- Ну ты даешь! Всех мертвых убил! - сказал Каспар почти с восхищением. - На самом деле этого нет ничего, - продолжал он, вернувшись к интонациям гида и толкователя. - Вообще ничего. Это мы сами под действием информационного голода генерируем этот призрачный универсум, весьма противного свойства, должен сказать. - Я и сам неземной своей головой это понял уже. - Надо выбираться отсюда. Там все у нас будет иначе. И благодать, и истинный свет, и пение, сходное с серафическим. Только надо отсюда выбираться скорей, - повторил Каспар.
Я, более не раздумывая, рванул за ним.
Не расточая слов, не выбирая дороги, где быстрым шагом, а где и вовсе позорной трусцой, я едва поспевал за Каспаром, стараясь только не отставать от его проворной спины. Теперь я видел лишь то, что находилось непосредственно под ногами да неясно воспринималось боковым зрением. Здесь кто-то пронесся незадолго до нас, слон или мамонт или иное огромное существо, и проторил это подобие просеки. Я подумал даже о сбежавшей избушке, но не успел как следует оформить эту сумасшедшую мысль, как Каспар встал, я ткнулся ему в спину и тоже встал, а подняв голову, увидел наше беглое бунгало. Избушка тоже увидела нас и попятилась, с треском свалив сосну.
- Вот куда ты ее загнал, - сказал Каспар. - Ты нас не бойся, старая. Дай войти.
Избушка замерла, словно раздумывая над услышанным. Лапы ее все еще были в грязи. В одну из них намертво впился когтями кошачий труп. Из трубы валил дым. Дверь дернулась и, дребезжа, отворилась. Словно вход в иной мир, подумал я.
Крыльца не было. Однако желание покинуть этот пикник и воспользоваться хоть каким-то убежищем было столь жгучим, что я мгновенно вскарабкался и перевалился через порог. Вслед за мной влез и Каспар.
Внутри было почти что темно. Сквозь единственное мутное оконце едва проникал свет. Я видел лишь лавки по стенам да сами стены, подбитые мхом. Глаза меж тем привыкали к полумраку. Стало видно, что здесь полно всяких кукол - из волос и тряпок, сучьев и корневищ, мха и травы. Они сидели по лавкам, валялись на полу, свешивались с потолка вперемешку с березовыми вениками. Из щели в дальней стене пробивался пар. Оттуда доносилось кряхтенье, поскрипывала половица, что-то звякало и шипело - мне представилось, что там, за дверью, кто-то у печи хлопотал.
Вдруг меня обдало жаром, клуб пара заполнил избушку, а когда он поднялся и распластался по потолку, пред нами встала баба Яга. Как лист перед травой, сплюнул я, досадуя на свой невольный испуг.
- Чур меня, чур! - вскричала она. - Никак опять русским духом пахнет?
Мне стало немного стыдно за мой фанк.
- Не любо - не нюхай, - грубо сказал я.
Она же, всмотревшись в нас, тоже сплюнула.
- Тьфу, напугали, лешие! Тьфу на вас! Чур!
Яга ногой плотнее прихлопнула дверь. Одета она была в лохмотья и выглядела ровно так, как было уже неоднократно описано.
- Извини его старая, - сказал Каспар. - Он и вправду не в духе. Был сердитым убит. - И, чтобы зря не злить ни меня, ни старуху, поспешил обратить всё в шутку. - Какой Тофет не рай, какая сера не амбра... - пропел он едва ли не льстиво.
Однако, удивился я, не подозревая в нем столь изощренной начитанности. Цитата была выдернута из одного английского проповедника.
- Ну, это уже чересчур, - скривилась нечисть. - Какая от вас, жмуров, амбра... Кабы добрая воня, а то сущий смрад.
- Да что ты все чур, да чур, щур, да жмур, - с досадой сказал Каспар. Видимо, напоминание о собственном незавидном состоянии кольнуло его. - Жмуров чураться - в ад не ходить.
Тем не менее, они обнялись.
- Кто такой? - спросила бабка. Её глаза, пронзительные, зеленые, сверлили меня из-за его плеча.
- Свой, - кратко ответил Каспар.
- Свой своему поневоле брат.
Она и мне распростёрла объятья¸ но я предпочёл уклониться от них.
- Чую, будет мне сегодня пожива, - усмехнулась Яга. - А ты, братец, поторопись, - обернулась она к Каспару. - Теперь самый жар от углей.
- Ты погреться хотел. - Каспар распахнул дверь в баню.
Он распахнул, я заглянул, пытаясь всё охватить и запомнить быстрым движением глаз. В этой бане на курьих ножках был какой-то потаённый резон.
Закопченные стены и потолок освещались из-за полуприкрытой заслонки мерцающим очагом, раскаленные угли которого давали свет и сухой жар. Над очагом располагалась каменка, поодаль стояла кадка с водой. Вдоль стены был настелен полок. Пахло березой.
