не нужен.
В итоге Татьяна согласилась, сказав: «Давай попробуем».
Помолчала и добавила веско:
— В последний раз.
Ставить точку в каждом разговоре с супругом было для неё принципом. Обычно не выносивший подобных проявлений эмансипации Миха в этот раз покорно смолчал.
На домашнем фронте установилось затишье, достаточно, впрочем, напряженное. Маштаков продолжал по утрам гладить себе рубашки и брюки. По вечерам долго задерживался на работе. Спали они с женой порознь. По большому счету он пребывал в положении квартиранта. На ум Михе не раз приходило: «Почему у других людей дома — тыл, а у меня — передовая?» Поэтому он не стал спорить против новогоднего дежурства. Не придется играть в самый домашний праздник и меньше риска споткнуться. Он зарекся даже от фужера шампанского под бой курантов на Спасской башне.
Размышления про дела домашние увели в сторону от мыслей про двойное убийство.
Привстав на носках, Маштаков поддел ногтями перекосившуюся форточку и потянул её на себя. В тесное прокуренное помещенье вместе с порывом морозного свежего воздуха ворвался нарастающий вой троллейбуса, разогнавшегося на отрезке между двумя светофорами.
Михин взгляд переместился на стену над рабочим местом старшего группы по тяжким — майора Титова, более известного, как Тит Рыжий Ус. Простенок украшал коллаж, труд многих лет напарника. Один из исполненных на лазерном принтере плакатиков гласил: «Кто к нам на работу придёт, тот от неё и сдохнет!». Другой слоган, прикреплённый пониже, констатировал: «Дай дураку хрен стеклянный, он и его разобьёт, и руки порежет!». Еще была один, призывающий к трудовым подвигам: «Лучше брюхо от пива, чем горб — от работы!». Мудрые изречения перемежались фотографиями живых и мертвых бандитов, а также их боевых подруг. В честь наступающего праздника Тит кнопкой пришпандорил сбоку прикольную цветную открытку. Бородатый, стриженый под ноль Дед Мороз с красной пройдошистой физиономией настежь распахнул полы короткой, похожей на бушлат шубейки. Под шубейкой обнажилось голое тело. На плечах Деда Мороза красовались татуированные воровские звезды, на груди синела надпись: «С Новым годом!».
«Авторитетный дедок», — улыбнулся Маштаков.
Левее новогодней открытки на пожелтевшей чёрно-белой фотке с неровно отломанным углом стояли в обнимку Петруха Калинин и Рома Зябликов. Молодые, дерзкие, в китайских спортивных костюмах «Адидас» с двойными лампасами. Имеющий склонность к систематизации в работе Титов снабдил снимок подписью: «1988 год. Братки Зябликов и Калинин. Сидят».
Миха взял синий фломастер, зачеркнул последнее слово и написал сверху печатными буквами: «Лежат». Написал и тут же пожалел. Лёха, ревностно относившийся к своему наскальному творчеству, непременно будет ругаться.
9
31 декабря 1999 года. Пятница.
09.00 час. — 10.00 час.
На подоконнике заверещал бордовый телефон внутренней связи. Маштаков добрался до него, поднял трубку. Заступивший с утра дежурный Медведев сообщил, что пятнадцать минут назад он заштамповал заявку как раз по профилю группы по тяжким преступлениям.
— На Абельмана Дед Мороз напал на женщину, хотел в рот дать, насилу она отбилась.
— Владимир Николаевич, кончай хлестаться. Зачем Деду на наших баб нападать? У него Снегурочка есть.
— Не знаю, может, разнообразия захотелось. — Медведев отличался рассудительностью, непросто было понять, когда он шутит. — Короче, заявительницу я в дознание определил, чтоб опросили. Сходи, вникни в курс дела и выдвигайся на Абельмана. Посмотри там, за что можно зацепиться.
Миха захватил записную книжку, распихал по нагрудным карманам ручку, сигареты, зажигалку, захлопнул дверь и двинул на третий этаж, в отделение дознания.
В направлении кабинета начальника уголовного розыска вразвалку шагал замначальника ИВС по режиму и оперативной работе Капустин. Его крупногабаритная фигура заслоняла свет от единственного окна в конце коридора. Капустин нёс объемистый пакет. Он вывернул с лестничной площадки и Маштакова не заметил.
Ступая на носки, Миха неслышно догнал его, нагнулся и с обеих сторон шлепнул ладонями по пакету. Блямкнуло стекло.
— Что это у вас, товарищ майор? — густым басом спросил Маштаков.
Капустин повернулся на голос как волк, всем корпусом. Увидев Миху, осклабился. Под дремучими запорожскими усами завиднелись темноватые зубы.
— Прикалываешься, Николаич?
— Никак нет, — Маштаков пытался оставаться серьезным, — мне Коростылёв поставил задачу отлавливать пассажиров с такими вот бандеролями и вести к нему на цугундер.
— Га-а, — еще шире ощерился Капустин. — На хрена?!
— Во-первых, мне за набой — половина добычи, во-вторых, — Миха не удержался, заржал. — Во-вторых, чих-пых… Благодарность в приказ…
— Я к Сан Санычу пробираюсь, — понизив голос, открыл секрет Полишинеля Капустин. — Минута будет, подгребай к нам.
— Счастливые люди, — Маштаков легко изобразил сожаление. — Я на сутках.
— Ну и чё? — удивился майор. — Не до зеленых же помидоров? Сто граммов-то можно. Первый раз, что ли?
— Не, Серег, времена нынче не те и здоровье не прежнее. С наступающим тебя годом Дракона, — Миха протянул Капустину руку.
Тот не преминул сжать ее со всей дури. Последние годы майор тягал железо в спортзале, пятерня его, отшлифованная грифом штанги, приобрела каменную крепость.
В кабинет отделения дознания Маштаков вошел, морщась и потряхивая правой кистью. Дознаватель Олеся Семёркина, аккуратненькая двадцатилетняя девчоночка за столом у окна округлым почерком хорошистки бойко заполняла бланк объяснения.
Наискось от нее, около стены сидела женщина лет сорока. Судя по скромной одежде, невысокого достатка.
— На какой стадии находитесь? — поинтересовался Маштаков у Семёркиной.
Девушка на секунду оторвалась от листа.
— Подошли к тому, как он на нее напал.
Миха отметил, что заявление от пострадавшей уже было отобрано по всей форме, с предупреждением по статье за заведомо ложный донос.
«Никто их не учит молодёжь думать на перспективу! Натаскивают их только строчить, как из швейной машинки. Все уже написано, топором теперь не вырубишь. “Прошу привлечь к уголовной ответственности неизвестного мне мужчину, который 31 декабря 1999 года напал на меня, угрожал убийством и пытался изнасиловать…” Пацанка ни на секунду не задумалась, что отбирает заяву по преступлению прокурорской подследственности. Кстати, дежурная часть уведомила прокуратуру или нет? Будет от них следак?».
— Разрешите, я несколько вопросов задам? — Маштаков поставил стул напротив заявительницы.
Он сел так, чтобы женщине было удобно к нему обращаться, не выворачивать голову, не выглядывать из-за настольной лампы.
— Нина Анатольевна… — Имя-отчество он прочёл в заявлении. — Меня зовут Михаил Николаевич, я сотрудник уголовного розыска. Вы как себя чувствуете?
— Н-нормально… — Женщина была пятьдесят восьмого года рождения, всего сорок один год, но выглядела старше.
Неприметное рябоватое лицо, сухая кожа, заметные
