— Со всем уважением, Валлко, мы все определенно больше, чем просто люди, — напомнил ему Дурла. — Это дает нам преимущество.
Но Валлко по-прежнему не успокаивался.
— Говорят, что он бессмертен. Или, что он уже мертв.
С другого конца стола раздался шепот Лондо:
— «Вы не должны убивать того, кто уже мертв».
Все сидевшие за столом смущенно переглянулись.
— Ваше Высочество? — спросил Дансени.
Лондо посмотрел на Дансени и выдавил улыбку.
— Просто… вспомнились старые голоса, Дансени. Учитывая мой возраст, я рад, что хоть что-то помню. Правда, ты гораздо старше меня, но никогда ничего не забываешь. Почему так получается?
— Потому, Ваше Высочество, что в моем возрасте все меньше вещей заслуживают того, чтобы о них помнить.
Это высказывание вызвало смех у министров.
— Шеридан всего лишь человек, — напомнил им Дурла, снова возвращаясь к прежней теме, — но не будем забывать, что за свою жизнь он участвовал в трех великих кампаниях: в войне Земли с Минбаром, в Войне Теней и в собственной войне с родным миром. Но не забывайте также о том, чем кончилось каждое из этих противостояний, — и он начал загибать пальцы: — Минбарцы сдались, ворлонцы и Тени добровольно отступили и покинули известный космос, а его главный враг на Земле, президент, предположительно покончил жизнь самоубийством. Шеридан никогда не встречался с таким врагом, который бы не отступал. Но сейчас все будет иначе. Кто здесь собирается отступать перед ним?
Если вы встретитесь лицом к лицу с Джоном Шериданом, который потребует вашей капитуляции — неужели вы добровольно сдадитесь?
Райс ответил немедленно.
— Лучше смерть.
Все присутствующие закивали головами в знак согласия.
— Когда Прима Центавра окончательно освободится от пут, ему доведется много чего увидеть, — сказал Дурла.
— Народ не пойдет на это, — сказал Куто.
Изумленный Дурла повернулся к нему.
— Народ? Не пойдет на это?
— Я не хотел сказать, что они не станут вас поддерживать, премьер-министр, — быстро произнес Куто, почувствовав на себе взгляды остальных. — Но министр Валлко был прав. Народ радуется нашим достижениям и публично выражает свою радость… но, между нами говоря, они все еще боятся.
Шеридана.
— Мы не должны мириться с этим! — ответил Дурла. — Это тревожный момент в центаврианском менталитете… и это надо исправить немедленно. Немедленно!
Куто, приготовь оборудование для публичного выступления. Живо, ты слышал меня?
Лион, Валлко, помогите ему!
Остальные министры были захвачены врасплох столь внезапной переменой в настроении Дурлы. Но они поспешно выполнили его приказ. Лондо ничего не говорил, просто наблюдая за происходящим.
В мгновение ока Дурла и Лондо оказались на балконе одного из нижних этажей Башни Власти. У башни не было окон, что прибавляло ей таинственности.
Но у нее был один балкон, на строительстве которого настоял Дурла. Башня была расположена так удачно, что вокруг нее всегда толпился народ, занятый своими делами.
Когда Дурла заговорил, его голос загремел по всему городу, усиленный скрытыми динамиками. Но это было еще не все. Над Примой Центавра возникло его огромное голографическое изображение. Центавриане на другом конце планеты, вздрогнув, очнулись ото сна, услышав премьер-министра Дурлу. Лондо, стоявший рядом с ним, таинственным образом был изъят из передачи. Осталось лишь изображение Дурлы, огромное, такое, каким он и хотел себя видеть.
— До моего сведения дошло, — голос Дурлы отдавался эхом, заставляя всех поднять на него глаза, — что, несмотря на то, что Прима Центавра возвращается к славе, многие из вас все еще боятся Джона Шеридана. Многие думают, что этот человек, создавший Альянс, представляет угрозу для нашего мира! Что наши недавние, успешные попытки расширить наши владения могут встретить сопротивление, и что мы, подобно многим другим, сдадимся президенту Шеридану просто потому, что он попросит нас об этом! А почему бы и нет? Минбарцы сдались. Ворлонцы сдались. Тени сдались. Почему же мы не сдадимся?
И он получил тот самый ответ, на который надеялся.
Кто-то внизу прокричал:
— Потому что мы центавриане!
И тут же закричали все остальные.
