– Вы чувствовали ваше превосходство?
– Да, мы чувствовали наше превосходство. Хотя сам танк был хуже, но мы думали, что мы в целом воюем лучше. Надо сказать, что у нас тоже были проблемы. У нас все еще были пехотные представления из Первой мировой войны, немецкий Генеральный штаб только через силу сформировал танковые войска, он вообще не хотел их иметь. Соответственно конструкция танков была далека от совершенства.
– В боях 1941 года как действовала русская авиация?
– В первые дни они были заметны, но аэродромы были неправильно расположены, и, по моему мнению, не было связи между воздухом и землей. Не было офицеров, наводящих авиацию, которые у нас были. Русская авиация в основном не причиняла нам неприятностей. С авиацией были проблемы, когда я был в Нормандии. Там небо было заполнено американскими боевыми самолетами. Там мы получили горький урок, потому что мы относились к противовоздушной обороне небрежно, запустили маскировку.
– Что вас больше всего задерживало летом 1941 года: противник или местность?
– Местность. Вернее, пространство. Лето было сухим, период, как это называется, rasputiza, мне запомнился по 1942 году на Украине. Там чернозем, летом он твердый, как асфальт, но если прошел дождь, то танки по нему еще проходили, а колесные машины за нами пройти не могли. Так что погода нам летом 41-го не мешала. У русских не было обороны как системы. Поэтому вопрос, начал ли Гитлер превентивную войну, отпадает – русские к немецкому нападению были недостаточно подготовлены, иначе с самого начала было бы гораздо тяжелее. Обороняться они начали на линии Сталина. Мы бы не дошли так быстро от Белостока до Минска, если бы там была организованная оборона.
– Зимой 1941 года как вы спасались от холода?
– Потери танков от холода в какой-то момент были больше, чем от противника.
Т-34 заводили сжатым воздухом, русские танки до сих пор так заводят, а мы заводили от аккумулятора. На холоде аккумуляторы садились, поэтому мы аккумуляторы, которые весили 100 килограмм каждый, на ночь снимали и несли в землянку к пехотинцам, чтобы заряд сохранился до утра и мы смогли бы завести танк.
Еще была возможность завести танк ручкой, но мы не любили это делать – тяжело. Иногда мы ночью заводили танк каждый час, чтобы он не остывал. При этом расходовался бензин и шум работающего двигателя выдавал наше расположение.
– Насколько хорошим было снабжение боеприпасами и горючим зимой?
– В общем-то, никаких проблем не было, как-то это все работало, в конечном итоге – довольно неплохо. Мы друг другу помогали, переливали горючее из танка в танк или говорили товарищу: дай мне пару снарядов, у меня закончились. Только в самом конце, когда снабжение уже развалилось, стало хуже. Был такой случай в Венгрии. У меня тогда уже был «Королевский тигр», мы его заправили бензином, смешанным со спиртом из kukuruza. Вследствие этого из выхлопной трубы вырывалось пламя, и ночью мы выглядели как дракон.
– Где вы спали, в танке, под танком?
– У радиста и водителя были удобные, обитые кожей сиденья с откидывающей спинкой, они спали, как в спальном вагоне. У наводчика был стульчик рядом с пушкой, заряжающий спал на полу танка, командир – с ним рядом. В общем, как-то устраивались. Когда получил «Тигр», я, если положение позволяло, спал на теплом люке моторного отделения на корме. Мы, пока зима не наступила, неохотно ночевали в русских домах, потому что немедленно заводились вши. А потом стало так холодно, что на вшей мы внимания не обращали.
– У русских был танковый брезент, а у вас был?
– Да, у русских был, у нас нет. Дождь? Дождь в танк не проникал.
– Русские танкисты рыли траншею, ставили сверху танк, в траншею ставили печку и там спали. Вы так делали?
– Нет, мы так не делали. Немцы ленивые. Русские окапывали танки до пушки, нам тоже приказывали, но мы этого не делали. Неохота было, солдаты никогда не хотят работать.
Это еще от тактики зависело. У нас пехота была впереди, а танки стояли сзади, в укрытиях, и только когда мы атаковали, танки выезжали вперед. У русских танки стояли впереди, в качестве противотанковых орудий, в танковых окопах. Русские применяли танки стационарно, как неподвижные огневые точки, мы такого не знали. Это было умно, то, что вы делали, у нас такого не было, и я не знаю почему.
– В районе Волхова местность для танков неподходящая. Как вы там действовали?
