изумлении парень. — Это ты, блоха, мне сейчас говоришь?
Ангус сжал кулаки и пригнул голову. Он очень устал, проголодался и дошел до той степени безразличия, когда явь путается с мечтами. Ему было все равно, он готов был нарваться на драку.
— Майлс, сам-то давно в блохах ходил? — раздался ленивый голос откуда-то из угла. — Чего-то я прослушал, когда тебя Финад Пыльным Лордом назначил. Отвали от Ланси, у него нюх — дай Небеса каждому. А ты, Ланси, не суетись, а вали уже со своей блохой к Финаду, и пусть он сам разбирается. После того как этот дурачок ногу сломал, остальные не больно рвутся на веревку, и он недавно ворчал, что за хорошего мальчишку серебра не пожалеет.
Ланси просиял, схватил Ангуса за его шаль и поволок за собой к крутой шаткой лестнице.
Наверху было тихо и пусто. Длинный коридор уводил в полумрак, освещенный только узкими полосками света из полузакрытых или запертых дверей. За дверями жили — негромко смеялись, шептались, ходили.
— Покои Пыльных Лордов, — вздохнул Ланси. У каждого своя, отдельная комната, а то и две. Представляешь? Целых две комнаты для одного человека и его подстилки. Вот что значит ловко воровать.
— Здесь живут воры? — Ангус остановился, не веря своим ушам.
— А кто еще? — удивился Ланси. — Финад держит Гильдию воров и попрошаек. Канатоходцы, шуты, площадные актеры, бродячие артисты, барды, нищие, калеки — все ходят под его началом. У каждого свое ремесло, но со всеми держи ухо востро.
— И Кайренн? — уныло спросил Ангус.
— Кайренн была гулящей, — пожал плечами Ланси. В доме радости работала. Потом, дура, влюбилась в гостя и залетела от него. Помереть бы ей в луже зимой, если бы ее не подобрал Финад.
Ангус раскрыл рот, но так и не смог ничего сказать. Ланси тем временем прокрался на цыпочках вперед и кивнул в конец коридора.
— Там Финад живет. Сейчас послушаю, чем он занят, и постучим.
За плотно притворенными дверями скрывалась просторная, жарко натопленная комната. Большой камин, облицованный красными изразцами, грел на совесть. Окна были плотно закрыты ставнями и завешаны тяжелыми занавесями. По стенам висели на крюках всевозможные костюмы, причудливые маски с перьями и уродливыми личинами, музыкальные инструменты, веревки, шесты и прочие принадлежности площадных выступлений. На полу стояли сундуки с тем же барахлом. Всего это создавало ощущение тесноты и духоты.
Рядом с камином возвышался массивный стол из темного дерева, а за столом, в огромном кресле, обтянутом мягким, уже протершимся синим бархатом, восседал огромный толстый человек.
Финад был лыс, его густые черные брови сходились на переносице, а из-под них сверкали слишком красивые для бледного одутловатого лица ярко-голубые глаза с по-девичьи длинными и пушистыми ресницами. Жирная туша умещалась в просторном кресле только благодаря тому, что торс Финада стягивал тугой кожаный корсет с твердой вставкой вокруг поясницы. Верх рубашки был расшнурован, и оттуда выглядывала густая черная поросль жестких волос.
Унизанными дорогими перстнями пальцами Финад сжимал серебряный кубок, тяжело отдуваясь, пил из него густое пряное вино. На столе перед ним столбиками стояли золотые, серебряные и медные монеты, тщательно рассортированные по достоинству. На высоком круглом табурете, изящно закинув ногу на ногу, сидела Кайренн и ловко составляла новые столбики.
Финад, следил за ее гибкими пальцами из-под полуопущенных тяжелых набрякших век. Губы Кайренн шевелились — она шепотом считала деньги.
— Неплохая выручка сегодня, — пробасил Финад.
Его хриплый голос был под стать телу — густой, обволакивающий, убаюкивающий.
— У нас, — метнула на него пронзительный взгляд Кайренн. — Твои Пыльные Лорды не сильно старались.
Пальцем, украшенным золотым перстнем с большим драгоценным камнем, она указала на аккуратные столбики золотых монет.
— Это не их вина, — Финад отпил вина. — У людей нет денег. Город увяз в нищете. Золото есть только у наемников, но из их карманов оно течет лишь в таверны и дома радости. Это хорошая выручка, ласточка моя!
— У кого нет, а кто новые торговые лавки открывает, — поджала губы Кайренн. — Торговцы заново обогатились. А также те, кто сумел вовремя подсуетиться и выказать Бресу почтение.
— Что поделать, жить-то как-то надо, — улыбнулся уголком рта Финад, опуская глаза. — Ты не меня ли упрекаешь, ласточка? Хотела бы ты, чтобы Толстый Финад вылез из своего кресла, взгромоздился на коня и поехал воевать против захватчиков?
— Ни за что! — ужаснулась Кайренн.
Она змеей соскользнула со своего табурета, метнулась на колени к Финаду, прижалась к его необъятной груди и притиснула свою нежную щечку к его обвисшей щеке.
— Ты сам вечно повторяешь, что у нас своя война — нищих против всех порядочных людей, — сердито сказала Кайренн. — С чего вдруг ты завел такие разговоры?
— Может быть, в моей жирной груди не совсем еще заплыла салом совесть, — вздохнул Финад, поглаживая девушку свободной рукой. — А может быть, я тоже хочу вернуть Таумрату истинного короля, чтобы жизнь наладилась и в карманах горожан снова зазвенело золото и серебро.
Кайренн нежно обвела пальцем его лицо и прошептала:
— Я так люблю тебя!
— Я знаю, — ответил Финад. — Но все же не могу поверить.
— Все потому, что ты забрал себе в голову какую-то чушь про свою внешность, — Кайренн выпрямилась, упершись руками в его могучие плечи. — Почему нельзя поверить, что женщина может любить мужчину не за красоту, а за доброту? Ты спас меня, подобрал, когда я уже подумывала броситься с моста в реку. Ты дал мне свое тепло, свою нежность. Только с тобой я почувствовала себя по-настоящему желанной. Когда я ночью сплю, уткнувшись в твое плечо, я иной раз плачу от счастья, что встретила такого мужчину в этой клятой жизни. Не смей говорить мне гадостей про себя. И не смей через слово поминать свой живот. Посмотрела бы я на кого другого на твоем месте — кто, сломав спину, смог бы не только встать на ноги, но и ходить, и даже на коне ездить!
Глаза Кайренн горели, губы вздрагивали.
— Ну-ну, успокойся, — усмехнувшись, снова притянул ее к себе на грудь Финад. — Когда ты злишься, мне становится страшно.
Кайренн громко фыркнула ему в рубашку. Финад гладил ее по блестящим густым волосам, а сам думал, что, возможно, когда-нибудь поверит в ее искренность. Он хотел верить, но слишком велики были ее красота и его уродство. «Когда-нибудь, — думал Финад, — я расскажу Кайренн, что все следившие за ней по его приказу свидетельствовали о ее верности». Он знал: она отказывала смазливым молодым ворам, отвергала одаренных бардов и дерзких плясунов, гнала прочь посланцев богатых купцов и даже царедворцев, хотевших купить ночь
