Лучше бы я молчал на тему Аньки. Тимченко моментально потемнел лицом.
– Бросила она меня. Давно уже, – он подошел к столу, отхлебнул из эмалированного зеленого чайника, – А ты ее видишь? Она же в вашей районной прокуратуре работает? – Павлик вцепился в меня взглядом.
– Редко, всего два раза мельком встретились, когда в прокуратуру заходил.
По ходу, Пашка к Злочевской так и не охладел. Может, это и есть любовь?
Надо менять тему разговора, пришел-то я не про Злочевскую узнавать, а про Полянцеву. Которая после распределения теперь трудится на ниве нотариата. Это я узнал от нее самой во время застолья, благо, сидели мы рядом. А еще я тогда понял, что небезразличен этой строгой девушке в очках. И уже давно небезразличен. Еще со времен совместной учебы. И вот теперь эта моя воздыхательница нужна мне, как никогда. Трофеи надо как-то переоформлять на себя и без нотариата здесь никак не обойтись.
– Слушай, Паш, мне Светку Полянцеву надо бы найти, она же в городе осталась и вроде бы в нотариат распределилась?
Тимченко вылупился на меня с изумлением. А я пока снял и повесил куртку.
– Зачем она тебе? У вас, что, со Светкой что-то было?
Мне почему-то стало обидно за Полянцеву. В конце концов, даже при ее неброской внешности, при всех ее закидонах и зацикленности на комсомоле, от нее я получал только помощь. Было пару раз, когда она не дала меня на съедение факультетскому комитету ВЛКСМ. И самое главное, что помогала она мне бескорыстно, без какой-либо выгоды для себя. Наоборот, так уж получилось, что, помогая мне, она сама однажды неслабо пострадала.
Мне захотелось как-то отомстить за Светку и потроллить Тимченко.
– Павлик, если бы тогда Полянцева ответила мне взаимностью, я бы уже давно на ней женился. Таких девушек, как Светлана, одна на миллион! – я смотрел на него с грустным сожалением, как на убогого.
Пашка в ответ пялился на меня круглыми глазами, а его рука опять потянулась к чайнику.
– Короче, друг мой Павлуша, мне нужна твоя помощь! Подскажи мне, как Светлану Полянцеву найти? – я отодвинул чайник к середине стола.
– А я не знаю, – Тимченко беспомощно развел руками, – В смысле, я не знаю, в какой конторе она работает. И адреса домашнего не знаю, – предвосхитил он мой следующий вопрос.
– Тогда наморщи ум и подумай, кто может знать ее адрес или телефон? И давай, соберись, мне очень срочно надо! Паша, включи мозги, ты же следователь!
Я уселся на стул, давая понять, что не намерен уходить без адреса лучшей в мире девушки Светланы Полянцевой.
Мой формальный сожитель тоже сел на кровать и задумался. Потом вскочил и достал из тумбочки блокнот. Полистав его и, видимо, найдя искомое, начал надевать рубашку.
– Тоньки Самсоновой телефон домашний есть, а она с Полянцевой ближе всех контачила. Ты посиди, я на вахту спущусь, позвоню ей, – проникшийся важностью момента, Тимченко выскочил из комнаты.
Я поднялся со стула и, подойдя к своей койке, скинув туфли и сняв пиджак, улегся. Хотелось вот так лежать, не вставая до самого утра.
Кажется, я задремал, потому что, как вернулся Пашка, я не слышал, а очнулся от того, что он легонько тряс меня за плечо. Все-таки, сегодняшние препирательства со старшими партийными товарищами бесследно для моей психики не прошли. Высосали эти упыри из меня все жизненные силы.
Павлик сиял.
– Есть! Серега, есть Светкин адрес. И телефон ее рабочий есть! – друг был счастлив, что помог другу. Он сунул мне в руку бумажку.
Собрав всю волю в кулак, я встал с кровати и не торопясь обулся. Идти никуда не хотелось, но слово «надо» было мне знакомо и сейчас оно было уместно, как никогда.
– Благодарю тебя, Паша, ты настоящий друг! – с чувством пожал я руку отчего-то вмиг построжавшего Тимченко.
То ли мой усталый голос придал некую торжественность происходящему, а, может, мой друган примерил ситуацию на свои отношения с Анькой Злочевской, но смотрел он на меня с понимающим состраданием.
