украденных журналов, и выразил уверенность, что он будет брать пример с хороших героев.
После ответов Рудика дедушка Зайончковский победно поглядывал на прокурора Лаврова и наконец заявил, что вопросов больше не имеет.
Мне стало скучно. Захотелось домой к маме, к Кышу, но папа велел мне не вертеться на месте.
– Буду краток, – снова сказал Лавров. – Я неплохо знаю людей. Видел преступников и закоренелых, и раскаявшихся. Не знаю, как вы, а я не чувствую в Барышкине искреннего раскаяния и душевного потрясения. Всем своим видом он как бы говорит: «Я человек особенный. Мне всё дозволено. Чего пристали?»
– Мы сожалеем, но хотелось бы видеть здесь отца товарища Барышкина, – сказала Кроткина.
– Ночью у него был сердечный приступ. Он плохо себя чувствует, – сказал старший брат Рудика. Он только что пришёл и был почему-то не в военной форме.
– Что крал шестнадцатилетний Барышкин вместе с газетами и журналами? – продолжал Лавров. – Наше настроение! Наше время! Наше чувство доверия друг к другу! И, между прочим, наши деньги! На основании всего этого я считаю необходимым передать дело Барышкина в органы милиции для принятия мер более строгих, чем те, которыми располагает товарищеский суд.
Все громко зааплодировали. Раздались возгласы:
– Не маленький!
– Правильно!
– Я возражаю! – встав, заявил папа. – Зачем сразу в милицию?
Затем начал речь дедушка Зайончковский:
– Уважаемые члены товарищеского суда! Суровая просьба обвинителя повергла меня в глубокое уныние. Я спросил себя: неужели наш коллектив бессилен помочь Барышкину? Какие обстоятельства данного дела я считаю облегчающими вину Барышкина? Неплохая учёба в школе. Раз. Спортивные успехи. Два. А главное – тот факт, что