– Да, местность неподходящая. Мы часто застревали и ездили только по дорогам. Русские танки еще могли двигаться по бездорожью, а мы нет, наши гусеницы слишком узкие. Т-34 имел более широкие гусеницы, кроме того, у него был такой мощный мотор, что он мог валить деревья, и поэтому он мог ездить по лесу. Этого мы вообще не могли, я один раз попробовал, танк свалил дерево, вывернул корни, заехал на эти корни, задрал нос и застрял.
На Волхове применять танки было абсолютно неразумно, но нас никто не спрашивал, нужно было взять окруженный Ленинград. С нами способы использования танков не обсуждали, нам приказали: «Воюйте». Самый плохой эпизод у меня был с одной пехотной ротой, я с ней пять месяцев тусовался на болоте. У меня закончился бензин, они мне на мотоцикле привезли одну канистру бензина и сказали: иди, атакуй. Они понятия не имели о нашем расходе топлива!
– В зиму 41/42-го в отпуск отпускали?
– Нет. Отпусков у нас вообще, можно считать, что не было. У меня отец был болен раком и умер в 1942 году, тогда шеф отпустил на похороны.
– В Гатчине, говорят, был дом отдыха. Вы там были или что-то слышали?
– На Кавказе, в Mineralnye Wody, был санаторий, а на севере я такого не помню, но могу себе представить, что в тыловых частях что-то такое было. В Krasnoe Selo, да, там был штаб, там, в замке, жили какие-то люди, которые не были на фронте. Но такого, чтобы кому-то сказали: «Ты долго был на фронте, съезди куда-нибудь отдохни», – такого не было.
– Как вас встречало местное население?
– Позитивно. На фронте нам за хлеб стирали белье. Каких-то столкновений у нас с местным населением не было. По крайней мере, на севере такого не было. Я думаю, что немецкий солдат по воспитанию скорее миролюбив. Я вырос недалеко от русской границы, я и моя семья имели контакты с русскими. Предубеждения у меня не было. До того как объявили так называемую тотальную войну, мы, танковые войска, рассматривали себя как элитные части, где озверению не было места.
– Как элитные части, вы получали какое-то дополнительное снабжение?
– Танкисты имели спецпаек, консервы, которые мы имели право открыть, если два дня не получали питание из полевой кухни. Но мы так долго не ждали, открывали их до того. Кроме этого, было обычное снабжение, полевая кухня на грузовике, но готовили в основном только суп.
– У русских танкистов был танковый шлем, а как вы спасали голову от ударов?
– Да, сначала была танковая защитная шапка. Танкисты все были маленькие, а берет с резиновым защитным колпаком – большой. Мы в ней выглядели как мухоморы и поэтому неохотно ее носили. Она была не нужна, я головой никогда не бился. Я всегда говорил, что беру ее с собой, чтобы мне ее положили на могилу. Многие носили стальные каски.
– Хиви были?
– Да, они были помощниками водителей, а иногда даже сами были водителями грузовиков. Когда война заканчивалась, они исчезли. Я думаю, что у нас в роте их было около 16 человек. Это были верные слуги, потому что мы их избавили от страданий в лагерях.
– У вас были вши?
– Да, когда наступила зима, появились вши. Мы ехали поездом, эшелон с «Тиграми», до Смоленска. Там был разгрузочный вокзал. Там был лазарет, и были немецкие медсестры, они нам помахали. Мы забили свинью, половина туши еще лежала в танке. Мы решили, что сегодня вечером идем к медсестрам, возьмем с собой еду, они ее приготовят. У меня были вши, я из парашюта вырезал кусок ткани, шарф, обернул его вокруг шеи, чтобы вши не вылезли наружу. Мы пришли в лазарет к медсестрам, и тут вши сделались очень бодрыми, они почувствовали запах лазарета, решили, что их сейчас выведут, и начали суетиться. Я очень боялся, что они вылезут наружу. Мы только и занимались, что щелкали вшей. Однажды мы поехали в Германию, в отпуск или на переформировку, на последней станции перед границей нам дали «пакет от фюрера», и мы прошли очистку от вшей, иначе в Германию нас не пустили бы. Нужно было иметь документ, что ты прошел очистку от вшей.
– Чего вы больше боялись, погибнуть или попасть в плен?
– Попасть в плен. Я вполне уверен, что я бы застрелился, я был к этому готов. Плен – это было что-то ужасное, чего мы не могли себе представить.
