— Господа, — сказал Цимль, которого сослуживцы начали называть Преступная Башка, — я сегодня в Клатовах закину удочку, увидите, что не неё клюнет! Такую девчонку, как я сегодня сниму, вы ещё не видели!
— Что преходящая краса, — осклабился Вонявка, — тебе нужна скорее женщина с характером и крепкими моральными устоями, чтобы вырвать тебя из когтей преступного мира!
— Смотрите, пан грузчик, как бы вам не оказаться за решёткой раньше моего! — полемизировал Цимль. — Что‑то у нас в последнее время стал пропадать паркет!
— Паркет пропадает, — допустил Вонявка, — зато все машины на месте. Но если какая пропадёт, мы знаем, к кому обращаться!
— А это неплохая мысль! — хлопнул себя по лбу Уголовная Башка, — Возьмём машину и поедем в Клатовы на колёсах! Кто против?
Против были все. Проехать две остановки поездом им представлялось куда менее рискованно, в конце концов это признал и Цимль. Объявив всех своих друзей салагами, он дисциплинированно пошлёпал с остальными на вокзал.
Это была дорога, полная благих надежд. Клатовы, как военный город не располагали даже приблизительно таким количеством девушек, чтобы хватило всем солдатам. Тем более, когда на танцы приезжали солдаты со всех окрестностей. Поэтому девушки были разборчивы и заносчивы. Некоторые принципиально не танцевали с солдатами. А были и такие, которые на приглашение потанцевать, задрав нос, отвечали»С убийцами не танцую!»(Это была какая‑то самобытная реакция на деятельность наших пограничников, которые то и дело подстреливали какого‑нибудь нарушителя).
Так и группа яновицких стройбатовцев на танцах попала в затруднительное положение. Страстные танцоры вошли в зал, набитый военными. По самой скромной оценке выходила одна девушка на четырёх солдат. Может даже и на шестерых.
— Это безнадёжно! — оценил ситуацию Вонявка, — Пошли лучше опрокинем по паре пльзенских.
— Подожди, подожди, — придержал его Цимль, — Мы ведь не обычная армия, мы Чёрные бароны! У нас каждый — парень–конфетка! Если мы тут закинем удочку…
Толчея вокруг девушек была неописуемая. Но некоторые девушки отражали натиск униформы с каменными лицами. Кефалин обратил внимание на одну нетанцующую красавицу, попивающую лимонад. Он ловко протиснулся к ней и спросил:«Могу я вас пригласить?»
Красавица поглядела на него с крайним презрением, пожалуй, даже и с нескрываемым отвращением, после чего с очевидным удовольствием произнесла:«С убийцами не танцую!»
— Мне очень жаль, гражданочка, — сказал Кефалин, — но убийцы тоже люди! Один делает одно, а другой другое.
И он вернулся к своим товарищам. В эту минуту красавицу с лимонадом заметил Преступная Башка.«Господа», — зашептал он, — «Настал мой час. Внимание, забрасываю удочку!»
Он тут же отвесил красавице образцовый поклон, и, насколько это было в его силах, в соответствии с действующими общественными нормами пригласил её на танец.
Холодный, уничтожающий взляд и ответ»С убийцами не танцую!«вывели Цимля из равновесия. «Боже мой, девушка», — ахнул он, — «Что вам эти дурни обо мне наговорили? Я ведь никого не убивал, я угнал всего‑то восемнадцать машин!»
Дальше с рядовым Цимлем разговаривать стало невозможно. Он подозревал своих товарищей в злословии. Только когда Вонявка организовал карательную экспедицию, он несколько ожил. Бойцы один за другим ходили приглашать красавицу на танец, а на её слова»С убийцами не танцую!«очень вежливо отвечали»Тогда иди в жопу, старая корова!«Наконец, девушка не выдержала, и с упрямым выражением на нежном лице покинула танцзал.
— Господа, — вздыхал Цимль, — со мной такого ещё не бывало! Я если подхожу к девушке, то для неё это высшая награда! До сих пор каждая это ценила и многие из них будут меня всю жизнь! А теперь вот мне такая коза даёт разворот. Что ж я, какой‑нибудь урод или что?
— Не обращай внимания, — сказал старший сержант Пандула, — я первый год служил в Гандлове, а с нами служил князь Кински. Дворянин, понятно? Благородный аристократ! Родословная у него уходила до бог знает какого столетия! Ну вот этот князь Кински с нами тоже пошёл на танцы. Поклонился одной такой начёсанной дуре, как настоящий кавалер, а она ему и говорит:«Я с солдатами не танцую, я бухгалтерша!»
Репетиции»Одураченного супруга»успешно продолжались. Некоторые бойцы смотрели на них крайне неприязненно, поскольку привилегии, связанные с театральной деятельностью им представлялись чрезмерными. Каждый раз после ужина, когда увольняемые покидали расположение и пробирались вдоль ручья к Яновицам, они становились мишенью как для добродушных, так и для злобных выпадов. Кто‑то назвал их сексуальными делегатами, и этот термин прижился повсеместно.