- Лучше нам это сделать сейчас, - обернулся Каспар ко мне.
Пропарить косточки, разогреть плоть? Впрочем, какую плоть? Оболочку, в которую облачен. Однако нет ли в этом какой засады? Достаточно вспомнить, как и благодаря кому я попал в эти скорбные обстоятельства. Несомненно, замыслы против меня были. Я поискал признаки козней и конечно тут же нашел. К стене была прислонена лопата, вещь совершенно необходимая в небылицах о бабе Яге. На такой лопате иванушек в печь подают.
- Садись сюда, - сказала Яга. Я поёжился.
- Прямо на пол?
- Прямо на жопу садись.
- В этом нет ничего мучительного, - сказал Каспар, устраиваясь на лопате. - Не то придется в следующий раз спускаться ниже, а это хуже. Страшней в ады.
- Успокойся, покойный, - подбодрила меня Яга.
- Новое рождение, - бодро сказал Каспар, убирая заслонку с печного Валгаллища, отчего в баньке сразу стало гораздо светлей. - Этакий сиамский союз. - Он подвинулся, давая мне место рядом с собой. - На всю оставшуюся смерть вечные узы.
Биться в тесной печурке огнём? Заодно с полоумным майором? Нет уж, увольте от подобных уз. Я отшатнулся и рванул к выходу. Однако у двери обернулся на Каспаров крик:
- Ты забыл своего ребёнка!
Ребёнка? Он вскочил и швырнул в меня что-то теплое, оно упруго шлепнуло о мою грудь и повисло, вцепившись в меня всеми четырьмя конечностями. Это проворное цепкое существо и впрямь напоминало дитя человеческое, а скорее - одну из отвратительных кукол Яги. Оно принялось тыкаться сморщенным ртом, словно соску или сиську ища. А не найдя, издало пронзительный визг и впилось мне в предплечье крепкими не по-детски зубами. Было больно и щекотно.
Я в ужасе оторвал эту тварь от себя и отбросил прочь, наобум вывалившись из избушки.
- Я еще приду, я другим путём... - Каспар стоял на пороге. - И я буду пеклом! А ты пеплом в нём!
Я вскочил на ноги и бросился наутёк.
Смеркалось. По обе стороны воздымался лес. Сзади трещали кусты: кто-то гнался за мной, Каспар или Яга, или кошка. А может, избушка сама. Они вопили вослед разными голосами. Кроме того, мне показалось, что существ в этом лесу стало гуще, что черным-черно от чертей, что сама Геката, богиня мрака и ужаса, снизошла, чтобы участвовать в этом преследовании.
Я наддал, понимая, что в самый ужас вхожу, попутно перебирая другие возможные способы исхода помимо безоглядного бегства. Я прятался, метался, оборачивался не собой, но продолжал бежать - падая, вставая, снова падая, наступая на себя - ну же, ноженьки...
Тернии рвали тело. Корни цеплялись за ноги. Ветви или лапы чертей хватали и тянули туда-сюда. Не успею подумать о чем-нибудь ужасном, как тут же это нечто обращается в тварь и мчится за мной. Уже почва дрожала от этих несметных полчищ.
Земля сотрясалась от их топота и местами трескалась. Я перепрыгнул через одну, через другую, третью трещины, однако на очередной замешкался, притормозил, и чувствуя, что себя не удержать, ухнул в бездну, последним усилием успев зацепиться за торчащий из земли стебелёк.
Тут же дрожание прекратилось вместе с преследованием. Кто-то навис надо мной, схватил за шкирку - ровно тем же манером, как в начале главы. Я догадался, что это Каспар, еще прежде, чем он сказал:
- Ну же, брат, не упрямься. Вместе мы будем сила. Ничто нас не сомнет!
Однако его предложение вновь повергло меня в непреодолимый ужас.
- Нет-нет-нет! - вскричал я и даже, кажется, руками взмахнул, и стебелёк выпустил.
- Что ж, не смею задерживать, - сказал он. В голосе его я прочитал сожаление. - Айм сорри...
Он разжал руку.
Надо полагать, я тут же умер от удара о твердь. База даже боли не зафиксировала. Однако падение помню, было оно долгим. Ветер свистел в ушах. Вопли звучали. А потом все прекратилось в один момент. Ужас всосал меня, словно перышко.
Это я сейчас понимаю, что происходящее там подстраивается под возможности нашего восприятия. Выстраивает сюжет, который человек способен понять. А что на самом деле там происходит, то откроется лишь по приобретении навыков восприятия, новых глаголов, которыми станет возможно его описать. Может, и сюжетов никаких нет. Вечность разговаривает с нами на доступном нам языке. Мы в том мире младенцы.
Подобно тому, которым Каспар швырнул в меня?