— Да! Мы центавриане! — воскликнул Дурла, получив одобрительные вопли в ответ. — И в тех случаях, когда у нас есть выбор, нам не нужно ничего, кроме победы! Полной победы! Победы, несмотря на террор! Победы, несмотря на долгий и трудный путь к ней, но без победы нет жизни!
— Победа! — закричал народ на улицах.
— Мы не должны сдаваться или бояться, — продолжал Дурла. — Мы должны идти до конца. Мы должны сражаться в одиночку, сражаться на планетах, в гиперпространстве, сражаться за Пределом. Мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в космосе, мы должны защищать наш мир всеми способами. Мы будем сражаться в астероидном поле, в туманностях, среди звезд — но мы никогда не сдадимся!
Ответом был оглушительный рев толпы, казалось, что он продлится вечно.
Дурла упивался им, впитывая в себя все поклонение, которое получал. Он отступил назад с балкона, чтобы выслушать поздравления министров.
— Отлично сказано! Очень хорошо сказано! — бормотал Куто, и другие вторили ему.
Лишь Лондо, казалось, что-то хотел сказать.
— Скажите мне, Дурла, как, по-вашему, отреагирует Шеридан, когда до него дойдут слухи о вашей речи? Вы не подумали о том, что он может нанести удар первым?
— Нет, Ваше Высочество, я так не думаю, — твердо ответил Дурла. — Если он и его драгоценный Альянс не напали из-за наших атак, то определенно они не станут нападать из-за наших речей. Они просто будут потрясать оружием, вот и все. Но наш народ поймет, что к чему. Они поймут и запомнят, и когда придет время…
— То они будут знать, что мы никогда не сдадимся, — сказал Лондо.
— Именно так, Ваше Высочество.
— Будем надеяться, ради вашего же благополучия, что президент Шеридан именно так все и поймет, — сказал Лондо.
Крики все продолжались, и Дурла заметил, что наравне с его именем имя «Моллари» выкрикивают с не меньшим энтузиазмом. Но потом он успокоился, вспомнив, что народ на площади на самом деле всего лишь часть популярности.
Везде был Дурла, и только Дурла. И так и должно быть. Пусть народ выкрикивает имя Моллари вместе с именем Дурлы, раз им так нравится. Потом они поймут истинное положение вещей.
Прежде Дурла чувствовал, что никто даже не знает его личных достижений и внутреннего величия. Но те времена были в далеком прошлом. Он мог быть щедрым, получая силы от поклонения, источаемого народом. Временно. Моллари слабел с каждым днем. Определенно, он еще достаточно крепок, но его кашель становится все сильнее. Это признак чего-то более серьезного, более опасного для здоровья императора. Но по каким-то причинам Моллари упорно отказывался от медицинского обследования. А Дурла не собирался на нем настаивать.
Крики становились все громче и громче.
— Ваше Высочество, они зовут вас, — сказал Дурла, низко поклонившись, что отчасти походило на насмешку. — Может, нам стоит вернуться на балкон и ответить на их обожание?
— Меня никогда не радовало чье-либо обожание, премьер-министр, — сказал Лондо с усмешкой. — Но если это вам льстит… — и он махнул, указывая, что они выходят на балкон. Они вышли наружу и снова помахали руками толпе. Народ закричал в один голос, выкрикивая их имена, молясь за них так громко, что.
Великий Создатель должен был это услышать.
А потом раздался выстрел.
Из дневников Лондо Моллари
Датировано (по земному календарю, приблизительно) 24 сентября 2275 года.
Сначала я ничего не услышал, так как все заглушали крики толпы. Вместо этого я ощутил острую боль во лбу. Я прижал ладонь к голове, дабы увидеть, что это могло быть, и моя рука окрасилась кровью. А потом раздался звук рикошета или чего-то подобного.
«Меня застрелили», — подумал я мгновение спустя. Я не ощущал страха или беспокойства, напротив, испытал чувство удовлетворения. Меня так долго преследовал образ Г'Кара, вцепившегося в мое горло, что я почти поверил в это.
Если я погиб от руки неизвестного убийцы, значит, смог изменить свою судьбу.
От этого я испытал слабое удовлетворение, но это ощущение несколько запоздало.
Прежде чем я успел что-либо обдумать, меня оттащили назад гвардейцы из личной охраны. Дурлу также увели с балкона. Генерал Райс лично осмотрел голову Дурлы, дабы убедиться, что тот не ранен. Народ внизу все еще ликовал: они по-прежнему не понимали, что случилось.
— Император ранен! — закричал один из гвардейцев.
И тут Дансени встал передо мной. Он произнес громко и твердо, тоном, не требующим возражений:
