– Матис, Матис, прекрати!
Сначала жалостливо, затем все громче Агнес пыталась привлечь внимание разъяренного друга. В итоге она просто расплакалась.
– Ты разве не понимаешь? Хайдельсхайм женится на мне! Он договорился с моим отцом. Даже если ты избежишь петли и отец не выдаст тебя Гесслеру, ничего уже не будет как прежде! Хайдельсхайм возьмет меня в жены. И потом заберет меня в Вормс, где я буду вышивать, драить полы и реветь все дни напролет. Ты никогда больше меня не увидишь! Так уж устроен мир, и даже Господь милостивый не в силах что-либо изменить.
Голос ее так громко разнесся по лесу, что оба на мгновение испуганно замерли. Что, если кто-нибудь их услышал? Стражники Гесслера, например… Но все осталось как прежде. Только Тарамис смотрел на Агнес большими карими глазами, словно хотел сказать что-то в утешение.
– Пойдем, – сказал наконец Матис.
Агнес вытерла слезы и подняла на парня заплаканные глаза:
– И куда же?
– Куда же еще, дурочка? К твоему отцу, конечно. Нам, судя по всему, надо с ним кое-что обсудить.
– Но…
Плавным движением Матис вскочил в седло, устроился поудобнее и протянул Агнес руку:
– Идем же. Слезами тут тоже ничего не добьешься. Если уж и суждено твоему отцу взбеситься, так пусть уж разом. И кто знает – когда он поостынет, то, может, удосужится поговорить с тобой насчет Хайдельсхайма. Ему самому вряд ли хочется выдавать дочь за такую свинью.
Агнес устроилась за его спиной, и Тарамис понес их прочь из леса. Девушка с трепетом прижалась к Матису, и тот, отпустив поводья, с хмурым видом погнал коня к крепости.
Исполненный ненависти взгляд провожал их до тех пор, пока не стал затихать стук копыт. Тогда Хайдельсхайм выбрался из растущих неподалеку зарослей и презрительно сплюнул. После чего зашагал по грязной дороге в сторону крепости. Кровь стучала у него в висках.
Стерва, проклятая стерва!
Когда Агнес умчалась на коне из сарая, Хайдельсхайм думал, что вот-вот взорвется от переполнявшего его гнева. И как только его угораздило влюбиться в эту избалованную девчонку! Чахла бы себе в стенах Трифельса, а он нашел бы себе кого получше… Преданную женщину, молодую и послушную, которая не задирала бы нос, а рот открывала только тогда, когда ее об этом просят… которая по достоинству оценила бы брак с зажиточным казначеем из городской семьи…
Ослепленный гневом, Хайдельсхайм сначала двинулся через поля по ее следу. Так просто она от него не могла уйти! Догони он ее – и тогда уже не отвечал бы за свои действия… Но в скором времени казначей потерял ее след и в одиночку побрел по лесу, чтобы охладить свой пыл.
В конце концов, по воле случая, он услышал голоса и подкрался к этой парочке.
Пока он подслушивал их из своего укрытия, его снова охватила ярость. Холодная ненависть просто съедала его изнутри. Хайдельсхайм с самого начала возненавидел этого Матиса. От этого парня веяло упрямством и своеволием. Неудивительно, что Гесслер хотел его повесить… И его повесят, да, еще как повесят! Голубки́ решили рассказать Филиппу фон Эрфенштайну правду? Что ж, он тоже расскажет ему всю правду. Все, что он знает…
Хайдельсхайм злорадно улыбнулся. В голове его созрел план.
Напевая себе под нос, казначей брел по лесу, залитому тусклым, нереальным светом послеполуденного солнца. Да, завтра же он исполнит задуманное. Пусть каждый об этом узнает! То, что он рисковал при этом потерять должность в крепости, его нисколько не заботило. Для умного, смышленого казначея вроде него всегда найдется местечко. Шарфенеки как раз подыскивали себе нового управляющего. Еще в прошлом месяце ему довелось побывать у влиятельного семейства, чтобы передать кое-какие документы…
Хайдельсхайм решил сократить дорогу и свернул на узкую, едва заметную тропу, известную только ему. По ней он выйдет к восточной части Трифельса. Все равно он засиделся в этих развалинах, самое время осмотреться в поисках чего-нибудь нового.
Преодолев примерно половину пути, Хайдельсхайм сделал неожиданное открытие. Он в растерянности остановился и внимательно осмотрелся. Следы были свежие, хотя казначей поклясться мог, что ничего подобного здесь не видел.
– Какого черта… – пробормотал Хайдельсхайм. Он склонился над следами и провел пальцами по сырой земле.
В этот момент по усыпанной сухими листьями земле зашуршали шаги. Хайдельсхайм поднял глаза, и лицо его вытянулось в безграничном изумлении.
– Вы? Здесь? – пролепетал он. – Но почему…
Последовал тихий щелчок, и резкая боль разошлась от живота по всему телу. Казначей разинул рот и уставился на оперенный арбалетный болт, торчащий из его жилета.
– Но… но… – начал он снова.
Но вторая стрела уже впилась ему в шею. Хайдельсхайм повалился вперед и увидел, как собственная кровь полилась на листья и пропитала высушенную морозом землю.
– Я… не… понимаю…
Последнее, что он успел увидеть, – это пару начищенных сапог, стоявших прямо перед его лицом.
Сапоги стали удаляться, и вскоре наступила тишина. Лишь умиротворяюще куковала кукушка.
* * *
Уже перевалило за полдень, когда Филипп фон Эрфенштайн подъезжал к крепости Нойкастелль. На старой кляче дорога заняла около часа. Мощная крепость, в которой обитал управляющий фон Лоинген, возвышалась над небольшим селением Ляйнсвайлер и частично была вырублена прямо в скале. Далее утес обрывался в пропасть, и взору открывался вид на долину Рейна, простиравшуюся до самого горизонта.
Эрфенштайн тяжело сопел. Последний отрезок пути был самым тяжелым, дорога шла в гору, и рыцарю то и дело приходилось вести лошадь под уздцы. А он ведь далеко не молод… В какой-то момент наместник даже пожалел, что не отправился на роскошном рыжем. Но потом ему вспомнился жадный взгляд герцогского управляющего. Тарамис был ему слишком дорог, чтобы отдавать его герцогу вместо платы. Одно из последних напоминаний о бытности Эрфенштайна славным рыцарем. Конь и доспехи, которые бережно хранились в сундуке и ждали своего часа.
Филипп фон Эрфенштайн ударил хромую лошадь в бока, чтобы та шла быстрее.
– Давай, старая кляча! Или мне тебя прямиком к живодеру в Анвайлер отвести?
Скотина была упрямее старого осла! В свои почти шестьдесят лет рыцарь чувствовал каждый сустав. Былые сражения, турниры и ночи, проведенные в холодной крепости, брали свое. Кости стали хрупкими, и только выпивка немного снимала боль.
Измотанный тяжелой дорогой, Эрфенштайн взирал на герцогскую твердыню. К главным воротам вела широкая мощеная насыпь. Нойкастелль тоже переживал не лучшие свои дни, хотя крепость по-прежнему выглядела весьма внушительно. Когда-то она была вспомогательной крепостью Трифельса, теперь же служила местной управой, что позволяло герцогу Цвайбрюкена взимать подати с должников.
Подати, которые Эрфенштайн стал не в состоянии выплачивать.
Рыцарь сделал глубокий вдох и на подступах к крепости послал лошадь рысцой. Никто не должен был видеть, что он стал стар и немощен. Когда наместник проехал в открытые ворота, стражники ему кивнули. Об Эрфенштайне в этих краях были наслышаны.
К его удивлению, во внутреннем дворе у корыта с водой уже стояло несколько лошадей. Черные шкуры лоснились, и слуга как раз вытирал их насухо.
– Неужто у наместника фон Лоингена гости? – ворчливо спросил Эрфенштайн.
Слуга кивнул.
– Молодой граф Фридрих фон Лёвенштайн-Шарфенек только прибыл. Почтил кратким визитом его превосходительство Рупрехта фон Лоингена.
– Этого мне еще не хватало, – пробормотал Эрфенштайн так, чтобы слуга не слышал.
Он слез с лошади и со знанием дела взглянул на роскошных жеребцов.
– Господин граф, видно, не один прибыл? – спросил он громко.
– Нет, господин. С ним оруженосец и несколько ландскнехтов. – Слуга усмехнулся: – Там, во флигеле, пьянствуют и объедают наместника.
Эрфенштайн поджал губы. У него в животе кололо при мысли, что люди Шарфенека пировали здесь, в то время как он вынужден был забирать у крестьян последнее зерно. Как обычно, когда он злился, у него зачесалась пустая глазница под повязкой. Рыцарь молча поднялся по каменной лестнице в жилую башню и, миновав двустворчатый портал, вошел в парадный зал.
Стены зала были украшены коврами, шкурами и гобеленами. Местами они висели чуть ли не друг на друге. Пол устилали тростник и благовонные травы. В камине, шириной почти в три шага, пылал огонь. Сразу с холода Эрфенштайн едва не отпрянул от пахнувшего в лицо тепла.
– А, Филипп!.. Меня уже оповестили о твоем приезде. Надеюсь, ты ко мне с хорошими новостями.
Герцогский управляющий поднялся из-за стола, заставленного винными бокалами, серебряными блюдами, полными ароматного мяса, и корзинками с хлебом. Рупрехт фон Лоинген был старым, закаленным в боях рыцарем, но за последние годы благодаря изобильной пище и выпивке заметно прибавил в ширине. У него были редкие волосы, и, подобно Эрфенштайну, он носил по старинной моде окладистую бороду. Оба рыцаря знали друг друга многие годы, и оба когда-то были верными соратниками кайзера Максимилиана. Но, в отличие от Эрфенштайна, Лоинген благодаря льстивым речам и подаркам вошел в милость у герцога Цвайбрюкена, который и назначил его несколько лет назад местным управляющим.