— Представьте нас достойно! — кричал Кармазин, — И запомните, что по вам девчонки будут судить обо всей части!
— Не знаю, не знаю, — посмеивался Гниличка, — что‑то вы сегодня налегали на кофеёк с бромом! Производительность упадёт!
Подобные и еще более едкие оценки ситуации не могли избежать внимания лейтенанта Гамачека. Учитывая, что он не строил иллюзий относительно настоящего смысла театральных репетиций, и его взгляд вполне совпадал с выкриками солдат, он решил вмешаться. Через несколько минут после ухода актёров он выскользнул из расположения и зловеще крался по их следам. Затем он тайком пробрался в здание»Сокола»и, не выдавая себя, проследил за ходом всей репетиции. Когда во время неё, а равно и после её окончания не усмотрел ничего предосудительного, то на обратной дороге догнал труппу и знакомым голосом объявил:«Товарищи! Вы меня очень удивили, за что я вас должен что? За что я вас должен похвалить! Та пьеса, которую вы разучиваете, мне нравится, потому что он какая? Потому что она весёлая и радостная! Поскольку вы меня не разочаровали и вели себя, как подобает военнослужащим, можете и в дальнейшем рассчитывать на что? Можете и в дальнейшем рассчитывать на мою полную поддержку!»
Близился день премьеры. В Яновицах и окрестностях висели огромные, пёстро раскрашенные афиши, текст которых мастерски составил Черник. Они гласили, что пьесу поставил известный и прославленный режиссёр, деятель Сельского театра Кефалин.«На это они точно клюнут», — утверждал актёр, — «потому что здесь наверняка не знают, что между Народным и Сельским театром есть какая‑то разница! Для этой деревенщины всё сливается в одну кучу, а мы должны этим воспользоваться! Если мы со своей постановкой собираемся несколько месяцев ездить по окрестностям, первое представление должно иметь успех! А успех бывает только тогда, когда много народу!»
Но тут оказалось, что пани учительница на пенсии не бросала слов на ветер. На ближайшую репетицию девушки пришли со слезами на глазах, и, горько всхлипывая, одна за другой подавали самоотводы к актёрской деятельности. Общественное мнение городка записало их в число сладострастных наложниц при неблагонадёжных элементах, а с таким ярлыком нельзя было появляться перед пристрастной провинциальной публикой. Они, мол, не желают, чтобы у них за спиной пересмеивались!
— Так не пойдёт, дамы, — нахмурился Кефалин, — сейчас, когда перед нами открываются невиданные перспективы, афиши отпечатаны, а Черник поехал в Горжовицы за костюмами, вы же не можете вестись на чьи‑то перетолки! Вы должны быть выше зависти и злословия!
Девушки заявили, что рады бы быть выше, но обстоятельства им не позволяют. К суровым жизненным реалиям нельзя относиться легкомысленно и подобные разговоры могут осложнить их будущее. Если их будут считать вертихвостками и любовницами неблагонадёжных элементов, то какой парень поведёт такую к алтарю? Останутся навсегда скомпрометированными и закончат жизнь старыми девами!
— До старых дев вам ещё далеко, — рассудил Кефалин, — но дело ясное, что надо переходить к активному контрнаступлению. Посудите сами — эти разговоры могли возникнуть только потому, что наши имена связаны с другими девушками. Если бы люди узнали, что у каждого из нас есть невеста, любимая, или что‑то в этом роде, то все сплетни сразу бы прекратились.
Девушки встрепенулись.
— Вот Покорный, — продолжал Кефалин, — у него есть Хеленка из Гостивар, он с ней помолвлен. Поэтому он ей напишет срочное письмо и пригласит её в Яновицы. Он с ней будет два часа прогуливаться по площади, и всему городу станет ясно, что его сердце давно занято, а все догадки о его сношениях с какой‑либо актрисой — лишь смехотворный вымысел.
— Пожалуй, — сказал старший сержант Фишер, — У меня, конечно, нет Хеленки из Гостивар, но я мог бы написать сестре. Если мы будем вместе прогуливаться, никто и не догадается.
— А мы, остальные, — добавил Кефалин, — должны прилюдно, прямо‑таки демонстративно добиваться благосклонности какой‑нибудь яновицкой девушки, никак не связанной с нашим спектаклем. Если нам это удастся, то тучи кривотолков развеются, и»Одураченный супруг»не только состоится, но и увенчается абсолютным успехом. Лично я для успеха спектакля готов на всё! Уже две недели на мою невинность усиленно покушается вдова Шошолакова, и я со всей ответственностью заявляю, что ради доброго дела ей поддамся!
