— Сколько стоит?
— Аааа… ээээ… — протянул Толстый Том. — Нисколько.
Сигиец пристально уставился ему в глаза, и ломбардщик непроизвольно сжался.
— Эта хрень не продается, — торопливо пробормотал он. — В смысле уже того… продана, то бишь. Я обещал ее другому клиенту. Вот, жду — должен прийти со дня на день.
— Тысяча, — сказал сигиец.
— Нет, — с сожалением покачал головой Швенкен.
— Две.
— Да говорю же: товар куплен, — виновато пожал плечами Томас. — Хочешь, расписку покажу?
— Три.
— Слышь, фремде, — нервно облизнул губы ломбардщик, — мне совесть не позволит наебать хорошего клиента. Он уже и задаток внес…
— У тебя ее нет.
— Э? — состроил дурацкую мину Швенкен. — Кого?
— Совести. Четыре.
— Слышь? — набычился Толстый Том. — Ты мне тут это, не наезжай, а? Я щас плюну на все твои рекомендации да выставлю к херам собачим!
— Пять, — с упрямством и равнодушием чародейского вокса сказал сигиец.
— Да еб твою мать… — безнадежно вздохнул Толстый Том. — Ты не отвалишь?
— Нет.
— А если скажу, что десять?
Сигиец невыразительно посмотрел на ломбардщика, умудрившись проделать это крайне выразительно и красноречиво.
— Понял, — кивнул Швенкен. — Ну, — набрал он в тощую грудь воздуха, — значит, пять так пять. Считай даром за реликт, а?
Сигиец ничего не ответил.
— Но знай, — погрозил пальцем Томас, — я из-за этого спать теперь не смогу!
— Это твои проблемы.
— А ты не самый чуткий мужик, да? — усмехнулся ломбардщик. — Я тут, можно сказать, во грех впадаю, репутацией рискую, доверие дорогого клиента подрываю — мог бы и посочувствовать ради приличия.
— Нет, — сказал сигиец.
— Ладно, — безнадежно махнул рукой Толстый Том. — Давай аванс.
— Принесу все сразу.
— Ты в курсе, что я совершаю сделки по установленным правилам: половину вперед и половину, когда придешь за товаром? Но… — ломбардщик перемялся с ноги на ногу, встретившись с немигающим взглядом бездушного механизма, — но для тебя, так и быть, сделаю исключение. Скажи спасибо Кассану, этому хитрожопому хакиру, который крепко взял меня за яйца, иначе я б с тобой тут не цацкался. Чтоб еще раз с ним связался! — проворчал Швенкен. — Завтра приходи. Вечером, с деньгами. А я пока улажу дела с клиентом. В ножки ему поклонюсь, покаюсь, в жопу поцелую.
Сигиец молча передвинул по прилавку ножны с мечом, чуть не ткнув Тома рукоятью в тощее брюхо. Ломбардщик отскочил, как ошпаренный.
— Ты че, бля, угробить меня удумал? — взвыл он. — Не знаю, как ты свой фокус провернул, но я этой хреновины боюсь до усеру! Сам видал, как один полудурок сдуру чуть руки не лишился!
Сигиец молча развернулся и, не оборачиваясь, направился к выходу. Толстый Том, косясь на меч, задумчиво потер небритый подбородок.
— Эй! — окрикнул он поднимающегося по ступеням клиента. — И смотри не опаздывай! Опоздаешь — никакой сделки! Я тут из-за тебя сидеть до ночи не собираюсь!
Но дверь за сигийцем, звякнув колокольчиком, уже захлопнулась.
— Вот урод… — облегченно выдохнул Толстый Том и, осторожно взявшись за ножны дрожащими руками, убрал меч под прилавок.
Глава 9
Безумие все-таки заразно.
Еще вчера Бруно был уверен, что не сделал бы нечто подобное даже в пьяном угаре и похмельном бреду. А сегодня он это делал. При этом добровольно. И испытывал настоящий охотничий азарт, распаляющий адреналиновый голод.
Маэстро с большим трудом уснул только под утро и почти тут же проснулся, судя по ощущениям. Вернее, сигиец проснул его, бесцеремонно войдя в комнатенку и бросив в Бруно кошельком. Коротко пояснил: «На расходы» и добавил, что околачиваться на Имперском и таращиться на «Империю» сегодня Бруно придется в одиночку, а потом молча вышел.