Надев пиджак и куртку, я, не прощаясь, торопливо вышел из комнаты, успев машинально порадоваться, что живу в отдельной квартире с личным сортиром и ванной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Судя по адресу, записанному корявым пашкиным почерком, Полянцева жила не так уж далеко от меня. То есть, от милицейской общаги это будет, в аккурат по пути к моему жилищу. Но посмотрев на часы, я с удивлением обнаружил, что времени уже десятый час. Осознав, что для визитов к идеологически выверенным девушкам, да еще проживающим с мамой, это время было слишком поздним. И я отложил свой визит на утро.
Спать я вчера лег раньше, чем обычно и сегодня, встав по звонку будильника, чувствовал себя полностью восстановившимся. К моему немалому удивлению, и настроение было хорошим. Все же правильно я вчера поступил, выгрузив весь свой негатив последних дней на этих трех номенклатурных мудаков. Пусть теперь они этот рюкзак с дерьмом и жизненным разочарованием на себе таскают.
Напитав свою плоть качественными продуктами, которыми на днях меня ссудил Лев Борисович Лишневский, я выдвинулся на работу. Спокойно и без особой тревоги вспоминая причины и поводы, по которым на сегодняшней оперативке огребу очередных пряников.
И вот, я уже сидел на стульчике у стены, привычно получив от Данилина очередной заряд бодрости в виде сложноподчиненных предложений с применением нецензурной лексики. На этот раз за задержку с предъявлением обвинения угонщику грузовика Горпищеторга.
Сроки по этому делу мне вполне позволяли не торопиться. И поэтому, к ненормативным переживаниям руководства я отнесся философски. Приняв в виде бонуса еще три отписанных мне дела, я вернулся после оперативки к себе в кабинет. Пока Юлия чаевничала у Зуевой, я потянулся к телефону, чтобы набрать номер нотариальной конторы.
Я еще не поднял трубку, а аппарат уже требовательно затрезвонил.
– Слушаю, – без особого раздражения на сбой программы ответил я, уже настроившись на разговор с Полянцевой.
– Корнеев, ты? – неприветливый голос товарища Копылова я узнал сразу.
– Я, Евгений Геннадьевич. Слушаю вас! – я напрягся, хотя умом уже понимал, что раз этот мамонт сам вышел на связь, то это означает только одно – мою безоговорочную победу.
Товарищ Копылов сопел в трубку и никак не мог решиться на объявление своей капитуляции. Ему следовало помочь.
– Евгений Геннадьевич, вы, наверное, хотите со мной встретиться и обговорить ряд оргвопросов? – как можно бесцветнее произнес я.
Меньше всего мне хотелось, чтобы мои слова и поведение воспринимались как издевательское глумление зайца над попавшим в яму медведем.
– Хотим. Давай-ка, подъезжай ко мне в горком через полчаса. Здесь все и решим. И не бойся! – все-таки не смог под конец удержаться от психологического укола партийный босс.
– И даже в мыслях не было бояться, Евгений Геннадьевич! Вы же мне, сироте, все трое теперь как отцы родные, никто кроме вас так не заинтересован в моем крепком здоровье и долголетии! Буду, – принял я его тон общения.
На том конце лязгнула об аппарат трубка. Все-таки расстроился собеседник.
Актуальность встречи с Полянцевой с этой минуты возрастала кратно и я опять потянулся к телефону, второй рукой расправляя на столе бумажку с корявым почерком Пашки Тимченко.
В ответ на вежливое уведомление, что нотариальная контора № 6 меня слушает, я попросил пригласить к телефону Полянцеву.
Мне очень понравилось, что излишним любопытством на том конце телефонного провода не страдали и без пошлых выяснений того, кто звонит, просто попросили подождать минуту.
– Слушаю! – раздался в трубке знакомый голос комсорга Светки Полянцевой.
– Света, это я, здравствуй, Света! – нервное веселье после общения с матерящимся начальником все еще не выветрилось из моего сознания.
В трубке повисло молчание. Потом Полянцева отмерла.
– Корнеев? Сергей, это ты, что ли? – Светка меня узнала, это уже хорошо.
– Да, Света, это я, – продолжил я уже почти серьезно, – Как поживаешь? Как сама, как мама?
