Юргенс в упор смотрел на Ашингера, но по его глазам трудно было определить, что он думает.
Ашингер доказывал уже уверенно, что сейчас выезд не составит особых затруднений, но может настать время, когда он будет невозможен. Юргенс спросит — куда? И на это можно было ответить. Пока еще есть выбор: Испания, Португалия, Аргентина, на худой конец — Швейцария. Там можно устроить жизнь.
Юргенс откинулся на спину и громко расхохотался. Потом, загремев стулом, о« встал из-за стола.
Ашингер обиделся. Ему понятно, почему смеется Юргенс, но смешного он ничего не видит. Юргенс не хуже его знает Робертса, знает отлично, что Абвер людьми не бросается, и что уйти от доктора Грефе не легче, чем от полковника Шурмана, и все-таки Робертс ушел. Он сидит себе спокойно в Барселоне и смакует апельсины. Чем же Юргенс и Ашингер хуже Робертса?
— Надо иметь, на что жрать эти апельсины, — сказал Юргенс.
Теперь рассмеялся Ашингер. С несвойственной ему быстротой он встал и подошел к Юргенсу. Он твердо уверен, что они будут иметь то, на что жрут апельсины. Будут. Надо только потрясти тестя. Они его никогда не трогали, а ведь они единственные законные наследники. Тесть еще не выжил окончательно из ума и должен понять, что лучше, если его капиталы попадут зятьям, нежели большевикам.
После третьего бокала Ашингер раскис. Редкие волосы на его голове слиплись в клочья. Пенснэ он снял и положил на тарелку. Без пенснэ его глаза сильно косили. Длинные, точно жерди, ноги принимали под столом различные положения — то укладывались одна на одну, то вытягивались, задевая ноги Юргенса, то, согнутые в коленях, стукались одна о другую. Ашингер разболтался. Хмель в голове и молчание Юргенса поощряли его на откровенность. Он выкладывал сейчас все, что уже с давних пор вынашивал в себе, не решаясь никому рассказать. Он не скрывал своих опасений относительно завтрашнего дня и считал, что пора произвести переоценку ценностей.
— Большая тройка сказала в Тегеране: «Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожить германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушить их военные заводы с воздуха». Это, чорт возьми, не шутка! С этим нам уже приходится считаться. Теперь не август сорок первого года, а ноябрь сорок третьего. Меня больше всего поражает этот мопс Черчилль. Ведь он тоже поставил свою подпись под декларацией. Кого-кого, а уж его никак нельзя упрекнуть в том, что он симпатизирует большевикам. Черчилль — и вдруг повернулся лицом на восток!
— Это ничего не значит, — медленно проговорил Юргенс. — У Черчилля, насколько мне известно, два лица: одно смотрит на восток, другое на запад. Во всяком случае, это союзничек не из особенно надежных...
...Беседу Юргенса и Ашингера внимательно прослушал Ожогин, сидевший под полом. Она ему доставила удовольствие. Когда Ашингер покинул свояка, Ожогин выбрался через пекарню на свет божий и отправился домой спать.
В эту ночь Юргенс долго не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок, подолгу, не мигая, смотрел на синюю ночную лампочку, стараясь утомить глаза, затем плотно сжимал веки, но ничего не получалось: сон не шел.
Его взволновали слова Ашингера. Но Юргенс уже разработал план действий. Он вытекал из его отношения к происходящему, вытекал из прошлого, которое было не совсем обычным.
В двадцать первом году, когда ему было двадцать пять лет, он впервые получил задание проникнуть в ряды германской коммунистической партии, стать провокатором. Он только что вернулся из русского плена, где пробыл три года. Он знал, кто такие коммуниста и чего они добиваются. Он ясно представил себе, что если коммунисты победят в Германии, то его отец не будет владеть двумя кинотеатрами и большим отелем в Берлине. Найдутся другие хозяева, какие нашлись в России. Юргенс понимал, что от него требуется. Но первые же шаги в роли провокатора принесли неудачу. Рабочие парни с завода Фаслера разоблачили его и жестоко избили. Затаив злобу, Юргенс бросился на юг, где назревали крупные события.
Там он впервые увидел подполковника Рема, начальника мюнхенской контрразведки. У него на побегушках находился будущий фюрер Германии, безвестный австрийский ефрейтор Адольф Шикльгрубер.
Рем являлся одновременно и начальником штурмовых отрядов.
Юргенс хорошо помнит темные ночи, когда он а подвале мюнхенского ресторанчика «Цум братвурстглекле» вместе с группой молодчиков слушал пылкие речи Рема, тайно мечтая стать штурмовиком.
В ряды штурмовиков его привели крупные разногласия с уголовным кодексом. Он увлекался национальной игрой в «стук». Один вечер стал поворотным в жизни Юргенса. Ударом кастета он уложил наповал партнера по игре и сильно прибил его подружку. Выручили штурмовики, — убитый был евреем.
Потом Юргенс стал нацистом. Это произошло после того, как он услышал тогда еще совсем неизвестного некому Гесса. Тот вопрошал собравшихся: «Разве вы действительно так слепы, что не видите, что только этот человек может быть той личностью, которая одна сможет повести необходимую борьбу!».
Гесс говорил о Гитлере.
Вслед за этим Юргенса опять постигла неудача. В двадцать третьем году с треском провалилась мюнхенская затея: Гитлер попал за решетку, Рем бежал в Боливию, а Юргенс оказался в Швейцарии. Но эмиграция продолжалась недолго И она помогла решить вопрос — кем быть? Все произошло до смешного просто. На восьмой день после приезда в Цюрих Юргенс познакомился с американцем Голдвассером, а на десятый день стал агентом американской разведки. Оказывается, янки хотели быть в курсе возни, происходившей вокруг Гинденбурга и Гитлера, а кто мог лучше штурмовика знать об этом...
В двадцать восьмом году Юргенс оказался на родине. При расставании Голдвассер порекомендовал ему стать тем, кем он был на самом деле. В таком виде он был больше приемлем для американской разведки.
Но время бежало, а главное — все менялось.
Юргенс понял, что между штурмовыми отрядами и охранными отрядами разгорается вражда. Коричневые и серые мундиры дрались, пока еще скрытно, но дрались. Возникла дилемма: куда податься?
У Юргенса оказался советчик. Это был приятель отца — Курт Далюге, в будущем полицейский генерал и фактотум Гиммлера. Юргенс послушался совета и пошел в охранный отряд. Как много раз после благодарил он в душе дальновидного Курта, толкнувшего его на этот путь!
Юргенс быстро понял, что охранные отряды, выросшие из штурмовых, не только охраняют фюрера и его ближайших друзей, но и зорко поглядывают за ними. Во главе охранных отрядов встал Гиммлер. В тридцать втором году Гиммлер на базе этих отрядов создал службу безопасности, и Юргенс, не колеблясь, пошел туда.
