В трубке послышался смех. Вокруг Верити толпился народ.
— Хорошо. Спасибо, Верити. До свидания.
Я села за компьютер и приступила к работе, когда появился Ал.
— Я же тебе сказал, что ты уволена.
— До или после того, как скажу тебе имя убитого?
— Ты знаешь, кто он? — раздался женский голос, прежде чем в мою кабинку просунулось лицо Марты Ройс-Келлем.
Марта всего на год моложе Ала, но с хорошим лицом после пластической операции и стройная, в то время как Ал жутко растолстел. Она годами приставала к их отцу, чтобы тот назначил ее руководить газетой; ее сегодняшний статус члена правления на самом деле ничего не значит. Поэтому она в знак протеста стала вести колонку в конкурирующей газете «Хартфорд», но старик Ройс пригрозил ей, что вычеркнет ее из завещания, если она будет продолжать сотрудничать с другой газетой. Я догадалась, что сегодня состоится заседание членов правления, что объясняло наличие на нашей парковочной стоянке нескольких машин «континенталь».
— Не лезь не в свои дела, Марта! — зарычал Ал.
— Ты не можешь уволить ее сейчас, — сказала она.
— Я могу делать все, что захочу. Это моя газета!
— Это наша газета, — сказала она елейным голоском. Кроме того, ты не уволишь ее, потому что до сих пор влюблен в ее мать.
Я постаралась сдержать улыбку: Ал действительно был неравнодушен к моей матери.
— Я не только знаю, кто убитый, Ал, но еще обладаю информацией, что кто-то преследовал меня на угнанном пикапе.
— Джо! — позвал Ал.
В мою кабинку просунулась голова Джо Бикса.
— Ты выяснил, кто убитый?
— Пока нет.
— Не увольняй ее, — посоветовала Марта, собираясь уходить. — Я буду вместе с другими членами правления в конференц-зале, Ал.
После того как она вышла, Ал повернулся ко мне, изумленно выгнув брови.
— Как ты узнала, кто он такой?
— Главное, что узнала, — ответила я. — Дело в том, Ал… Дашь ли ты мне пятинедельный неоплачиваемый отпуск начиная с завтрашнего дня в обмен на информацию или нет? Если скажешь «нет», я просто уволюсь с этой проклятой работы. Если скажешь «да», я передам Джо всю информацию, которой владею, и он сможет замещать меня все эти пять недель.
— О чем ты говоришь, черт возьми? — заорал Ал.
— Хорошо, пусть будет одна неделя оплачиваемая, а четыре неоплачиваемые. Ты слышишь меня, Ал? Мне нужен отпуск, а тебе лучше согласиться, пока цена не возросла.
— Ты не посмеешь утаить эту информацию от своей газеты!
— Две недели оплачиваемого отпуска и три неоплачиваемого. И ты задолжал мне отпуск за прошлый год. Я вернусь на работу к Дню труда. — Я посмотрела на часы. — У тебя десять секунд до того, как я начну собирать свои вещи, чтобы уйти в «Хартфорд курант». («Хартфорд курант» — основной наш конкурент.)
— Сделай это, Ал, — посоветовал Джо. — Она нам все расскажет. — Он смотрел на меня. — Ведь правда? И как это связано с твоей семьей?
Я кивнула и посмотрела на Ала.
— Проклятие! — заорал он.
Скрестив руки на груди, я стала тихонько напевать.
— Хорошо! — крикнул он.
— Прекрасно!
— Но никакого оплачиваемого отпуска!
Я взяла со стола фотографию матери и брата и положила в портфель, делая вид, что собираюсь уходить.
— Хорошо, одну неделю, — сказал он.
— С завтрашнего дня?
Посмотрев на меня, он кивнул.
— Договорились, — сказала я, протягивая руку. — Ты не пожалеешь, Ал.
— Катись, Харрингтон. — Он удалился.
Джо принес в мою кабинку свой стул, и мы начали работать.
Меня не было дома почти до десяти вечера; Скотти нуждался в выгуле. Я устала, мысли путались, а дом превратился в полный хаос. Рядом с раковиной банки из-под собачьего корма соседствовали с банками из-под содовой, бутылками, коробками из-под йогурта — все это ожидало выноса в мусорный контейнер. Стопка газет за восемь дней тоже ожидала своей очереди на вынос в другой контейнер. Почта, по большей части нераспечатанная, валялась на кухонном столе рядом с кипой непрочитанных журналов, которые я поклялась аннулировать в один прекрасный день. Бельевая корзина переполнена; шерсть Скотти носится, как перекати-поле, по кухонному полу; в гостиной всюду пыль; в спальне ворох одежды, нуждающейся в химчистке (я сильно подозревала, что Скотти спал на ней); постельное белье следует сменить; зимняя одежда так и не заняла своего законного места в шкафу; в каждой комнате стопки-небоскребы книг грозят вот-вот обрушиться.
«По крайней мере, — подумала я, — можно хотя бы убрать зимние сапоги. На дворе июль».
Но у меня ни на что не хватает времени. Чудесно иметь дом и собаку, но часть меня тоскует по дням, проведенным в Лос-Анджелесе. Тогда я просто бросала одежду для стирки в конторку консьержки по пути на работу, и дважды в неделю ко мне приходила уборщица, чтобы тщательно вычистить мою квартиру, пока я сама карабкалась к успеху по служебной лестнице в одном из журналов. Кроме того, по субботам я подрабатывала в сверхмодном ночном клубе на бульваре Санта-Моника в Беверли-Хиллз. Я могла заработать там до двухсот долларов чаевых, что позволяло мне иметь машину и приходящую домработницу.
— Скотти, — сказала я своей горячо любимой собаке. — Иди сюда, мальчик, мы отправляемся гулять.
Его глаза вспыхнули радостью, рот расплылся в улыбке, хвост завилял, и он затанцевал вокруг меня на задних лапах.
Откровенно говоря, у моего Скотти огромные зубы, которые побуждают людей опасаться его. У него, кроме того, низкий, глухой как из бочки лай, но он самое нежное существо на свете. Мой ненаглядный.
Черт с этим домом! Газетой! Журналом! Со сном! Мне нужен свежий воздух! Мне нужна моя собака! Поэтому я переоделась в шорты, майку, кроссовки, а Скотти носился по комнате, ища поводок.
— Иди сюда, малыш, — позвала я, открывая заднюю дверь и выходя во двор.
Скотти выбежал, виляя хвостом и оглашая лаем окрестности.
«Я в Каслфорде», — подумала я.
Никто не просил меня вернуться домой, когда мать заболела. Я знала, какими шаткими были ее финансы — она платила за обучение Роба в школе и не была уверена, что ее страховое пособие учительницы позволит ей нанять кого-нибудь ухаживать за ней. У матери был рак, но не в быстро прогрессирующей форме, опухоль легкого. (Стоит заметить, она никогда не курила.) Тот тип рака, который ежегодно обнаруживают у сотен людей из многих тысяч и который, если обнаружить его на ранней стадии, поддается лечению. Поэтому матери сделали операцию, за которой последовало химиотерапевтическое лечение. Оно совершенно обессилило ее, и потому я совсем не жалела о своем решении вернуться домой, чтобы быть с ней рядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