Толком не понимая спросонья, что происходит, Бруно первым делом открыл кошелек и насчитал мелочи и банкнот на сотню крон. Это помогло проснуться получше ведра ледяной воды. О том, когда сигиец все успевает и где вообще берет деньги, Бруно подумал лишь отрешенно и вскользь. А вот то, что на сотню крон можно на ближайшей станции нанять дилижанс и убраться аж в другую провинцию, где можно навсегда забыть о Беделаре, о сигийце и его делишках, ударило Маэстро словно молнией. Словно где-то внутри заворочался маленький человечек с острой бородкой и козлиными рожками, заговорщицки шепчущий в самый мозг: «Чего сидишь, дурак? Тебе все карты в руки дали. Кинуть идиота — не грех, а богоугодное дело! Ты же не по своей воле за ним увязался».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Если поторопиться, можно успеть на полуденный рейс до Га́беля. Эта идея, подкрепленная сотней крон, показалась Бруно очень привлекательной.
…идеи захватывают людей…
Поэтому он, почесав за ухом, встал с кровати, умылся, оделся, вышел с Сухак-Шари, поймал первый попавшийся экипаж и… поехал на Имперский проспект.
Рассудив основательнее и трезвее, Бруно решил, что ехать куда-то так далеко — слишком опрометчиво. А вот Имперский — лучшее место, где можно укрыться от Беделара. Лучше только где-нибудь в Новом Риназхайме — там даже Маэстро не нашел бы сам себя спустя примерно час. К тому же, он здраво рассудил, что раз в деньгах не ограничен и сам себе хозяин, сегодня уж точно, значит, можно проверить, чем еще травятся благородные желудки помимо кофе, и провести время с пользой. В конце концов, обещать помочь вовсе не значит действительно помогать. А если сигиец предъявит какие-то претензии, всегда можно оправдаться, в чем Бруно прекрасно преуспел. Маэстро даже заприметил забегаловку, в которой побывать еще не довелось и которая прямо-таки манила и зазывала, но отнюдь не запахом кофе и переслащенной выпечки, а благородным колбасно-сосисочным ароматом и шнапсово-пивным духом.
Однако Маэстро отказался от этой привлекательной задумки. Во-первых, забегаловка была слишком далеко от «Империи». Во-вторых, просто таращиться на гостиницу было бы неимоверно глупо и бессмысленно. Вдруг этот Геер уже давно приехал и сиднем сидит в своей комнате, занимаясь… ну, чем обычно занимаются в подобных местах те, кому они по карману? А в-третьих…
В-третьих, Бруно просто пошел к гостинице «Империя».
И с каждым шагом его походка менялась, едва заметно не наметанному глазу, но разительно, если знать, на что обращать внимание. Она становилась особой походкой, свойственной лишь тем, кто впервые оказался в совершенно незнакомом месте. Месте огромном, чуждом, враждебном и неприветливом, но при этом удивительно красивом, завораживающем, поражающем воображение своими масштабами, видами и количеством людей. Бруно шел, вроде бы совершенно обычно, может, не столь изящно и манерно, как остальные прохожие, но окажись поблизости любой профессиональный нищий, уже не сводил бы с него глаз и наверняка кивнул бы стайке быстроногих мальчишек, всегда околачивающихся неподалеку. Потому что такая походка свойственна основным вольным или невольным вкладчикам в процветание жителей Модера.
Однако здесь нищих не было. Имперский проспект был отдельным маленьким государством, которым владели совсем другие люди, а не боссы Большой Шестерки, считавшиеся здесь лишь дорогими, но не очень любимыми гостями.
Менялось и лицо Бруно. Оно и без того от природы было таким, что Маэстро с первого взгляда получал самую короткую и емкую характеристику — олух. Однако своей олуховостью Бруно умел мастерски управлять. Он бывал блаженным олухом, юродивым олухом, списанным на берег олухом, похмельным олухом или просто олухом, которого коварная бывшая жена выставила из дому в одних подштанниках и на все его деньги укатила в Ведельвен с любовником. Последние олухи почему-то вызывали особое сострадание преимущественно у женщин. Но был еще один тип олухов, которыми Бруно быть не доводилось, но которых он мог безошибочно скопировать, — приезжий олух.
Это особый вид олухов и простофиль, всю жизнь проживших в селе или маленьком сонном городишке, и весь мир которых ограничивался сотней родственников, соседей и друзей. Конечно, в эпоху просвещения и прогресса сложно не знать, что где-то есть большие города, где живет уйма народу, но это «где-то» неимоверно далеко, а «уйма» — понятие растяжимое.
