Документов, естественно на трупе не было — их никогда не бывало в таких случаях.
Вот таки и разменяли — троих за одного. И говорить об этом — совсем не хотелось.
В модуле открылась дверь, на разгоряченных спором казаков пахнуло ночной прохладой
— Кто там? — есаул поднял голову всмотрелся — а-а-а-а… Заходи, друже, выпей с нами горилки. Дайте человеку стул.
Казаки подвинули стул к столу, оставили стакан, набулькали мутной, пробирающей до костей, горилки. Вошедший — высокий, худой, темный лицом остался стоять у двери.
— Мне бы с вами поедине… пан коммандер… — сказал он, путая русские и польские слова, как это делали здесь многие.
Есаул потемнел лицом — он и так был на взводе из-за того, что фугас со Шмелем нашли, а пришелец стал кем-то, на ком можно сорвать гложущее душу раздражение.
— Послушай, Радован… — сдерживаясь, заговорил есаул — я тебе скажу то же что и прошлый раз, и хочу, чтобы все казаки это послухали. Взрывчатку я тебе не дам и выстрелы к гранатомету тоже не дам, как не проси. У тебя и у четников твоих — у каждого по стволу и так.
— Та у кого же их здесь нет… — сказал тот, кого назвали Радован
— У кого — не об этом говорим, друже. Говорим — о тебе. И о конаках[49] твоих. Ты — доброго отношения не понимаешь, друже. Ты чету собрал — человек сто, и каждый — ствол незаконный под подушкой держит. Мы на это глаза закрываем. И заметь, ни один казак, ни один полициянт в дома сербские не заходит — живите, как хотите, храните свои стволы. И когда мы тебя с твоими людьми в пограничной зоне видим, в том числе и по ночам — тоже внимания не обращаем. Тебя к столу пригласили — пригласили. Тебе горилки налили — налили. Вот и выпей с нами — у нас вон сотник Велехов теперь служит, он сегодня результат хороший, в первый же день дал. А за взрывчатку не заикайся даже, не буди во мне дурное.
— Та не. Я за другое, пан коммандер.
— За другое… — протянул есаул — сам сказал. Пошли…
Когда есаул вышел с гостем в ночь, сотник наклонился к уху сидящего рядом хорунжего Королева.
— А это кто был то…
— Кто был… — Королев смачно отхватил от бутерброда с соленым сальцом — это… Радован Митрич зовут его. Местный сербский поглавник, тут сербская община большая. Он у них вроде за атамана. Это чета называется…
— А они что… за нас?
— Да вроде за нас. Кое-кто тоже со спиртом хулиганит — но не все. В них другая беда…
Хорунжий наклонился к уху сотника
— Беспокойный народ… Что ни месяц — на ту сторону идут. Иногда каких то беженцев своих приводят. В Сербии то беда… В Пожареваце[50] концлагерь, самый большой в Европе. Там, в Сербию переселяют венгров, чехов, албанцев — только чтобы сербы опять не взбунтовались. Да и мало кто там остался — в России сербов больше чем в самой Сербии.
— А что есаул на него собак спустил?
— Есаул то… Да Радован обнаглел в самом деле. Несколько дней назад пришел и говорит: дай тонну взрывчатки, друже рус. И выстрелов к гранатомету, впридачу. Его есаул чуть пинками не прогнал.
— А зачем ему?
— Зачем… Знаешь что через месяц будет?
— Не
— Видовдан.[51] День святого Витта. В этот день в Австро-Венгрии много чего интересного происходит. Много лет назад — я не видел, но отец с казаками за это гутарили, как раз двадцать восьмого июня у австро-венгров какой-то склад военный взорвался, да так что и тут было слышно. Вот, наверное, Радовану и нужна для этого тонна взрывчатки.
— Понятно…
В модуль вернулся есаул, глаза у него были мутными, но на ногах он стоял твердо
— Сотник Велехов. Выдь на-час.[52]
Сотник нетвердо поднялся, встряхнул головой, прогоняя хмель. Горилка и впрямь хороша была — но чтобы гутарить, тут голова свежая нужна. Краем глаза заметил, что без команды поднялся подъесаул Чернов. Оно правильно — замбой должен обо всем знать, что в секторе ответственности своего войска происходит.
Вышли. Есаул с сербом стояли под фонарем, в желтом конусе бесновалась мошкара. Свежий воздух подействовал на сотника чуть освежающе, хотя в голове гудело неслабо. Наверное, после контузии все-таки пить не следовало.
— Расскажи-ка друже Радован казакам, что ты мне рассказал — потребовал есаул — да, кстати. Подъесаула Чернова ты знаешь, а это сотник Велехов.
Серб кивнул
— Значит, так дело было, други. Мы с четниками заховались на границе в районе Буковице. Дело к ночи было, видно было плохо. И видим — идут. Первыми трое шли, у одного — очки ночные еще у одного — какой-то прибор большой, вроде как бинокль, но больше. И у всех оружие, а форма черная. Мы заховались, не вздохнуть не охнуть хорошо еще у нас там землянка откопана. А следом еще пошли, такие же — и оружие у каждого. С границы шли, и так тихо — как тени, право. Словно есть — и в то же время нет.
— Ты не сказал, сколько их было то…
— Трое, пан коммандер.
— Та не… Дальше которые шли.
— Сорок насчитали.
Есаул вдруг оглушительно захохотал, хлопнул серба по плечу, затрясся всем телом.
— Ну ты дал, друже… Сорок. И как тени. Ну, ты дал… Пойдем лучше горилки выпьем, в самом деле. Сорок, ну ты дал…
Пошатываясь, есаул побрел к модулю. Сотник, несмотря на то что в голове был хмель, понял что серб сильно обиделся. И сам бы он так не реагировал, даже на откровенную глупость — сейчас ты так человека обидел, пусть он и глупость сказал — а завтра он тебе ценную развединформацию не понесет.
Подъесаул Чернов пожевал губами
— Где говоришь, было… — спросил он
— У Буковице, там лесной массив начинается — в голосе четника и в самом деле была слышна обида
— Сорок?
— Сорок, Божьей Матерью клянусь!
— Пойдем-ка…
Обнявшись — непонятно, то ли серб вел их, то ли они серба, они побрели к большой штабной палатке. Стоящий на часах казак увидел их — и пропустил.
— Подожди…
Подъесаул снял с нашейной цепочки ключи, со второго раза открыл сейф, зашуршал бумагами…
— Помоги-ка.
Вместе с сотником они выложили на стол карту, включили освещение над столом. Наверху, на карте сотник прочитал «Рабочая карта коменданта сектора Ченстохов» — и печать.
— Ну-ка, покажи, друже, где это было. Только не рисуй тут ничего.
Серб склонился над картой.
Внезапно сотнику — пусть он был пьяный, но соображать не разучился — пришло в голову, что карта совершенно секретная и подъесаул Чернов, показывая ее командиру сербских ополченцев, совершает должностное преступление. И делает он это нарочно — чтобы серб, который не выпил ни капли, запомнил обстановку. Но говорить насчет этого сотник Велехов ничего не стал — мало ли как надо, может так и должно быть. Тем более что Чернов — старше по званию.
— Вот здесь.
— Точно?
— Точно здесь.
Чернов потер небритый подбородок — в армии можно было носить усы, но не бороду и это было сущим наказанием для казаков.
— А скажи-ка друже… Ты оружие хорошо рассмотрел?
— Темно было…
— А все-таки. Что у них было?
— Ну, много чего. Автоматы были, снайперские винтовки. Пулеметы тоже были.
— А гранатометы?
— И они были.
— А странных гранатометов не заметил?
Серб задумался
— А знаешь, друже… заметил.
— Какие?
— Ну… обычно автомат несут и сзади на рюкзаке гранатомет одноразовый. Или два, если нести сможешь. А тут… пара человек было только гранатометы и все. Большие такие… По два они были… да, по два.
Чернов и Велехов мрачно переглянулись, хмель выветрился совсем.
Потом, отправив серба и заперев обратно в сейф рабочую карту, Чернов и Велехов вышли из палатки, и Велехов не преминул спросить.
— А то, что мы ему карту показали… нормально?
Чернов долго думал, прежде чем ответить…
— Конечно, ненормально. Но тут нас все ненавидят. А этот хоть какой-то — но союзник. Да и он подбрасывает информацию, по лесам ведь четники много шарахаются. Не всю, конечно — ему тоже здесь жить. Ты не говори никому…
— Могила — заверил Велехов
02 июня 2002 года
Персия
Зеленая зона
На удивление быстро Его Светлость Шахиншах Персии соизволили меня видеть — меня и мою верительную грамоту. Моих слабых познаний в искусстве дипломатии, тем не менее, хватало, чтобы понять — это не входит в обычные рамки. Иногда послы работают без вручения грамот по несколько месяцев и больше — чтобы потом вручить грамоты на общей церемонии. А тут…
Нет, сначала — обо всем по порядку. Начнем с того как я устроился.
Как послу мне полагались две машины. Это официально. На первой я уже покатался — Руссо-Балт, здоровенная и крайне неудобная, особенно в тесноте улиц старого города машина — но шикарно. Представительская машина. Второй — более скромный бронированный Хорьх-седан, девятьсот тридцатой серии, выпуска девяносто восьмого года, в топовой версии с двенадцатицилиндровым мотором. На ней по идее меня должны были возить на работу и по делам, потому что разъезжая на Руссо-Балте разоришься на одних только заправках.
